А события шли своим чередом. Уже вечерело, когда доступ в Зимний был прекращен. Прокопович, освобожденный из-под ареста, не мог уже попасть туда. Около дворца стояла большая толпа, которая смешивалась с отрядами красноармейцев. Сомкнулись ли наконец цепи солдат – не знаю. Кажется, ко дворцу были двинуты только более надежные элементы: матросы и рабочие. Но ни правильной осады, ни попыток штурма все не было. Вообще никакие боевые действия не начинались.

Что поделывали министры?.. Кишкин опять ушел в Главный штаб. Остальные «пребывали на своем посту» в Малахитовом зале… Но зачем же, наконец? И что же они там делали?

Один из министров, Малянтович, в своих интереснейших воспоминаниях об этом дне пишет: «…в огромной мышеловке бродили, изредка сходясь все вместе или отдельными группами на короткие беседы, обреченные люди, одинокие, всеми оставленные… Вокруг нас была пустота, внутри нас пустота, и в ней вырастала бездумная решимость равнодушного безразличия…» Иные усиленно звонили по телефону – больше личным друзьям. Искали Авксентьева, но не нашли.

Очень интересовались, что же делают для их спасения меньшевистско-эсеровские лидеры. Министрам сообщали, что идут партийные заседания, что все партии высказываются против большевиков, что большевики «изолируются». И…

Вы полюбопытствуйте, читатель, загляните в воспоминания Малянтовича. Только тогда вы оцените все очаровательное остроумие этого господина. Он совершенно бесподобен в своей горькой иронии по поводу того, как их покинули и предали люди, обязанные грудью стать на их защиту. Одна демократическая организация за другой – плачет он – привели в действие свои говорильни и «изолируют» большевиков во фракциях, в городской думе, в «Комитете спасения», на советском съезде. Будет, видите ли, общая резолюция. О, сколько мужества, решимости, страсти проявляют эти подлинные защитники демократии… пока им, министрам, готовят расстрел или Петропавловскую крепость…

Министру юстиции в тот роковой день было так обидно, что даже много спустя, в день писания воспоминаний, он не смог заметить, как это было смешно… Этот самый Малянтович при образовании злосчастной последней коалиции «присоединился к программе промышленников», главный пункт которой состоял в том, чтобы получить всю полноту власти в полную независимость от всяких органов демократии. Получили, как желали. У этих министров была в руках вожделенная полнота власти. А демократическим органам дали «пинка» и отшвырнули их на естественный шесток «частных организаций»… И теперь с пустотой внутри и вокруг они бродят по своей «мышеловке», не ударяя палец о палец во исполнение взятого на себя долга, в горечи и обиде на неблагодарных, ленивых и лукавых рабов, в глубоком убеждении, что дело их защиты не есть их собственное дело, а прямая обязанность советских меньшевиков и эсеров!..

– Что грозит дворцу, если «Аврора» откроет огонь?

– Он будет обращен в кучу развалин, – компетентно сообщает коллегам адмирал Вердеревский.

И снова бродят министры в «бездумной решимости равнодушного безразличия».

Министр земледелия Маслов написал и послал друзьям записку, которую называет «посмертной»: он, министр Маслов, умрет с проклятием по адресу демократии, которая послала его в правительство, а теперь оставляет без защиты.

Но каков же, наконец, смысл, какова идея этого сидения министров – в полной праздности и предсмертной тоске, под ненадежной охраной тысячи человек, готовых разрядить свои пушки и винтовки по российским гражданам, залив кровью Дворцовую площадь? Заключается ли эта идея в физической защите Коновалова, Третьякова, Малянтовича, Гвоздева и прочих? По-видимому, нет. Ведь министры даже по окончании всех своих дел, после написания всех приказов, указов и прокламаций могли тысячу раз разойтись по таким местам, где они были бы в полнейшей безопасности.

Нет, тут были идейные, политические соображения. Правительство должно остаться на посту; ему вручена верховная власть, которую оно может передать только Учредительному собранию; очистить же место для мятежников оно не может… Очень хорошо. Однако это предполагает не состояние праздности, а активнейшие действия, направленные к поражению врага. Если, допустим, для этого нет объективной возможности, то, казалось бы, необходимо сделать то, что всегда в минуты внешней или внутренней опасности делали все правительства от сотворения мира. Надо, оставаясь правительством и никому не сдавая власти, бежать в Версаль, то есть в Ставку, в Лугу или в какую-нибудь другую временную резиденцию. Пусть там в качестве правительства, хотя бы в бездействии, отсиживаются юстиция, призрение, просвещение, дипломатия, промышленность и торговля, пока говорят пушки. Ведь могучий враг – Смольный по своей халатности и неловкости открыл для этого полную возможность.

Но нет, министры остались в самом пекле, на съедение могучему врагу и ждут смерти – в качестве правительства! Ну хорошо… Но ведь на этой нелепой, почти безнадежной позиции предстояло что-нибудь одно: либо признать ее безнадежной и сдаться большевистской силе, либо считать ее не безнадежной и защищать ее своей силой.

Сдаться нельзя, пишет от имени всех своих коллег министр Малянтович: достоверно неизвестно, на чьей стороне сила, и ведь Керенский может выручить. Сдаться – это может означать, что правительство без крайности бежит с поста… Ну, тогда защищаться, отбиваться до выручки или до поражения. Защищаться тоже нельзя: достоверно неизвестно, имеются ли шансы у министров; может быть, у большевиков заведомый перевес силы; тогда произойдет бессмысленное кровопролитие и выйдет, что оно происходит только для личной защиты, а правительство, как таковое, могло на законном основании уступить силе и до кровопролития.

Ну, так как же быть? Как же рассуждали министры в течение долгих, долгих часов рокового дня? Ведь тысяча человек казаков, юнкеров и ударниц со своими пушками были готовы во всяком случае учинить огромное кровопролитие – раньше, чем разбежаться. Надо было дать им определенный приказ…

Начальник охраны дворца Пальчинский дал им приказ стойко защищаться. Но юнкера желали поговорить с самим правительством. Около семи часов вечера они пришли и спросили: что прикажете делать? Отбиваться? Мы готовы до последнего человека. Уйти домой? Если прикажете, мы уйдем. Прикажите, вы – правительство.

И министры сказали: так и так, мы не знаем, мы не можем приказать ни того ни другого. Решите сами – защищать нас или предоставить нас собственной участи. «Мы не лично себя защищаем, мы защищаем права всего народа и уступим только насилию… А вы за себя решите: связывать или не связывать вам с нами свою судьбу».

Так сказало правительство. Оно уже с утра делало все самое худшее, самое недостойное и нелепое из возможного. И сейчас, отдавая последний приказ около семи часов вечера, избрало самое худшее, нелепое и преступное… Министры не понимали того, что сейчас же поняли юнкера: не отдавая никакого приказа, отсылая к личной совести, к частному усмотрению юнкеров, министры перестали быть правительством. Так, как говорили они со своей армией, не может говорить никакая власть. Так могут говорить только частные люди.

Но ведь вместе с тем они агитировали и апеллировали к совести своей армии, говоря о «правах народа» и т. п. Самим фактом своего сидения они поощряли и вынуждали остаться на постах тех честных людей, которые им верили как законной власти. Этим самым министры готовили своими руками бессмысленное кровопролитие.

Смысл, идея праздного, пассивного сидения в Малахитовом зале заключалась в том, чтобы остаться на своем посту и избежать крови. И правительство, осуществляя эту идею, сбежало с поста и организовало бессмысленное побоище.

Юнкера пошли обсуждать странные и непонятные министерские речи. Их молодым солдатским головам предстояло решить основную проблему политики в труднейший момент. Эту миссию возложило на них сбежавшее от своих обязанностей правительство…

Но пока юнкера совещались, из Главного штаба снова пришел Кишкин. Он получил ультиматум от Военно-революционного комитета и приглашал министров обсудить его. Военно-революционный комитет давал Временному правительству 20 минут срока для сдачи. После этого будет открыт огонь с «Авроры» и из Петропавловской крепости. Однако с момента получения ультиматума прошло более получаса… Министры быстро решили совсем не отвечать на ультиматум. Может быть, это пустая словесная угроза. Может быть, у большевиков нет сил и они прибегают к хитрости… Решили не сдаваться. Отпустили парламентера с заявлением, что никакого ответа не будет.