А тут и английские тред-юнионы высказались против „Стокгольма“. Конференция снова была отложена. Теперь она окончательно могла считаться безнадежной. Нашим делегатам больше было нечего делать за границей. И, разумеется, главным фактором срыва было падение престижа русской революции. Противники „Стокгольма“ опять-таки ссылались на Керенского, которого поддерживал Церетели. Все это имело прямое отношение к нашим дебатам в Лесном.

Объединенная конференция длилась около недели. Приходилось совершать дальние поездки, урывая время для редакции и почти забросив советские сферы. Это было тем более неудобно, что вся наша редакция была сейчас вплотную занята „партийными“ делами и была привязана к конференции. Газета была в забросе.

На воскресенье, 20 августа, были назначены выборы петербургской центральной городской думы. До сих пор, как мы знаем, наша „коммуна“ была временно составлена из делегаций районных дум, избранных в мае. Сейчас предстояло избрать прямыми общегородскими выборами ее окончательный состав.

Этим выборам все партии, конечно, придавали огромное значение. Было неизвестно, как обернутся дела революции. И могли наступить обстоятельства, когда столичная „коммуна“ могла быть выдвинута на решающую роль – как в эпоху Робеспьера, Паша и Шометта… Но вместе с тем отовсюду слышались указания на усталость и индифферентизм народных масс; ожидался большой абсентеизм на выборах. Особенно часто указывали на это правосоветские элементы и газеты вроде „Дня“.

И какими-то странными, неисповедимыми путями они отсюда умозаключали: при таких условиях невозможно отрицать коалицию и бороться с ней; при таких условиях не остается ничего, как ее поддерживать. Казалось бы, наоборот? Усталость, разочарование, упадок духа ведь порождены именно коалиционной политикой, втянувшей революцию в непролазную трясину. Казалось бы, конец коалиции будет означать возрождение, к которому и не существует иных путей. Но нет, „мамелюки“ и обыватели рассуждали иначе.

Однако вы не особенно удивляйтесь. Логика и здравый смысл тут были ни при чем. Ведь аргументы об усталости и индифферентизме были специально выдуманы для того, чтобы сказать хоть что-нибудь в пользу коалиции. Ведь членораздельных аргументов в ее пользу уже давно не существовало в природе.

Так или иначе, все партии давно и бешено готовились к выборам. Всего фигурировало 13 партийных списков. И никаких блоков между собой партии не заключали. Особенно широко раскинули агитацию кадеты, и, по-видимому, они с большим успехом ловили обывателя в мутной послеиюльской атмосфере…

От меньшевиков фигурировал единый список. И он был целиком интернационалистским. На недавней городской конференции Мартов одержал крупную победу над Даном. Петербургская организация меньшевиков оставалась, как была, интернационалистской… Перед выборами со стороны правых была сделана попытка войти в соглашение и включить в список Церетели. Левый комитет как будто сначала согласился на это. Но потом, к ужасу буржуазной печати, выбросил Церетели из списка – под давлением масс. В результате список № 12 хотя и не блестел множеством первоклассных имен, но был целиком выдержан в пролетарском духе. Этот список поддерживала и наша „Новая жизнь“.

В день открытия „объединенной“ конференции, накануне выборов, Ларин (уже без малого большевик) предложил к вечеру прервать заседание и всем разойтись по городу для выборной агитации – за меньшевистский список. Предложение, конечно, было отклонено. Для большинства этот список был попросту одиозным. Но левая часть конференции почти вся вернулась в город и рассеялась по митингам.

Я лично был командирован в два места: сначала на пролетарскую Выборгскую сторону, а затем на буржуазную Моховую. В „Сампсониевском братстве“ я должен был выступить на эсеровском митинге, а в Тенишевском училище– на кадетском… Под впечатлением толков об индифферентизме я был настроен довольно вяло. И действительно, несмотря на оживление пыльных „демократических“ улиц Выборгской стороны, в зале митинга я застал небольшую скучную группку рабочих, сонно слушавших эсеровского оратора. Выступать было тоскливо и бесполезно… Я полагал, что буржуазия мобилизуется гораздо энергичнее. Но, придя в Тенишевское училище, я тщетно разыскивал назначенный там митинг. По-видимому, он не состоялся совсем… Нестерпимо усталый, я невесело побрел в редакцию.

Однако выборы дали неожиданные результаты. Избирателям надоели митинги, но это совсем не означало, что они собираются пренебречь своими гражданскими обязанностями. Об индифферентизме не могло быть и речи. Усталость отнюдь не проявилась в абсентеизме. Петербург был полон активности.

Всего 20 августа было подано 549,4 тысячи голосов. Я не берусь сказать точно, какой это составит процент избирателей. Но нет сомнения, что к урнам их явилось подавляющее большинство. Нет сомнения, что такого процента участников не знают довоенные муниципальные выборы в Европе… Впрочем, я не стану делать отсюда выводов против коалиции.

Но не активность масс была главным ударом для слепцов и обывателей. Главный удар был впереди. „Симпатии“ петербургского населения, оказывается, были таковы. Первое место сохранили за собой эсеры: за них было подано свыше 200 тысяч, или 37 процентов, голосов, но сравнительно с майскими выборами это была не победа, а солидный ущерб. Июльские победители – кадеты – также удержались на своих позициях со времени районных выборов: они привлекли на свою сторону одну пятую всех голосов. Жалкие 23 тысячи голосов собрал наш меньшевистский список. Остальные же просто шли не в счет…

Где же главный и единственный победитель, отвоевавший избирателя у всех остальных партий? Это были большевики, столь недавно втоптанные в грязь, обвиненные в измене и продажности, разгромленные морально и реально, наполнявшие столичные тюрьмы по сей день. Ведь казалось, они уничтожены навеки и больше не встанут. Ведь их уже почти перестали замечать. Ведь „изоляции пролетариата“ удалось избежать на московском совещании, где пролетарский авангард в лице меньшевиков Церетели и Чхеидзе выступал перед Россией и Европой от имени всей демократии. Откуда же взялись они снова? Что это за странное дьявольское наваждение?..

Большевики на августовских столичных выборах собрали без малого 200 тысяч, то есть 33 процента, голосов. Треть Петербурга. Снова весь пролетариат столицы, гегемон революции!.. Граждане Церетели и Чхеидзе, лидеры полномочного органа, ораторы всей демократии – вы теперь видите большевиков? Вы теперь понимаете, что это означает?

Нет! Они не видят и не понимают. Они все-таки ничего не видят, они все-таки не понимают, что происходит вокруг них…

Милюков, Родзянко и Корнилов – те кое-что видели и понимали. Их пресса была, во всяком случае, ошеломлена успехом большевиков. И эти доблестные герои революции начали в спешном порядке, хотя и втихомолку, готовить свое „выступление“. А для его прикрытия стали усиленно кричать, что большевики вот-вот „выступают“. Правда, иной раз они испускали неуместные ноты и, можно сказать, проговаривались. Так, например, солидная кадетская „Речь“ в ответ на бодрый тон кронштадтской советской газеты огрызнулась в несвойственном ей легковесном стиле – огрызнулась „двумя очень хорошими русскими пословицами“: „Рано пташечка запела, как бы кошечка не съела“ и Хорошо смеется тот, кто смеется последний»…

Кошечка, нацелившись прыгнуть, собиралась хорошо посмеяться последней. Однако нельзя сказать, чтобы это было уж так очень легко. Заговор некоторых монархических элементов с участием великих князей Романовых был составлен в половине августа. Но он был своевременно раскрыт, и его участники вместе с Романовыми были арестованы. Буржуазная пресса, из своих соображений, не сделала из этого заговора большой сенсации. Но хозяева этой прессы все же намотали себе на ус, что голыми руками республику не возьмешь, и надо готовиться солиднее. Впрочем, не подействовало это маленькое предупреждение на сонный, полуразложившийся «общенациональный» ЦИК…