– Я… э-э-э… – растерялся захваченный врасплох Алекс. – Меня бы это не удивило, сэр. Нет, ни капельки не удивило бы.

Мелроуз хитро подмигнул.

– Ну, раз так, тогда, стало быть, и Мэттью тебя слышит. Что скажешь? Ну мне пора, малыш, у меня дела. А ты оставайся тут и подумай хорошенько, что сказать старому Мэттью, ясно тебе?

Он ткнул пальцем в поля шляпы и зашаркал прочь, все еще ухмыляясь.

– Хорошенько подумай, слышишь? – крикнул он через плечо. – Рад был с тобой повидаться. Отлично выглядишь, мистер Александр Макуэйд!

Алекс засмеялся и помахал рукой на прощание. Старик помахал в ответ и скрылся за поворотом дорожки. Продолжая улыбаться, Алекс опустил взгляд на могилу деда у своих ног. Идея, подсказанная старым Мелроузом, пришлась ему по душе.

– Ну что ж, слушай, – проговорил он вслух. – Ты был злобным сукиным сыном всю свою жизнь, Мэттью Холифилд. Ни одна живая душа на всем белом свете не жалеет, что ты умер. Никто не помянет тебя добрым словом. И если ты сейчас горишь в аду, то получил по заслугам, только и…

Он смутился и замолчал. Какого черта он тут делает? Смущенно оглядевшись по сторонам, Алекс с облегчением убедился, что вокруг никого нет.

– Только и всего, – доверительно закончил он. – Ты погубил жизнь моей матери и пытался погубить мою. Свою жену ты тоже загнал в могилу.

Судорога свела ему горло, он вдруг ощутил, как подступают слезы. На него обрушились тяжелые воспоминания, и Алекс вновь почувствовал себя двенадцатилетним мальчишкой, полным бессильной ярости.

– Знаешь, сколько у меня было женщин, Мэттью? Даже сосчитать не могу – не меньше сотни. И все они были грешницы. К тому же я богат. Вот эти башмаки стоили тридцать долларов. Я живу в Нью-Йорке, меня приняли в члены самого шикарного тамошнего клуба. Настолько шикарного, что тебя бы они не впустили даже чистить сортиры.

Алекс отер лоб тыльной стороной руки и перевел дух.

– Вот тебе мое обещание: я вернусь через десять лет, чтобы ты мог полюбоваться, каким я стану.

Он судорожно втянул в себя воздух и крепко зажмурился.

– Ты ничто, старик, ты меня больше не достанешь. Я победил тебя. И больше не стану тратить время на мысли о тебе.

Стремительно опустившись на колени, Алекс коснулся одной рукой могилы матери, а другой – могилы своей бабушки. Потом выпрямился и ушел быстрым шагом, ни разу не оглянувшись.

– До свидания, мистер Макуэйд, рад был с вами познакомиться. – Мальчишеское лицо Джорджа Митчелла порозовело. – Для меня это большая честь.

Алекс пожал ему руку.

– Я тоже очень рад.

Он заметил, как профессор Стерн подмигивает ему из-за плеча Митчелла.

– Как это мило с вашей стороны – согласиться просмотреть мои наброски! Могу я переслать их вам в Нью-Йорк, сэр, или в ваш отель в Сан-Франциско?

– Поскольку я точно не знаю, сколько времени еще пробуду здесь, почему бы вам не послать их в Нью-Йорк? Профессор Стерн даст вам мой адрес.

– Очень хорошо, я так и сделаю. Еще раз спасибо, сэр, я ваш должник по гроб жизни.

– Не стоит преувеличивать.

Алекс проводил молодого Митчелла слегка озадаченным взглядом, пока профессор Стерн прощался с ним на пороге и закрывал за ним дверь. Когда профессор вновь повернулся к своему гостю, в его кротких глазах мерцал лукавый огонек.

– Разговор со мной Митчелл никогда не считал особой честью для себя, – заметил он, первым проходя по коридору к своему кабинету. – Марта, не надо, только не сейчас. Оставь это до утра, я тебе помогу, – обратился он к жене, заглянув по дороге в гостиную.

Миссис Стерн досадливо отмахнулась от мужа и вернулась к уборке посуды со стола.

– Идите садитесь, кофе сейчас будет. – Стерн пожал плечами и продолжил свой путь. В кабинете, по настоянию профессора, Алекс занял почетное место: мягкое, потертое кожаное кресло, спинка которого откидывалась нажатием кнопки, вделанной в деревянный подлокотник.

– Бренди?

– Спасибо, не откажусь.

– Что ты думаешь о юном Митчелле?

– Он мне понравился. По-моему, он очень способный.

– Верно, он очень способный. Мой лучший студент в этом году. Он был потрясен, когда я сказал ему, что ты здесь: не удивляйся, если он попросит у тебя рекомендацию. Он тоже собирается учиться в Школе изящных искусств. Пойдет по стопам своего кумира, как говорится.

Алекс улыбнулся, принимая из рук своего старого учителя рюмку. Профессор Стерн уселся на диване напротив него и принялся раскуривать трубку.

– Итак, – сказал он, окутавшись клубами дыма, – расскажи мне, что ты на самом деле думаешь о моем новом доме.

– Я вам уже сказал: он великолепен, просто бесподобен. Настоящее чудо.

Профессор выдохнул еще одно облачко дыма, как бы давая понять, что все это прах и тлен.

– Да будет тебе! Ты больше не обязан мне льстить. Вот уже десять лет, как я не выставляю тебе отметки.

– Девять, – поправил Алекс. – Между прочим, я получил высший балл.

Профессор Стерн разразился добродушным смешком.

– Ничего другого я от тебя и не ждал. Такого упрямого и целеустремленного ученика, как ты, Алекс, у меня никогда не было. Сколько тебе было, когда ты появился в Окленде? Семнадцать? Восемнадцать?

– Около того.

– Ты не похож на других. Мало кто из мальчишек в этом возрасте твердо знает, кем хочет стать в жизни. Большинство мечтает уйти в море, податься в ковбои или стать гангстером. Вряд ли найдется много сбежавших из дому семнадцатилетних сопляков, одержимых страстным желанием учиться на архитектора.

Алекс улыбнулся.

– На самом деле все было гораздо прозаичнее: я просто хотел, чтобы у меня были чистые руки, чтобы я мог носить дорогие костюмы и гулять под ручку с женщинами, которых мой дед не одобрял.

– Ну что ж, я полагаю, всего этого ты добился?

– Да, сэр, – кивнул Алекс.

– Но дело вовсе не в этом, – продолжал Стерн после минутного молчания, становясь серьезным. – В действительности ты хотел совсем другого. Если бы все дело было только в костюмах и успехе у женщин, ты мог бы стать банкиром или избрать политическую карьеру. Нет-нет, ты хотел стать именно архитектором. И тебе придется признать, что для твоего тогдашнего возраста это большая редкость.

«Возраст? Возраст тут ни при чем», – подумал Алекс, потягивая густой, ароматный калифорнийский бренди. Он точно знал, кем хочет стать, уже в пятилетнем возрасте, если на то пошло. Но он никогда не рассказывал Стерну, в чем причина.

– Вы знали, что мой отец изучал тут строительное дело, сэр?

Профессор Стерн удивленно поднял на него лохматые седые брови.

– Нет, не знал. Ты мне никогда об этом не говорил. По правде говоря, ты вообще почти ничего не рассказывал о себе. Когда твой отец учился здесь?

– В шестьдесят шестом и шестьдесят седьмом.

– Значит, он не доучился до диплома?

– Нет, сэр, он умер. Погиб во время пожара в общежитии.

– Очень прискорбно об этом слышать.

– Он хотел стать архитектором – ради этого он здесь и учился.

Профессор Стерн хитро прищурился на него сквозь трубочный дым.

– Вот как? Ты, должно быть, был совсем маленьким, когда он умер.

– Ну, если честно, я появился на свет только после его смерти. Мать рассказывала мне о нем.

Каждый день чуть ли не до самой своей смерти она рассказывала сыну о мечтах и надеждах Брайана Александра Макуэйда. Она создала в воображении Алекса живой образ отца, словно он никогда и не умирал.

– Так-так. Значит, тебе крупно повезло в жизни, раз твои способности в точности совпали с твоими амбициями. Мало кому выпадает такая удача.

– Я часто об этом думаю, сэр. Но мне повезло не только в этом смысле.

– А в каком же еще?

– Мы оба знаем, – улыбнулся Алекс, – что, если бы не вы, мне бы в жизни не видать диплома.

– Ну это уж…

– Но даже если бы каким-то чудом мне это удалось, я все равно не попал бы в Школу изящных искусств без вашей помощи, влияния и поддержки. Не говоря уж о солидной денежной ссуде.