– Ну, может, оно и так…
Трубка погасла. Профессор встал и вновь наполнил бокалы.
Алекс вздохнул, вспомнив, что его старый учитель не приемлет благодарности ни в каком виде, кроме разве что экзаменационных работ, написанных на высоком уровне. Тем не менее, его долг Стерну был совершенно реален вне зависимости от того, признавал его сам профессор или нет. Алексу отчетливо вспомнился тот день, когда он впервые появился на пороге кабинета Стерна – семнадцатилетний, без гроша в кармане, тощий, оборванный, голодный – и заявил, что он хочет изучать строительное дело, чтобы стать архитектором.
Профессору понадобилось совсем немного времени, чтобы убедиться, что практические познания Алекса в области выращивания кочанного салата на ферме значительно превосходят его представления об описательной геометрии. Несмотря на это, по причинам, которые так навсегда и остались загадкой для Алекса, старый чудак решил ему помочь. Уже через несколько дней, не иначе как в результате каких-то ловких манипуляций, его зачислили в университет.
Да и потом профессор его не забывал: находил для своего подопечного самые выгодные и легкие подработки на территории университетского городка, занимался с ним частным образом, направлял, подбадривал, иногда утешал и в конце концов при помощи бог весть каких посулов и угроз заставил попечительский совет предоставить ему полную стипендию.
– Итак, Алекс, ты теперь стал крупным архитектором в Нью-Йорке, строишь особняки в Ньюпорте. Как тебе нравится у Дрейпера и Сноу?
– Главное, что я им нравлюсь. Они предложили мне стать партнером.
– Не может быть! – Профессор Стерн хлопнул себя по колену. – Слушай, это отличная новость. Поздравляю.
– Спасибо. Это случилось на прошлой неделе. По правде говоря, я сам не ожидал. То есть я знал, что они рассматривают такую возможность, но думал, что потребуется несколько лет…
– А как продвигается строительство «Эдема», о котором ты мне рассказывал?.. Это, должно быть, прекрасный дом!
– Нет, сэр. Не знаю, что это, но уж точно не дом. – Во время их первой встречи Сара назвала его «памятником». Пожалуй, это было самое верное определение. Через несколько минут миссис Стерн вошла в кабинет с подносом, уставленным кофейными приборами, пирожными и фруктами.
– Только две чашки? – заметил ее муж. – Захвати еще одну для себя, Марта, и посиди с нами. Алекс тут нахваливал наш дом, он находит его замечательным. Тебе надо это послушать.
Он подмигнул Алексу, а сам при этом с силой потянул жену за руку. Ей ничего другого не осталось, как опуститься на подлокотник дивана, и тогда муж обнял ее за талию.
– Зачем мне слушать, как кто-то другой превозносит этот дом, когда у меня есть ты? Ты твердишь мне об этом по десять раз на дню!
– Да, но Алекс стал преуспевающим архитектором. Уж ему-то ты можешь поверить.
– Разве вам не нравится ваш дом, миссис Стерн?
– Конечно, нравится, – ответила она со смехом. – Но, понимаете, для Уолтера это не дом, а скорее дитя родное. Сын-первенец. Его сколько ни хвали, все будет мало.
– Я этого не отрицаю, – признался профессор, игриво стискивая ее талию.
Она взъерошила ему волосы и встала.
– Пейте себе спокойно свой кофе, а я пойду.
Алекс поднялся и пожал протянутую ему руку.
– Спокойной ночи, мистер Макуэйд. Надеюсь, мы еще увидимся до вашего возвращения в Нью-Йорк.
Он ответил, что тоже на это надеется, и поблагодарил ее за обед. Она бросила шутливо-грозный взгляд на мужа и вышла из кабинета.
Алекс проводил ее взглядом и вдруг подумал, что она напоминает ему Сару. Разумеется, не внешне, и вообще ничего конкретного в этом не было. Просто она была такой же доброй и нежной по своей натуре.
Профессор Стерн наклонился к нему, упираясь локтями в колени. Его лицо горело от возбуждения, ему хотелось поделиться секретом.
– У нас наверху есть комната, я вам с юным Митчеллом ее не показывал, – поведал он тоном заговорщика. – В конце коридора на западной стороне – ты небось подумал, что это стенной шкаф. Ошибаешься, это спальня. Мы туда поднимаемся… время от времени. Понимаешь, что я имею в виду?
Алекс кивнул и поднял брови из солидарности с трогательной попыткой своего старого учителя изобразить похотливый взгляд.
– Чердачное окно и кровать, вот и вся обстановка. И еще граммофон. Мы ставим пластинку Моцарта и… ну в общем…
Стыдливость помешала ему выразить свою мысль до конца.
– Это очень… мило, – преодолел свое смущение Алекс. – Очень, очень мило. Давно вы женаты, сэр?
– Тридцать восемь лет.
Стерн откинулся на спинку дивана и сложил руки на груди со слегка самодовольной улыбкой.
– Итак, Алекс, когда же ты возвращаешься?
– Скоро. Уже через несколько дней.
– Вот как? А я-то думал, ты останешься на какое-то время, чтобы продать ферму деда, уладить его дела.
– Я нанял агента, он обо всем этом позаботится.
– Тебе не терпится вернуться поскорей, да?
– Нет, дело не в этом. Один из клиентов решил заплатить то, что он нам задолжал, а это означает, что я должен вернуться к работе над его домом.
При одной мысли об этом Алекса охватила тоска. «Эдем» с самого начала представлялся ему скверной шуткой: неприятно было думать, что он потакает прихоти богатого невежды, одержимого манией величия и желающего воздвигнуть памятник самому себе. Но в последнее время Алексу стала особенно ненавистна мысль о том, что Сара будет жить в этом доме вместе с Беном до конца своих дней и он не в силах этому помешать.
Когда работы были приостановлены, в глубине души он мстительно порадовался, хотя финансовые затруднения Кокрейна (а Алекс понятия не имел, насколько они серьезны) косвенно задевали и Сару. Проектировать комнаты, в которых она будет ходить, сидеть, разговаривать, есть и спать вместе с Беном… нет, это казалось ему непристойностью, насмешкой над его ремеслом и издевательством над его чувствами. Ему хотелось построить для нее дом, в котором она была бы счастлива, но стоило только вообразить рядом с ней Кокрейна, как у него возникало желание допустить конструктивный просчет, чтобы крыша рухнула.
– Что-то ты не слишком горишь желанием вернуться к работе, – заметил профессор Стерн. Алекс откинул голову на спинку кресла.
– На этот раз там не будет одного человека, с которым я познакомился на первом этапе строительства дома, – туманно пояснил он.
– Понятно. Женщина?
Он кивнул.
– Понятно, – повторил профессор. – Полагаю, это одна из тех женщин, которых твой дед не одобрил бы?
– Безусловно.
Профессор Стерн качнул бокал, взбалтывая бренди, потом решительно отставил его в сторону.
– Алекс, Алекс, что же нам с тобой делать? Приглашаю тебя провести месяца полтора в этом доме. Считай, что гостевая спальня на втором этаже – твоя, можешь занять ее хоть сейчас. И я тебе гарантирую, что Марта найдет тебе невесту и окрутит тебя еще до Дня благодарения [23]. Это дело верное, я даже не стану предлагать пари, потому что наверняка выиграю.
– Спасибо за предложение, сэр. Обещаю хорошенько обдумать его на досуге.
– Нет, я серьезно! Ну да ладно, я вижу, что тебя это не интересует. Но если ты думаешь, что это невозможно, уверяю тебя, ты просто недооцениваешь способности моей жены в качестве свахи. Ты уже уходишь? Еще рано, неужели тебе надо спешить?
– Да, сэр, хотя мне очень жаль. Рад был снова с вами повидаться.
Но ему вдруг до смерти опротивели картины супружеского счастья, истории о потайных комнатах для любовных свиданий и о сверхъестественных способностях миссис Стерн в качестве брачного маклера. Он тепло пожал руку своему старому другу, поблагодарил его за гостеприимство и пообещал в будущем чаще писать. Они попрощались на пороге, и Алекс вызвал на губах у профессора довольную улыбку, сообщив ему, что вход в его жилище является истинным шедевром, поскольку архитектурно выражает идею приветливости и открытости для гостя, обеспечивая в то же время полное уединение для хозяев.
