Поезд тронулся под крики толпы. Кого приветствовала она – великую княгиню, медведя ли, мы так и не поняли. Ночь мы провели ужасно. То и дело будило нас злое рычание. На вокзале в Петербурге великую княгиню Елизавету Федоровну встречало множество народу, в том числе лица официальные. И все от изумления пооткрывали рты, увидав великую княгиню-паломницу в сопровождении громадного белого медведя!

В августе, узнав, что в Трепоре Ирина повредила при падении ногу и отвезена на лечение в Париж, я тотчас же уехал к ней. Лечили ее долго и трудно. Каждый день я навещал ее в «Карлтоне», где жила она с родителями. Сестра моего будущего тестя, великая княжна Анастасия Михайловна, герцогиня Мекленбург-Шверинская, также находилась в то время в Париже. Было ей уж давно за сорок, но оставалась она горяча и порывиста, и притом добра и ласкова. Дело портили лишь чудачества ее, своенравие и властный характер. Узнав, что я женюсь на ее племяннице, она целиком завладела мной. Себе я более не принадлежал. Вставая очень рано, уже в восемь утра она мне звонила по телефону. А то и являлась прямо в «Отель дю Рэн», где я жил, ко мне в номер, и читала газету, пока я умывался и одевался. Если ж дома меня не было, она рассылала за мной слуг по всему Парижу и сама пускалась на автомобиле на поиски. Не имел я ни минуты передышки. Я завтракал, обедал, посещал театр и ужинал вместе с ней. На спектакле она засыпала в первом же акте, но, вдруг проснувшись, заявляла, что пьеса «прескучна» и что надо пойти на другую. Часто за вечер сменяли мы два-три театра. Была она мерзлячка и у дверей ложи сажала лакея с саквояжем, набитым мехами, платками и пледами. Каждый имел номер. Если случайно она не спала, то при малейшем сквознячке наклонялась ко мне и просила принести номер такой-то. Но всё бы ничего, не люби она танцы. Выспавшись в театре, она могла танцевать ночь напролет.

К счастью, в конце сентября Ирина поправилась, и мы все вместе уехали в Крым.

1913–1914.Официальная помолвка – Угроза разрыва – Вдовствующая императрица – Приготовления на Мойке – Наша свадьба

Вскоре после возвращения из Крыма мы официально объявили о своей помолвке. Потекли письма и телеграммы. Иные меня озадачили. Не ждал я, что кого-то из моих приятелей и приятельниц свадьба моя огорчит.

Ирина вскоре вновь уехала за границу с родителями. Она собиралась заняться в Париже приданым, а затем отправиться навестить бабушку, вдовствующую императрицу Марию Федоровну, гостившую тогда в Дании. Условились мы, что я к тому времени приеду в Париж и провожу Ирину с матерью в Копенгаген, чтобы представили меня вдовствующей императрице.

Прибыв в Париж на Северный вокзал, я встретил графа Мордвинова. С ужасом услыхал я, что он послан великим князем Александром объявить мне о разрыве помолвки! Запрещалось мне даже искать встречи с Ириной и родителями ее. Тщетно засыпал я вопросами великокняжеского посланца. Заявил он, что более говорить не уполномочен.

Я был потрясен. Однако решил, что не позволю обращаться с собой, как с малым дитем. Прежде чем судить, они обязаны выслушать. Буду защищаться и счастье свое отстаивать. Я тут же и поехал в гостиницу, где жили великий князь с княгиней, поднялся прямиком к ним в номер и вошел без доклада. Разговор был неприятен обоюдно. Однако удалось мне переубедить их и добиться их окончательного согласия. На крыльях счастья я бросился к Ирине. Невеста моя еще раз повторила, что ни за кого, кроме меня, не пойдет. Впоследствии выяснилось, что тех, кто оговорил меня в глазах Ирининых родителей, считал я, увы, своими друзьями. Я и прежде знал, что помолвка моя для иных была несчастьем. Выходило, что они и на подлость пошли, лишь бы расстроить ее. Их привязанность ко мне, даже и в такой форме, взволновала меня.

Разумеется, говоря об этом, я выгляжу честолюбцем, смешным, если не жалким. Но делать нечего: хочу я правды и только правды, а значит, и объективности. Да, внушил я иным любовь, совершенно не заслуженную, и последствия ее оказались тяжелы и для меня, и для них. Конечно, успех льстил мне и какое-то время нравился, пока всё было в меру. Но влекло меня к новым людям, и о тех, от кого отдалялся я, думать уже не желал... Только наконец я понял, что с любовью не шутят. Пусть невольно, однако причинил я страдание и в ответе за это. И решил я устроить своего рода сделку сердец. Тому или той, кто любил меня без ответа, я обязан был, за неимением любви, заплатить втридорога дружбой...

Оставалось сломить сопротивление вдовствующей императрицы, которую тоже успели настроить против.

Ирина с матерью уехали в Копенгаген одни, но через несколько дней вызвали меня к себе телеграммой.

Младенцем последний раз я видел императрицу и только в 1913 году оказался представлен ей. Была она великой государыней и, как ни старалась по скромности стушеваться, из самых выдающихся личностей нашего времени.

Принцесса Дагмар, дочь датского короля Кристиана IX и королевы Луизы, казалась не такой красавицей, как сестра ее, английская королева Александра, но обладала поразительным шармом, какой передала и детям, и внукам своим. Была она мала ростом, но ходила столь величаво, что всюду, где появлялась, затмевала всех. Когда она вышла замуж за царя Александра III, народ принял ее как русскую. И супругой она была примерной, и матерью любящей, и просто милосердной душой, делающей много добра. Ее ум и политическое чутье оказались полезны и в государственном деле. Германию она ненавидела страстно и сделала всё, чтобы сблизить Россию и Францию. Многие русские соглашались с ней, хоть считалось, что только тройственный русско-франко-германский союз – залог мира в Европе.

20 октября 1894 года Александр III умер в Ливадии в возрасте 49 лет. Шестью годами ранее революционеры устроили крушение царского поезда, и Александр спас семью, поддерживая, как Атлант, падавшую крышу столового вагона. Последствия нечеловеческого напряжения, к тому ж и усталость от нескончаемой борьбы с революцией преждевременно подорвали силы великана. Овдовев, императрица Мария Федоровна продолжала жить в Аничковом дворце в Петербурге. Лето проводила в Гатчине и часто ездила к датской своей родне.

Узнав, что меня намеренно постарались очернить, она захотела меня увидеть. Ирина была ее любимой внучкой, и она всей душой желала ей счастья. Я понимал, что наша судьба в ее руках.

Приехав в Копенгаген, я тотчас телефонировал во дворец Амалиенборг справиться, когда изволит принять меня ее величество. Отвечали, что ожидаем я к обеду. Во дворце в гостиной, куда ввели меня, находились вдовствующая императрица и великая княгиня Ксения с дочерью. Радость от встречи была написана на лицах у нас с Ириной.

За обедом я то и дело ловил на себе изучающий взгляд государыни. Затем она захотела поговорить со мной с глазу на глаз. В разговоре я почувствовал, что она вот-вот сдастся. Наконец государыня встала и сказала ласково: «Ничего не бойся, я с вами».

Наконец был назначен день свадьбы: 22 февраля 1914 года в Петербурге у вдовствующей императрицы в часовне Аничкова дворца.

Для нашего будущего обустройства родители мои освободили бельэтаж в левой части дома на Мойке. Я велел сделать отдельный вход и переменил еще кое-что.

В прихожую вела невысокая беломраморная лестница с изваяниями. Направо – приемные залы с окнами на набережную. Первая – бальная зала с колоннами желтого мрамора и зимним садом за аркадою в глубине. Далее большая гостиная, обтянутая шелком слоновой кости. На стенах – французская живопись XVIII века. S-образные белые с позолотой диваны обиты вышитым цветочками шелком того же светлого, что и стены, цвета. Затем моя личная гостиная. В ней мягкая мебель красного дерева с ярко-зеленой обивкой и лучевой вышивкой. На ярко-синих стенах – гобелены и полотна голландских художников. Затем аметистовая столовая. По стенам – большие застекленные горки с вечерней подсветкой. В горках – коллекция архангельского фарфора. За столовой – библиотека. Книжные шкафы из карельской березы. Стены изумрудной зелени. Потолок в серых тонах и карнизы под мрамор с лепниной совершенной отделки. Ко всему – обюссонские ковры, обжедары и хрустальные светильники. В целом стиль от Луи-Сез к ампиру. Этот стиль всегда оставался моим любимым.