Но дело в том, что большевистской позиции противопоставлялся не единый демократический фронт. Меньшевики и эсеры, по крайней мере их лидеры, сегодня, как и вчера, противопоставляли Советской власти все ту же коалицию …Это, конечно, в значительной степени меняло дело. Если вчера это была слепота, то сегодня это – фактически – определенная корниловщина. Это программа буржуазной диктатуры на развалинах большевистской власти. Только так сейчас могла быть реставрирована коалиция. Если так, то тут, конечно, не до Советов, не до революции и не до масс. Если так, то аргументация в пользу ухода со съезда имеет свои резоны и кажется не такой бессмысленной.
Однако ведь так рассуждать могли только некоторые правые советские элементы, вчерашние сторонники коалиции. Но какое отношение все это могло иметь к нашей фракции?.. Авксентьев и Гоц уйдут из Совета туда, где будет буржуазия. Уйдут хотя бы в этот несчастный «Комитет спасения», который должен взять на себя ликвидацию большевистского предприятия – «без буржуазии, силами одной демократии». Допустим, туда же, держась по традиции скопом, вслед за Авксентьевым уйдет из Совета Дан. Но куда уйдет Мартов? Куда пойдем мы – сторонники диктатуры демократии, противники коалиции, спаянные с пролетариатом и его боевой организацией? Нам идти некуда, мы должны погибнуть, оторвавшись от советской почвы, как гибнет улитка, оторванная от своей раковины.
Я не формулировал всего этого после встречи с Мартыновым, среди суеты и гомона Смольного. Но все это давно сидело прочно в моем сознании. Сообщение Мартынова меня совершенно ошеломило. Я бросился искать фракцию, и в частности Мартова. Фракция сейчас не заседала, и Мартова налицо не было. Но мне сообщили, что среди нас много сторонников ухода, и Мартов, хотя и не очень решительно, также склонен последовать примеру Дана и Авксентьева. Ну, плохо дело!
Мое возмущение разделяли многие – не только левая часть предпарламентской фракции, но и провинциалы… Окончательного решения фракция еще не вынесла. Заседание было совместное с правыми. У нас же – на чьей стороне будет большинство – еще неизвестно. Надо было собирать фракцию.
Но до открытия съезда, по-видимому, было еще не близко. Вместо заседания фракции я должен был сейчас же отправиться в качестве ее представителя в междуфракционное совещание – по делам внутреннего распорядка съезда. Говорили, насколько помню, о составе президиума, о программе съезда, но, кажется, затрагивали и какие-то более принципиальные пункты: я смутно вспоминаю довольно горячие прения, в которых я принимал участие. Большевики прислали на это совещание своего будущего большого сановника, «государственного секретаря», потом государственного контролера и одновременно подручного большевистского Фуше, а пока что новоиспеченного революционера некоего Аванесова. Очень грубый, но не хватающий с неба звезд человек с черными как смоль волосами и низким лбом, он своим тяжело-мрачным взглядом исподлобья, может быть, не прочь был копировать Сен-Жюста, но у него выходил только околоточный надзиратель… Этот Аванесов неповоротливо и упорно ставил тогда какие-то ультиматумы. Но в чем именно была суть дела, к чему пришло это междуфракционное совещание, я припомнить не могу.
Как только оно кончилось, я с несколькими единомышленниками сейчас же созвал фракцию меньшевиков-интернационалистов. Она собралась в незнакомой большой комнате – не там, где всегда собирались меньшевики (№ 24), а примерно напротив. Около примитивного стола с простыми скамьями столпилось что-то очень много людей. Вероятно, было немало из официальных меньшевиков, а может быть, и из новожизненцев, и из левых эсеров, которые старались держаться в контакте с нами. Кажется, Мартов подоспел к концу. По вопросу об уходе он колебался и извивался. Но из его ближайших подручных людей были определенные сторонники ухода. Если не ошибаюсь, в этом заседании на правах интернационалиста горячо выступал за уход Абрамович. Но мы, левые, боролись честно и не уступали.
Стало известно, что меньшевистский Центральный Комитет постановил «снять с партии ответственность за совершенный военный переворот, не принимать участия в съезде и принять меры к переговорам с Временным правительством о создании власти, опирающейся на волю демократии». Кроме того, меньшевистский Центральный Комитет постановил образовать «комиссию из меньшевиков и эсеров для совместной работы по вопросам общественной безопасности…» Разумеется, правые эсеры также решили покинуть съезд.
Эти известия различно подействовали на членов нашего совещания. Одни отшатнулись вправо – по мотивам сплоченности и дисциплины. Другие, напротив, воочию увидели во всем этом банкротство правых и полный их разрыв с революцией; возможность солидаризации с этими элементами была для них исключена, и это укрепило их левую позицию…
В общем, определенного решения относительно ухода принято не было. Мартов отвел дело несколько в сторону, предложив такой выход: фракция требует от съезда согласия на образование демократической власти из представителей всех советских партий; впредь до выяснения результатов соответствующих партийных переговоров съезд прерывает свои занятия… Большинство голосов остановились на этом. Вопрос об уходе был отложен: он будет своевременно поставлен и решен в зависимости от хода дел.
Делегаты нервно бегали по фракциям и коридорам, собирались в кучки, загораживая проход, сплошной толпой стояли в буфете. Всюду мелькали винтовки, штыки, папахи. Усталая охрана дремала на лестнице; солдаты, матросы, красногвардейцы сидели на полу коридора, прижавшись к стенам. Было душно, грязно… Съезд открывался далеко не в торжественной обстановке; он открывался среди огня и, казалось, среди самой спешной и черной деловой работы.
Только к одиннадцати часам стали звонить и созывать в заседание. Зал был уже полон все той же серой, черноземной толпой… Бросалась в глаза огромная разница: Петербургский Совет, то есть, в частности, его рабочая секция, состоявшая из Петербургских середняков-пролетариев, в сравнении с массой второго съезда казалась римским сенатом, который древний карфагенянин принял за собрание богов. С такой массой, с авангардом петербургского пролетариата, кажется, на самом деле можно соблазниться попыткой просвещать старую Европу светом социалистической революции. Но этот несравненный тип есть исключение в России. Рабочий-москвич отличается от петербургского пролетария, как курица от павлина. Но и москвич, мне знакомый не меньше, чем петербуржец, не ударит лицом в грязь и шит не лыком… Тут же, на съезде, зал заполняла толпа совсем иного порядка. Из окопов и из медвежьих углов повылезли совсем сырые и темные люди; их преданность революции была злобой и отчаянием, а их «социализм» был голодом и нестерпимой жаждой покоя. Это был неплохой материал для экспериментов, но эксперименты с ним были рискованны.
Зал был полон этими мрачными равнодушными лицами и серыми шинелями. Через густую толпу, стоявшую в проходе, я пробирался вперед, где для меня должно было быть занято место. В зале не то было опять темновато, не то клубы табачного дыма заслоняли яркий свет люстр между белыми колоннами… На эстраде не в пример вчерашней пустоте толпилось гораздо больше людей, чем допускали элементарный порядок и организованность… Я искал глазами Ленина, но, кажется, его не было на эстраде… Я добрался до своего места в одном из первых рядов, когда на трибуну вошел Дан, чтобы открыть съезд от имени ЦИК.
За всю революцию я не помню более беспорядочного и сумбурного заседания. Открывая его, Дан заявил, что он воздержится от политической речи: он просит понять это и вспомнить, что в данный момент его партийные товарищи, самоотверженно выполняя свой долг, находятся в Зимнем дворце под обстрелом.
У Аванесова в руках был готовый список президиума. Но представители меньшевиков и эсеров заявляют, что они отказываются участвовать в нем. От имени нашей фракции кто-то сделал заявление, что мы «пока воздерживаемся» от участия в президиуме, впредь до выяснения некоторых вопросов. Президиум составляется из главных большевистских лидеров и из шестерки левых эсеров. Они едва рассаживаются – от тесноты и беспорядка на эстраде… В течение всего съезда председательствует Каменев. Он оглашает порядок дня: 1) об организации власти, 2) о войне и мире, 3) об Учредительном собрании…
