После Отечественной войны Канкрину пришлось долгое время находиться при главной квартире, расположенной в Могилевской губернии. Насколько известно, он жил попеременно то в Орше, то в Могилеве, то в Шклове. Служебные его отношения становились все безотраднее. В Петербурге о нем как будто совершенно забыли; он напомнил о себе, но это не послужило ему на пользу.
Чем же он напомнил о себе? Мы видели уже, что Канкрин полюбил наш народ и горячо принимал к сердцу его интересы. В Белоруссии, где он теперь жил, ему на каждом шагу представлялась безотрадная картина полного разорения крестьян. Война истощила край, но, по мнению Канкрина, по глубокому его убеждению, вынесенному путем обстоятельного изучения края, в бедствиях, претерпеваемых народом, была виновата не одна только война: были еще и другие причины полного обнищания крестьян. “Земледелие нигде не делает у нас настоящих успехов, потому что до сих пор все усилия сельских хозяев были обращены не столько на улучшение быта крестьян, сколько к их угнетению. Увеличить поборы с земледельца – единственная цель помещиков”. Эти слова взяты нами из записки Канкрина, посланной им императору Александру I 24 февраля 1818 года из Орши. Первоначально эта записка была напечатана в “Русском архиве” в 1865 году, причем указано, что она составлена по повелению государя. Но это не подтверждается. Канкрин препроводил свою записку об освобождении крестьян от крепостной зависимости через графа Нессельроде при письме следующего содержания:
“Прилагаемое странное (singulier) рассуждение я хотел подать Государю, но не имел к тому случая по кратковременности его здешнего пребывания (Государь проезжал тогда через Могилевскую губернию в Варшаву). Принимаю смелость просить ваше сиятельство о представлении моего рассуждения Его Величеству; в противном случае потрудитесь возвратить мне его. Признаюсь, этот вопрос давно уже лежит у меня на сердце, а когда я увидел, как в Москве все общество недовольно намерением императора освободить крестьян, я почерпнул в этом новое побуждение изложить мою мысль”.
Из этого письма видно, что Канкрин по собственному почину составил свою записку об освобождении крестьян, озаглавленную в подлиннике “Recherches sur l'origine et l'abolition du vasselage ou de la feodalite des cultivateurs, surtout en Russie” (“Исследование о происхождении и отмене крепостного права или зависимости земледельцев преимущественно в России”). Записка эта была получена государем в такое время, когда мысль об освобождении крестьян была, кажется, уже окончательно сдана в архив. Правда, в 1816 году, вскоре после окончания Отечественной войны, изданы были эстляндские постановления, на основании которых все крепостные люди Эстляндской губернии переходили в свободное состояние постепенно в течение четырнадцати лет с правом приобретения недвижимой собственности, и два года спустя на таких же основаниях были освобождены и курляндские крестьяне. Вообще император, по-видимому, был занят вопросом об облегчении участи крестьян, но он наталкивался на сильное противодействие со стороны просвещеннейших людей того времени и со стороны интеллигентных людей вообще, главный контингент которых составляли помещики. Растопчин, вместе с московскими дворянами, молил Господа: “Продли жизнь царя и мирное житие наше; утверди благоденствие наше навеки и избави нас от лукавого” (под лукавым подразумевалось освобождение крестьян). Карамзин в своей знаменитой записке “О древней и новой России” доказывал, что дворяне имеют исключительное право на землю, и выставлял все ужасные последствия, какие может иметь освобождение крестьян. “В заключение скажем доброму монарху, – писал он. – Государь, история не упрекнет тебя злом, какое прежде Тебя существовало, но Ты будешь ответствовать Богу, совести и потомству за всякое вредное следствие Твоих собственных уставов”. Даже такой просвещенный деятель, как Каразин, отрекался в своих известных записках от “прошедшего исступления”, требовал, чтобы помещик был “генерал-губернатором в малом виде”, “наследственным полицеймейстером” крестьян и за это пользовался бы “половиною их труда”, а так называемое общество, то есть преимущественно помещики, и слышать не хотели о такой радикальной реформе, пагубной для их благосостояния. Все это поколебало намерения государя. Со всех сторон он видел признаки нерасположения к тем планам, которые, может быть, не совсем отчетливо представлялись его уму. К тому же прежнее увлечение либеральными реформами уже совершенно охладело. И вот в такой-то момент Канкрин решился возвысить голос и высказаться чрезвычайно настойчиво в пользу освобождения крестьян с предоставлением им поземельной собственности. Вот как он напомнил о себе Петербургу.
Записка Канкрина так интересна, что мы не можем не рассмотреть ее подробнее. Канкрин прежде всего останавливается на отдельных фазисах, через которые прошел крестьянский вопрос в Европе. Его не удовлетворяет положение крестьянина в Англии, где он был освобожден без земли и поэтому остается простым поденщиком; он не сочувствует и положению крестьянина в других странах, где народ не владеет, а только пользуется землею и прикреплен к ней.
“Естественные последствия крепостного состояния, – продолжает он, – по самому свойству своему неограниченного, роскошь и разные другие причины, в особенности же не по силам предпринимаемые помещиками винокуренные операции, необдуманное устройство разного рода фабрик, тягость подводной повинности привели наконец наших крестьян в ужасающее положение... С незапамятного времени не сделано в России ни одного шага к усовершенствованию в этом отношении... Вместе с тем достоверно и то, что почти никто не подозревает опасности покоиться на огнедышащей горе, потому что личные интересы, с одной стороны, с другой – сила обычая, освященного веками, наконец самые затруднения, сопряженные неминуемо со всякой переменой, не дозволяют и ныне правильно смотреть на дело и успокаивают тревожные опасения других. Опасность эта, без сомнения, еще не так близка от нас, но для предотвращения зол такого рода следует принимать надлежащие меры гораздо ранее пагубной развязки”.
Из этих слов видно, как верно Канкрин оценил основное значение Французской революции, сохранив преданность тем идеалам, которые вдохновляли его, когда он двадцать лет раньше писал свой роман о “войне за свободу”. Эти идеалы вместе с безотрадным положением русского народа побуждали Канкрина возвысить за него голос и предложить самый необходимый шаг на пути к созданию более нормальных условий в нашем отечестве.
Но возвратимся к записке Канкрина. Он, очевидно, имел сведения о том, что государь раньше намеревался “держаться системы, принятой в Лифляндии и Эстляндии, то есть соразмерить и облегчить повинности крестьян, оградить их от произвола помещиков, дозволить им приобретать собственность, – одним словом, составить новое точное и умеренное законоположение относительно крепостного состояния”. Канкрин смело возражает против этой мысли, признавая такую реформу недостаточной. “Благоговейно преклоняясь пред милосердною волею, желающей начертать подобное законоположение, – пишет он, – я вместе с тем смею полагать, что путь этот не только не лучший, но даже ведет к заблуждению”. Он аргументирует свое возражение следующим образом: “Составление новых постановлений, которые, не уничтожая крепостного права, клонились бы лишь к точному определению отношений обеих сторон, равняется увековечению крепостной зависимости”. Поэтому автор записки прямо требует отмены крепостного права и обеспечения экономического положения крестьян. Но он не довольствуется этим требованием, а указывает и на наиболее нормальный путь к осуществлению его мысли. С этой целью он предлагает целый план. В 1819 году должна быть учреждена комиссия для точного наблюдения за ходом дел. В 1820 году объявляется, что крестьяне имеют право приобретать землю и что дома и движимость составляют их неотъемлемую собственность. В 1822 году вся земля государственных крестьян разделяется по общинам, а земля каждой общины – по дворам с воспрещением дальнейшего передела, излишек же оставляется для новых дворов. Затем этот указ применяется и к помещичьим землям и одновременно подушная подать заменяется подворной (Канкрин, значит, уже тогда требовал отмены подушной подати). В 1825 году в точности определяются и уменьшаются повинности крестьян, и они сами становятся под покровительство лиц, назначенных правительством (Канкрин, следовательно, предусматривал необходимость образования мировых посредников). В 1827 году устанавливается право наследования дворами, вотчинный суд упраздняется, то есть крестьяне уже не подлежат суду помещиков. В 1830 году учреждается право первородства в имениях, в которых менее чем 250 душ, во избежание дробления земли, которое, по мнению Канкрина, вредно во многих отношениях. В 1835 году устраивается быт дворовых людей. В 1840 году назначается такса для выкупа крестьян с землею и без нее, и с этой целью учреждается заемный банк. В 1845 году вновь определяются повинности крестьян и окончательно отменяются последние остатки вотчинного суда. С 1850 года земля постепенно объявляется собственностью каждого семейства, даруется право перехода и так далее.
