Ворон покружил над полем боя и, когда утих шум и грохот, полетел предупредить стаю. Уцелевшие воины умчались, кто на конях, а кто и на своих двоих, а те, кто остался неподвижно лежать на земле, безмолвствовали. Никто даже не шелохнулся, и хоть у некоторых глаза и рот были открыты, они не произносили ни слова и ничего не видели. Вокруг царили тишина и покой, струи дыма от горящего сухого кустарника и подожженных повозок вздымались ввысь.

Повозки горели вместе с конями, дым клубился в небе и растекался серой предгрозовой тучей. А потом прилетели черный дрозд и сорока и принялись за дело. Они всегда прилетают первыми, даже раньше воронья и грабителей.

Дрозд выклевывал у мертвецов глаза, а сорока искала золотое сверкающее кольцо, но ничего похожего не нашла среди железного хлама: копий, шпаг, алебард и продырявленных, пыльных кольчуг. Ведь в те времена сражались копьями, шпагами, алебардами. Это происходило в средневековье, когда на полях часто не оставалось ни колоска и повсюду шли бесконечные войны. Над дорогами вздымалась пыль; когда же начинался дождь, пыль оседала и превращалась в грязное месиво. И еще было много пепла, потому что солдаты сжигали дома, а порой и целые селения. Жгли они и людей, больше всего женщин — ведьм.

Но воронам не удавалось отведать ведьмино мясо: когда костер гас, оставались лишь груды пепла. Зато уж мясом убитых солдат вороны лакомились вволю.

Вот и сейчас воронья стая прилетела к полю боя, но сесть на землю не смогла. Странное дело — откуда-то доносились голоса, хотя прежде все убитые молча валялись в пыли. Откуда же доносились голоса? И еще плеск воды и бульканье из колодца? Приглядевшись, можно даже было различить на дне две тени, которые барахтались в грязной воде, и четыре белых глаза. Одну из этих теней зовут Початок, другую — Недород. Перед ними стояла задача — выбраться из колодца. После ожесточенных споров они решили действовать так: маневр первый — Початок взбирается на плечи Недороду. Маневр второй — Недород взбирается на плечи Початку. Маневр третий — Початок снова взбирается на плечи Недороду и наконец хватается за край колодца, который снизу кажется страшно глубоким. Но по-видимому, операция была продумана плохо: всякий раз после второго маневра оба падали на дно. И вновь начинали ссориться и отчаянно ругаться.

— Отпусти мою лодыжку! — завопил Початок.

— Не могу, — ответил Недород.

— Ну тогда хоть ногу.

— Да это же моя нога!

— Как это твоя, если колено мое? — воскликнул Початок.

— Одно дело нога, другое дело колено.

— Отпусти ногу, а то получишь пинок, — пригрозил Початок.

— Ничего у тебя не выйдет, — сказал Недород.

— Почему вдруг!

— Потому что я держу твою ногу.

— У меня есть вторая, ею тебя и пну. Вот она, — не сдавался Початок.

— И эта нога моя. Не можешь же ты бить меня моей собственной ногой!

— Тогда ударю тебя коленом.

Астрономы древности опускались на дно колодца, чтобы оттуда наблюдать за звездами. Початок и Недород, хоть они тоже люди из довольно древних времен, спустились в колодец совсем по другой причине — чтобы не участвовать в сражении. Теперь же, когда битва закончилась, они хотели вылезти, но вдруг обнаружили, что сами себе уготовили ловушку.

Новый всплеск. Опять оба свалились в воду.

— Кто предложил спуститься в этот чертов колодец? — сказал Початок.

— Зато мы спасли себе жизнь, — ответил Недород.

— Что нам толку от жизни, если мы живыми не выберемся отсюда?

— Все лучше, чем ничего, — возразил Недород.

— Нужно было захватить лестницу или веревку. А если уж все равно умирать, по мне, лучше умереть в бою.

— По мне, так одинаково: смерть она и есть смерть, — не согласился Недород.

— Вот и ошибаешься. Одно дело умереть на своей постели под шерстяным одеялом, а другое дело утонуть. Не хотел бы я и чтобы меня четвертовали, сожгли, задушили, закололи. Да и от холеры умереть не сладко; чтоб тебя, Недород, холера взяла.

Возле колодца рос каменный дуб, ветвистый, с густой листвой и черным корявым стволом. На самой его верхушке, в листве, что-то шевелилось. Но что? Верно, птица. Нет, не птица. Тогда, может быть, это колыхалась листва? Но воздух спокоен, ни ветерка. Это «что-то» скрипело и скрежетало и вдруг свалилось на землю. Латы. Вернее, человек в шлеме и латах. Он тоже держался подальше от поля боя. Теперь, поднявшись с земли, он озирался вокруг и протирал глаза. Не мог понять, жив он или мертв, как те, что остались лежать на поле брани. Мертвец обычно нем как рыба, а Тысячемух — так зовут нашего героя — попробовал крикнуть, и это у него получилось совсем недурно. Слава богу, значит, он жив. Для верности он крикнул еще раз. И тут кто-то вдруг ответил ему из-под земли, точнее, со дна колодца:

— Чем орать, кинул бы нам веревку.

— Кто вы такие?

— Друзья.

— Чьи?

— Конечно, твои.

— Что вы там делаете?

— Тонем. Кинь нам веревку!

— А где ее взять?

— Где есть колодец, там есть и веревка. Найди ее и кинь нам.

Тысячемух огляделся, но веревки не увидел, ведь он на ней стоял. Потом отошел на несколько шагов и только тогда увидел веревку. Схватил ее и бросил кончик в колодец. Он и не заметил, что другим концом веревка обвилась вокруг его ноги. И потому, когда Початок и Недород уцепились за веревку, латы, а с ними и сам Тысячемух полетели вниз. Сверкнуло искрами железо, ударившись о стенку колодца, всплеснулась вода, и раздался отчаянный вопль. И сразу за ним — поток проклятий Початка и Недорода.

— Нет чтобы бросить нам веревку, так и сам в придачу бросился в колодец, чтоб тебе пусто было! — закричал Недород.

— Что ты тут забыл? Вылезай, пока не поздно! — приказал Початок.

У Тысячемуха, рот, уши, и нос забило водой и грязью. Да еще он наглотался лягушек. Он судорожно вдохнул воздух и… чихнул так сильно, что вода и грязь, а с ними и лягушки шлепнулись на дно. Початок и Недород подняли Тысячемуха и прислонили его к стенке. Тут Початок взобрался ему на плечи, Недород влез на плечи Початку, дотянулся до края колодца и… выбрался наружу. А потом вытянул Початка и Тысячемуха вместе с его латами и шлемом.

Едва они очутились на твердой земле, сразу посмотрели друг на друга. Тысячемух вдруг понял, что перед ним бывшие солдаты вражеской армии, а Початок и Недород тоже сообразили, что Тысячемух враг. Но было уже поздно — Тысячемух выхватил шпагу и приставил ее к животу Початка:

— Если сдаетесь, беру вас в плен, а не сдадитесь, кишки из вас выпущу.

— Но чья армия выиграла сражение? — спросил Недород.

— Откуда мне знать. Я в этом чертовом шлеме и латах почти ничего не видел.

— А тебе известно, что пленников полагается кормить? Есть у тебя припасы, покажи? — сказал Початок.

— Какие там припасы!

Тысячемух сразу сник: его самого мучил голод, сильнее даже, чем двух пленников. К счастью, рядом умирал раненый конь.

Початок мгновенно прикинул, что из него получится бифштексов сорок, а Недород возразил, что и все сто, если резать потоньше. Но Тысячемух наклонился к коню и прошептал ему на ухо:

— Ну, поднимайся, милый мой коник! Ты только встань, а там тебя ноги сами понесут. Тебе со мной будет хорошо, я всадник-рыцарь, и меня зовут Тысячемух. Кончай же притворяться, вставай!

— Разве не видишь, что он скоро умрет? Давай лучше из него бифштексы сделаем, — предложил Початок.

— Я всадник-рыцарь и не позволю есть коня!

— Тогда его съедим мы двое, поскольку мы не рыцари, — сказал Недород.

— Конь неприкосновенен!

— Послушай, дай хоть ухо попробовать, — попросил Недород.

— Отрежешь ухо у коня, я тебе самому отрежу ухо.