Затем мы его видим в Чарльстоуне, где он имел лучший заработок, так что дела его несколько поправились; отсюда в 1818 году он вернулся на родину с женою и небольшим капиталом в три тысячи долларов. Выставленная им в это время большая картина «Собрание в национальном Капитолии» не принесла ему ничего, кроме убытка. После того он переехал в Нью-Йорк, где основал Национальную академию рисования и читал лекции в «Атенеуме», перебиваясь, главным образом, своими картинами и журнальной работой. Наконец город Нью-Йорк дал ему заказ на большую картину, изображавшую Лафайета, бывшего тогда героем американского общества; но, – что было гораздо важнее для его будущих работ, – он посещал в это время лекции профессора Дана и пользовался каждым случаем, чтобы беседовать с ним о «возможных применениях вольтовой спирали», наводившей его на мысль об электромагните, составляющем теперь такую существенную часть аппарата Морзе. «Как заставить электричество писать?» – вот что поглощало теперь все его мысли.
Некто Гаррисон Дайер из Нью-Йорка в это время (1827 год) устроил маленькую телеграфную линию на Лонг-Айленде. Он пользовался статическим электричеством и употреблял только одну проволоку, которая давала одну искру, оставлявшую красный след на лакмусовой бумаге, и потом ток уходил в землю, не совершая кругового движения. Условленные промежутки времени между искрами обозначали разные буквы. Этот примитивный аппарат, больше всего, впрочем, походивший в то время на телеграф, был оставлен в 1830 году. Главная трудность для изобретателя заключалась в недостатке батареи. Элемент Даниеля или равносильный ему еще не был изобретен; а без него все усилия Морзе ни к чему бы не могли повести. Трудно поверить этому – хотя у нас и бывали такие случаи – но несчастный изобретатель Дайер должен был бежать из страны вследствие судебного распоряжения об его аресте как заговорщика, «пытавшегося устроить тайное сношение между разными городами».
До 1835 года недоставало двух главных элементов для успешного действия телеграфа, а именно: батареи Даниеля, дававшей постоянный ток, и реле, усиливавшего или возобновлявшего этот ток на любом расстоянии от его источника. Эти два изобретения были необходимы для осуществления его идеи, и Морзе ясно сознавал это. Как видно, научные исследования тогда еще не вытеснили у него любовь к искусству, и в 1829 году наш художник-изобретатель опять поехал в Европу для изучения старых мастеров; но мысли его в это время были заняты упомянутыми вопросами, а также выработкой удобной телеграфной азбуки. В Европе он при всяком случае старался сходиться с учеными, чтобы познакомиться с их взглядами о «возможности иметь сообщение между отдаленными местами при помощи электромагнетизма», и идея телеграфа ни на день не покидала его. Он провел некоторое время в Париже, где между прочим написал для нью-йоркской выставки большую картину, изображавшую внутренний вид Лувра, но, кроме убытка, ничего от нее не получил. В бытность его в Европе он был избран заочно профессором эстетики и рисования Нью-Йоркского университета.
В 1832 году мы видим Морзе, тогда уже повсюду известного американского художника, возвращающимся в Нью-Йорк на корабле «Sully» из Гавра. Ему шел уже сорок второй год, и жизнь ему далеко не улыбалась; известность ничего не принесла Морзе, кроме бедности, и вся его художественная карьера до сих пор состояла почти из одних неудач и лишений. К довершению всего перед самым отъездом он испытал сильное огорчение из-за несостоявшегося правительственного заказа на картину для ротонды вашингтонского Капитолия, на что он имел право рассчитывать. Когда он ступил на борт корабля «Sully», самые мрачные мысли обуревали его, но он боролся с этим чувством и старался быть любезным товарищем в компании других пассажиров – его спутников.
Как-то вечером маленькое общество собралось в кают-компании, и один из присутствовавших, посещавший перед тем научные лекции в Париже, стал рассказывать о виденных им удивительных опытах с электромагнетизмом. Кто-то при этом спросил Морзе, влияет ли на скорость электричества длина проволоки.
«Нисколько, – был ответ, – оно проходит моментально по самой длинной проволоке».
При этом мысль о пишущем телеграфе опять пронеслась в его уме.
«Если только можно сделать видимым присутствие электричества в любой части провода, – сказал он, – то я не вижу, отчего нельзя передавать известий с помощью электричества».
Множество новых идей захватило его. Он вышел из каюты, чтобы предаться своим мыслям. Всю эту ночь он проходил по палубе корабля. Он знал, что электрический ток пробегает почти моментально по самой длинной проволоке и что при встрече препятствия появляется искра. Отчего эта искра не может представлять слово, букву, цифру? Отчего перерыв в появлении искры также не может соответствовать известной части речи? Отчего не придумать азбуку для передачи слов электричества? К рассвету в его памятной книжке уже была написана азбука, почти совпадающая с той, которая теперь известна всему миру.
«Эту азбуку, – по словам Риди, биографа Морзе, – человек мог передавать миганием глаз, топотом ног; умирающие пользовались ею, когда у них не хватало голоса говорить и силы писать; заключенные переговаривались при помощи ее в своих одиночных камерах; глухонемые пользуются ею, прикасаясь пальцами. Применения ее бесконечны. Это всемирный телеграфный язык».
В течение остального пути Морзе разрабатывал свою идею. Он сделал чертежи и показал их своим спутникам, интересовавшимся этим предметом; и впоследствии показания их в судах сослужили добрую службу Морзе, подтвердив, что изобретение электрического телеграфа было сделано осенью 1832 года.
Прощаясь с командиром судна по прибытии в Нью-Йорк, Морзе весело сказал ему:
– Ну, капитан, если вы когда-нибудь услышите о телеграфе, вспомните, что изобретение это было сделано на борту доброго корабля «Sully».
Глава II. Борьба и первый успех
Твердость Морзе в предстоящей борьбе. – Он показывает свой аппарат в Нью-Йорке. – Холодное отношение публики. – Неудача в конгрессе. – Путешествие в Европу и знакомство с Дагером. – Вторая бесплодная попытка Морзе заинтересовать своим изобретением членов конгресса в Вашингтоне. – Бедствия и нищета. – Рассказ студента. – Пророческие слова Морзе об Атлантическом телеграфе. – Поездка в Вашингтон. – Последняя попытка Морзе на конгрессе. – Отчаянное положение. – Неожиданное радостное известие. – Билль о телеграфе принят сенатом. – Устройство первой телеграфной линии. – Недоверие публики. – Первый успех.
Высадившись в Нью-Йорке со своей драгоценной записной книжкой в кармане, Морзе должен был выдержать несколько лет самой тяжелой борьбы и лишений. Бывали минуты, когда дело казалось окончательно погибшим, и только одна непоколебимая вера в конечный успех его изобретения могла удержать Морзе от полного отчаяния. Его поддерживало убеждение, что именно через него пишущий телеграф должен был сделаться всемирным достоянием. Теперь изобретатель поглотил в нем художника, и он совсем оставил живопись. Кое-как существовал он на деньги, собранные его друзьями по подписке для исполнения предполагавшейся картины в Капитолии по заказу правительства; он вернул их полностью и с процентами лишь в 1841 году.
Более пяти лет усиленного труда пошло на окончательную разработку его аппарата, и к концу этого срока тот уже мог действовать удовлетворительно, передавая известия между двумя отдаленными пунктами. В течение этого времени Морзе не раз показывал свой прибор публике в залах Нью-Йоркского университета; всех очень занимало это изобретение, но большинство считало его только остроумной научной игрушкой, на которую даровитый художник бесполезно тратил свое время.
Еще в 1832 году он показывал свой аппарат в комитете конгресса и просил, чтобы правительство ассигновало известную сумму на устройство опытной телеграфной линии между Вашингтоном и Балтиморой. Ходатайство его не имело успеха; тогда он попросил о выдаче патента на изобретение. В надежде заинтересовать в этом деле европейские государства и чтобы получить иностранные привилегии, он предпринял поездку в Европу, из которой вернулся домой с разбитыми надеждами и чуть ли не в нищете. В это время он сошелся в Париже с Дагером, и два первых изобретателя того времени познакомили друг друга со своими открытиями.