“Общество наше состояло большею частью из холостой рабочей молодежи, – говорит Джонс в своей биографии Оуэна, – и потому мы не в состоянии были оказать надлежащую поддержку нашему собственному делу. К тому же мы были совсем неопытны, и очень вероятно, что продукты, предлагаемые на продажу, по цене и качеству мало привлекали покупателей; но мы терпеливо продолжали вести свое дело, – правда без выгоды, но и без большого убытка, – до самого 1831 года, когда наконец, увидев, что вряд ли из этого выйдет какой-либо толк, мы решились прекратить его и приступить к другой деятельности. У нас были прилавки, шкафы, несколько стульев и столов; мы наняли две большие комнаты близ церкви Св. Филиппа и открыли школу для обучения мальчиков и девочек, а также и взрослых, если окажутся желающие научиться у нас тому, что мы могли передать. Между нами были два столяра, которые переделали наши полки и прилавки в школьные скамьи, и через короткое время наша вечерняя школа была готова для приема учеников.
Кроме обыкновенного элементарного курса мы учили рисованию, музыке, пению и даже танцам; я исполнял обязанность учителя чистописания. Мы роздали объявления о нашей школе жившим по соседству рабочим и, кроме того, сами ходили между ними, прося их посылать к нам своих детей и если есть желание, то приходить самим. Через шесть месяцев после открытия школы у нас было уже около 170 учеников обоих полов, аккуратно посещавших школу, возраст их колебался от двенадцати до сорока лет. Обучение было бесплатное, и учителя также не получали вознаграждения. Большинство учеников состояло из фабричных подростков, но были также и взрослые рабочие, с удивительною настойчивостью старавшиеся побороть все трудности искусства письма”.
Школа эта работала в течение шести лет, и при ней проходили воскресные митинги, на которых устраивались чтения и лекции, главным образом касавшиеся социальных вопросов, путей улучшения нравственного и материального быта рабочих классов и того участия, которое сами рабочие могли принять в движении, отстаивавшем их самые дорогие интересы.
Описанная школа была одним из зачатков того социального рабочего движения, которое распространилось потом по всей Англии, просуществовав до середины сороковых годов.
В Лондоне в 1836 году состоялся первый конгресс основанного Оуэном Союза всех сословий и наций, поддерживавшего идеи Оуэна в том виде, как они были изложены в “Книге нового нравственного мира”. Довольно громкое название общества подразумевало только, что оно было открыто для всех людей, без различия национальности и класса. С 1837 года конгрессы эти проходили уже в Манчестере, где образовалось так называемое Дружеское общество, преследовавшее ближайшие, более практические цели. В крупных промышленных и торговых городах Англии и Шотландии: Ливерпуле, Бристоле, Глазго, Нью-Кастле и других, – а также за границей образовались отделения общества.
В 1836 году Роберт Оуэн, которому в это время было уже шестьдесят шесть лет, начал целый ряд чтений, проходивших отнюдь не только в Манчестере, где специально для этого была нанята на несколько лет большая зала, вмещавшая до трех тысяч человек. С этою целью он объезжал также весь фабричный район, от Лондона до западных графств Шотландии, привлекая на свои чтения тысячные толпы рабочих. Несмотря на свои преклонные годы, Оуэн был проникнут изумительной бодростью и энергией, в Манчестере он читал каждое воскресенье по два раза, утром и вечером, причем во время его вечерней лекции зала всегда была переполнена.
Последователи Оуэна в принципе отрицали необходимость какого бы то ни было насилия для проведения своих социальных реформ. Они заявляли публично, что исправление того зла, на которое они указывали, не может быть достигнуто путем нарушения мира. Они постоянно утверждали, что всякая разумная социальная и политическая реформа должна быть строго обдумана и проведена мирными способами и что всякое насилие при существовании свободы мысли, слова и ассоциации является результатом невежества и разгула страстей. Учение их касалось главным образом экономических и нравственных вопросов, оставляя в стороне политику и теологию. Они стояли в стороне от всяких бурных проявлений народного недовольства и между прочим от чартистских мятежей рабочих, чем вооружили против себя многих из последних; тем не менее, им пришлось испытать на себе ожесточенные гонения господствующей буржуазной партии и особенно клерикалов. Самая позорная клевета, самая нахальная, ни с чем не сообразная ложь, подкупы невежественной черни, пасквили в печати – все было пущено в ход против этих мирных, безвредных людей, старавшихся только пробудить общественную совесть в виду тех вопиющих страданий, среди которых жила масса населения, и изыскивавших законные, никому не вредившие средства, чтобы сколько-нибудь облегчить эти страдания. Во главе начавшихся в конце тридцатых годов гонений на Оуэна и его последователей стояли некий Бриндли и епископ Экзетерский Фильпот, старавшийся опозорить имя филантропа своими клеветами в палате лордов. Имена этих двух людей получили временную известность только благодаря их преследованию Оуэна и потом исчезли бесследно. По части печатных пасквилей особенно отличалась газета “Times”.
“Мы не можем отрицать, – говорит уважаемая газета, – что этот старый эгоист истратил пропасть денег в своей дьявольской попытке увлечь за собою общество; но желательно знать – откуда пришли эти деньги и при каких условиях они получены? Когда Оуэн женился на мисс Дейл, у него не было шиллинга за душой, и он получил за ней громадное состояние… Если б старый Давид Дейл мог предвидеть, на что пойдет его наследство, он предпочел бы бросить его в Клайд… Поэтому вся так называемая филантропия Оуэна есть не более как обманная растрата доверенных ему денег…”
Кроме того факта, что Оуэн был женат на мисс Дейл, вся статья в “Times” представляет собою одну сплошную ложь и самую наглую клевету на известного общественного деятеля; но почтенная газета, к довершению всего, отказалась даже напечатать письмо Оуэна, в котором он опровергал взводимые на него гнусные обвинения.
Партия, предводительствуемая Бриндли, которого поддерживали фабриканты, и епископом Экзетерским, не останавливалась даже перед насилием в борьбе с Оуэном и его последователями, действуя путем лжи и клеветы и разжигая против Оуэна страсти невежественной городской черни. В Бристоле этот почти семидесятилетний старик чуть не сделался жертвою толпы, состоявшей из городского отребья, которую Бриндли и его клевреты собрали у дверей залы, где происходили чтения, так что в Лондоне уже распространилось известие, что Оуэн убит. Жизнь его ближайших друзей и сотрудников, Джонса и Кэмпбела, не раз подвергалась опасности в других больших городах, где устраивались чтения; они не раз подвергались побоям, и первого из них обезумевшая толпа чуть не бросила в реку.
ГЛАВА XII. ПУБЛИЧНОЕ ОБЪЯСНЕНИЕ ОУЭНА
В 1840 году молодая английская королева Виктория, по внушению тогдашнего главы министерства, лорда Мельбурна, пожелала видеть Роберта Оуэна, о котором уже стали забывать в английском обществе. Свидание это, как и следовало ожидать, не дало никаких существенных результатов; но оно стало поводом к возобновлению разговоров об Оуэне и в парламенте, и в печати. Вождь оппозиции в Нижней палате, Роберт Пиль-младший, воспользовался представлением Оуэна королеве, чтобы напасть на главу министерства; старый враг Оуэна Фильпот, епископ Экзетерский, разразился по этому случаю своими обычными клеветами и ругательствами в Верхней палате; “Times” и другие газеты того же направления поспешили возобновить свои прежние нападки. Так что на честное имя семидесятилетнего старика, уже отходившего от общественной деятельности, а в прошлом столько сделавшего для общества, полились прежние грязные потоки ругательств и клеветы.
