Однако, как мы уже знаем, что-нибудь одно: либо Терещенко, либо Верховский. Оголтелая патриотическая пресса во главе с Бурцевым уже несколько дней вопила: долой изменника Верховского! Закулисные «представления» также были, несомненно, крайне внушительны. Устранение Верховского, конечно, не знаменовало собой зависимости нашего неограниченного правительства от кого бы то ни было.
И вот получились достоверные вести: Верховский ушел из кабинета. Мутить Смольный больше некому, вносить разложение в коалицию – тоже, демонстрировать большевизм в правительстве – тоже, проводить реформу в армии – тоже. Все это ликвидировано.
Все это, конечно, очень огорчило многих промежуточных искренних демократов, но все это было очень благоприятно с точки зрения объективной конъюнктуры, а в частности – с точки зрения растущих парламентских настроений. Процесс оформления непримиримой оппозиции теперь должен обостриться. Как-никак в глазах многих Верховский был ныне единственным прикрытием коалиции. И вот он отдан в жертву Терещенке.
Лояльные элементы начинали терять терпение… И со всех сторон их подстегивали разные факторы. С одной стороны, в Смольном уже собирался съезд Советов. Тут полными хозяевами были большевики; съезд, что бы там ни говорить, являлся довольно серьезным фактором, а намерения большевиков… во всяком случае сулили неприятности.
С другой стороны, казачество, привлекавшее к себе взоры уже давно, начало позволять себе полные безобразия: в Калуге 20-го числа казачий отряд осадил местный Совет и потребовал сдачи, а когда сдача произошла, все же открыл пальбу и перебил нескольких членов Совета. Сегодня Калуга, завтра Полтава, послезавтра Москва…
С третьей стороны, внутреннее разложение коалиции прогрессировало у всех на глазах. Керенский только и делал, что связывал свой рассыпавшийся кабинет, чтобы он продержался до Учредительного собрания и «не погубил самой идеи коалиции». О Терещенке и Верховском мы знаем. Но неприятности были и с Малянтовичем, который стал неумеренно допускать поблажки сидящим большевикам. Были и с Ливеровским, который еще не мог расхлебать последствий железнодорожной забастовки. Продолжались и с Никитиным, у которого почтово-телеграфная забастовка была на носу…
Что же это? Так нельзя! Ведь это в глазах рабочих и солдат явное оправдание большевизма. Да и как справиться с тем же большевизмом при таких условиях?
Лидеры официальных меньшевиков, широко раскинувшихся (от Потресова до Абрамовича), доселе старались наладить левоцентровый блок: отсекая слева мартовцев и левых эсеров, связаться направо – с эсерами, земцами, энесами и кооператорами. Теперь ориентация изменилась. Вместо левоцентрового Дан хлопотал о левом блоке. Он протягивал руку Мартову. Это значит, что он готов был пожертвовать центровиками и рассчитывал окончательно втянуть эсеров в оппозицию.
Уже пора было заботиться о резолюции по внешней политике. Наша группа получила от меньшевиков предложение выступить совместно, причем приглашались и все группы, делегированные Демократическим совещанием… В субботу, 21 октября, мы обсуждали это предложение в нашей фракции. Попытка не пытка, но, во всяком случае, я стоял за полную чистоту и непримиримость нашей позиции. Со мной было около половины членов фракции. Другая половина не то чтобы проповедовала компромисс, но виляла и так и сяк. Пререкались упорно… Надо было избрать двух делегатов на междуфракционное совещание. Мартов голосовал против меня, а я против Мартова. Избрали Мартова и меня.
Междуфракционное совещание собралось вечером в воскресенье, 22-го. Это был День Петербургского Совета. Иные оспаривали, говоря, что это день Казанской божьей матери. По этому случаю казаки организовали было большой крестный ход. Это грозило некоторыми осложнениями по некоторым причинам. Так что правительство распорядилось запретить крестный ход… Нет, это, несомненно, был День Петербургского Совета.
На совещание пришел и Пешехонов с кем-то от энесов, и Кускова с кем-то от кооператоров. Они в этот день испытали некоторые впечатления. Их речи были довольно расплывчаты и не остры. Не то ораторы были настроены не очень твердо и примирительно, не то их имманентная аргументация разбивалась о более твердые позиции левого центра.
Левый же центр ныне сдвинулся вплоть до отказа от Парижской конференции как от панацеи в деле мира. Он ныне требовал немедленного обращения к союзникам и декларирования ими готовности приступить к мирным переговорам, как только противная сторона в принципе откажется от аннексий и контрибуций… Наша фракция протестовала против этого предварительного условия и требовала немедленного предложения мирных переговоров всем воюющим государствам.
…Но мы не кончили наших прений. Мы не успели кончить их. Левый центр сползал влево с каждым часом. События тащили за ним и безнадежных промежуточных обывателей, не имевших классового станового хребта. События тащили тех, кто не хотел идти добровольно… Еще немного – и мы пришли бы тут же, в Мариинском дворце, к концу коалиции.
Но мы не успели кончить наших прений. Мы не успели… Вы не совсем меня понимаете, читатель? Так я постараюсь все объяснить вам сейчас, как помню и как знаю.
9 июня – 14 июля 1921 года
Книга седьмая
Октябрьский переворот
3 октября – 1 ноября 1917 года
1. Артиллерийская подготовка
Философия, политика и стратегия переворота. – Задачи агитатора. – Как велась агитация. – Ударные пункты. – Большевики и Учредительное собрание. – Положительная программа. – Демагогия. – Марксизм Ленина и Троцкого. – Социализм в программе переворота. – Тактика и стратегия. – Проблема восстания. – История II съезда Советов. – Решительное заседание ЦК большевиков. – «Парочка товарищей». – Новая фаза. – Настроение масс. – В Петербургском Исполнительном Комитете. – «Штаб обороны» в Смольном. – Создание Военно-революционного комитета. – Бессильные протесты прежних владык. – Столица кипит. – Истерика буржуазной прессы. – В лагере советских противников. – Выступление Горького. – Массы не внемлют. – Что думают и делают в Зимнем. – ЦИК 14 октября. – Допрос с пристрастием. – Философия восстания. – Апеллируют к Марксу на свою голову. – Что же думают большевистские вожди? – Объяснения «парочки». – «Письмо к товарищам» Ленина. – Один дурак и десять умных. – «Парочка» капитулировала.
В мягко-блестящих залах Мариинского дворца не было никакой революции. Вся революция была в Смольном, в рабочих районах столицы, в городах и уездах провинции. И вся эта революция катилась по наклонной плоскости к какой-то развязке… Большевики ушли из Мариинского дворца только для того, чтобы развязать революцию на улицах, в массовом движении народа. Большевики решительно вышли на путь революционного, насильственного сокрушения коалиции и замены ее властью Советов. Большевики непосредственно и вплотную взялись за дело государственного переворота. Сюда неудержимо катилась революция.
Сюда мы должны устремить все наше внимание… При этом нам придется иметь дело с тремя группами проблем. Ибо каждый государственный переворот имеет, во-первых, свою идеологию или философию, во-вторых, свою политику и, в-третьих, свою стратегию. Можно, пожалуй, это выразить и несколько конкретнее, в более скромной форме. Нам предстоит иметь дело с программой переворота, с его тактикой и с его организацией.
Но мы не станем вести наше изложение в таком «ученом», строго систематическом порядке. Для моих безответственных записок такой порядок был бы, пожалуй, искусственным. Лучше будем по-прежнему следить за событиями так, как они наслаивались в голове наблюдателя – в порядке скорее хронологическом, а вернее, в порядке «вольном». То есть попросту – в беспорядке… В этом беспорядке событий мы будем иметь много случаев исследовать и идеологию переворота, и его политику, и его стратегию.
