Преданный Вам

Н. Лесков.

«Пустой барабан» придет на днях. Как получу – так принесу сам. Только я очень сомневаюсь в его цензурности. Человек неслух – отца-мать не слушал, бога не слушает, а «пустой кадушки» слушается (солдат).

22 апреля 1888 г., Петербург.

На последнее письмо Ваше, Алексей Сергеевич, я нашелся бы хорошо отвечать, если бы дело шло не обо мне, а о другом писателе. Я бы показал Вам, как я понимаю Ваш поступок и как ценю со стороны его порядочности и доброй услуги человеку, но как дело идет обо мне, то мне остается просто и коротко благодарить Вас за то серьезное дело, которое Вы вызываетесь для меня сделать, и затем я должен позаботиться, чтобы Вы не имели ни малейшего повода пожалеть о том, что вызвались оказать мне содействие к изданию моих сочинений. Я принимаю Вашу помощь; благодарю Вас от всего сердца и буду так же осторожен и честен, как был честен всегда в денежных делах с людьми. – История с полным собранием такова: Вольф (старик) купил издание у Боборыкина по 10 руб. за лист, за 5 тыс. руб., и в то же время предложил мне ту же цену. Я не отдал, более потому, что человек этот казался мне всегда неприятным и тяжелым в делах. Перед смертью своей он снова заговорил об этом, но ранее конца переговоров умер. Потом было предложение Мартынова, – на тех условиях, как издан Григорович, – я на это не пошел по недостатку доверия к состоятельности фирмы. В этих последних днях один молодой писатель, издаваемый Панафидиным, пришел ко мне с вопросом, не желаю ли я, чтобы мои сочинения издал Пнф. на тех же условиях, как изданы им Гаршин и Ясинский? Я оставил за собою время «подумать». Условия их те: Пф. издает все на свой счет и выбирает расходы из продажи первый с прибавкою книгопродавческих 30 %. Кто на себя несколько может надеяться, – для того эти условия не хуже 10–15 руб. полистной платы с отчуждением книг в собственность издателя. Я на себя немножко надеюсь, ибо сочинения мои в общем составе их давно спрашиваются, и я верю, что они должны пойти, и после покрытия расходов издателя могут оставить мне 1 тыс. экз. в мою пользу. Следовательно, мне такая комбинация возможна. Но я все-таки и этакую комбинацию всегда предпочел бы иметь с Вами, а ни с кем иным, ибо, хотя у Вас издание выйдет и дороже, но оно будет сделано лучше и без всякой издательской «находчивости». Поэтому я сам хотел просить Вас сделать для меня издание на коммерч<еских> основаниях, то есть издать на Ваш счет; выбрать ваши расходы и книгопр<одавческие> проценты, и потом все остальное, счищенное издание выдать мне. Но просить совестно, и я не умею, хотя я никому не должен и никто на расчет со мной пожаловаться не может. Вы были милостивы – заговорили сами, и я Вас прошу: издайте мои сочинения. Угодно Вам взять издание в собственность – вот какая была цена: Вольф давал 3500 руб. (за 350 лист.) – я просил с него не по 10, а по 15 руб. (на 5 руб. дороже Боборыкина). Около этого я желал бы взять и теперь (за 400–420 л.). – Если это удобно, то платеж денег может быть рассрочен как угодно. Если же Вы не хотите издать меня первым полным автором от Вашей фирмы, – то издайте так, как предлаг<али> Мартынов и Пнф, – то есть за мой счет с залогом издания Вам до погашения Ваших расходов. И этим я тоже буду доволен и сочту это с Вашей стороны за добрую дружескую помощь. Я знаю, что у Вас мое издание пройдет лучше, и во всяком случае дело будет сделано честно и безобидно. Денег я под издание не буду просить никаких. В этом я – слава богу – не нуждаюсь. Издание же надо выпустить зимою, сразу, все целиком, и потом его можно дополнять в том же формате. Но о технике издания будем говорить после: это дело второе, а первое принцип: будет оно мое или Ваше? Я предпочту ту из этих двух комбинаций, которую изберете Вы, – и желаю одного – считать это дело конченным. Относительно распланировки издания я сам буду искать и просить Вашего совета и указаний, так как Вы понимаете в этом гораздо больше меня. В этом точном определении вопроса Вы меня и разрешите. Что касается денег теперь, то я разумею только те небольшие деньги, которые пришлось бы мне получить за томики, которые Вы изберете для «Дешевой» и «Дорожной библиотек», – что должно идти помимо издания. Более я ничего не испрашиваю, и счет по изданию не будет прерываем никакими авансами. Я хочу, чтобы это было чисто и окупилось, как окуплено все Вами для меня изданное и уже распроданное.

Замечания Ваши о моих силах и ошибках во многом очень справедливы и метки. Одно забываете, что лучшие годы мне негде было заработать хлеба… Вы это упускаете. Катков был благородный человек к сотрудникам: зачем он платил мне по 150 руб., когда мог платить, подобно Кашпиреву, по 50, и мне «некуда» было деться!.. А он еще мне подарил издание «Соборян». Что только со мною делали!.. В самую силу сил моих я «завивал в парикмахерской у монаха» статейки для «Православного обозрения» и получал по 30 р., изнывая в нуждательстве и безработице, когда силы рвались наружу… Но ведь я и Бенни были «шпионы III отделения»… Это писали Курочкин и Василевский с Баталиным и Ниль-Адмирари, и tutli frutii… «Надо было продолжать», пишете Вы. Спрошу: «где и у кого». Надо было не сделаться подлецом и тунеядцем, и я об этом только и заботился, «завивая мокры в парикмахерской у монаха»… Что попало – я все работал и ни у кого ничего не сволок и не зажилил. Вот и все. Не укоряйте меня в том, что я работал. Это страшная драма! Я работал что брали, а не что я хотел работать. От этого воспоминания кровь кипит в жилах. Героем быть трудно, когда голод и холод терзает, и я еще был не один. Я предпочел меньшее: остаться честным человеком, и меня никто не может уличить в бесчестном поступке. Слава божию милосердию, сохранившему меня от диавола, который приходил два раза, и один раз в образе М. Н. Муравьева… Я мог брать имение под Вильной, а вокруг меня не было ничего, кроме «камней пустыни» и злой клеветы… Довольно и того, что я остался для знающих меня «добропостроенным и честным человеком», а для общества – «занимательным и умным писателем»… Я доволен и этим… С Гоголем и с Салтыковым меня не раз сравнивали, но не знаю, достоин ли я этого? М. Н. Катков, печатая «Смех и горе», говорил Щебальскому: «Где у Щ<едрина> такая настоящая, добрая сатира!» Объезд помещиков вроде Чичикова всегда занимал меня, и я это пробовал слегка в «Смехе и горе» и в «Очарованном страннике». Обстоятельства не благоприятствовали заняться этим в размерах более широких. Я никогда не хотел быть должным и пятнадцать лет ждал издания моих сочинений, чтобы иметь денег на один-два года, но теперь это прошло. Сделайте то, на что еще не ушло время, чтобы я мог что-нибудь сберечь на старость «егда оскудевати силе и крепости». – В прошлом году Вы меня тронули, когда при гробе сына сказали некоему лицу, чтобы купить мои книги («Смех и горе»). Вы сказали: «Я хочу, чтобы это было сделано». И Вы сделали мне услугу и себе пользу. Сделайте так и нынче, и я Вам буду очень глубоко признателен. Рассказцы издайте для «Деш<евой>» или для «Дорожн<ой> библиотеки», а издание собрания возьмите за себя (10–15 – лист), или велите его сделать мне и продавайте до погашения долга. Только, пожалуйста, решите это скоро.

Благодарный Вам Н. Лесков.

7 мая 1888 г., Петербург.

Мне теперь кажется, будто в списке у Вас позабыты очень важные люди для «Словаря», – как-то:

1) Ключевский – в Москве (жития святых).

2) Антонович (старший) в Киеве (Украина и Польша).

3) Пыляев, Мих. Ив. (люди, обычаи, драгоценности).

4) Быков, П. В. (подробнейшая соврем<енная> библиография).

Может быть, и еще кое-кто вспомнится. Да нет никого тоже для истории русского искусства, а это потребуется как вставка при описании всякого угла и закоулка, и этого не следует и нельзя избегать, ибо это-то и дает самую живую окраску месту, показывая, что там люди делают, – кроме того, что едят, пьют и на небо б<….>. Все кустарничество надо иметь в памяти и рассказать живо, с знанием дела и с интересом. Это не только оживит местные описания, но сделает их драгоценными для иностранцев, которые теперь надолго будут интересоваться Россиею. Эту штуку надо иметь в буфете, как сою, и подпускать ее в каждое соответственное блюдо. По-моему, для этого ни один из штемпелеванных ученых не годится, ибо все они вялы и скучны, а годится очень опять тот же наш Пыляич, – если только Вы не дадите его обижать, потому что это всякого огорчает и всякому неприятно. Таких подправщиков, как Пыляев, много не найдете, и он будет нужен решительно к каждому городу и городишке. И он их бездну проехал и осмотрел с Асташевым. – Промышленность у Толя и у Гагарина (в географич. словаре) представлена ужасно жалко, а «промышленность есть душа местности». Надо показать не только, что тут делается, но и то, что с удобством могло бы делаться, да не делается, и почему это не делается? Это даст свою цену словарю у чужих людей, и об этом еще никто не подумал, а вот Вы послушайтесь моего смирения да подумайте и припасите способного человека да поберегите его, чтобы ему было при вас не так, «как на турецкой перестрелке». – Что еще вспомню – о том напишу во время свое.