Провел я несколько дней на острове Джерси. Поскольку интересовался животноводством, остановился однажды на пастбище полюбоваться стадом превосходных коров. Одна подошла к моему автомобилю и глянула на меня своими большими добрыми глазами с такой, как мне показалось, симпатией, что мне вдруг безумно захотелось купить ее. Хозяин коровы поломался, однако уступил.

Вернувшись в Лондон, я поручил скотину миссис Хфа. Приятельница моя приняла корову с радостью. Назвала ее Феличита и повесила ей на шею ленточку с колокольчиком.

Феличита приручилась, как собака. Она следовала за нами по пятам, разве что не входила в дом. Осенью настала мне пора возвращаться в Россию. Но, когда я хотел забрать корову, чтобы отправить в Архангельское, миссис Хфа заявила, что туга на ухо и понять не может. Я написал ей на листке: «Корова – моя». Она тотчас порвала бумажку не читая, дунула на обрывки и глянула с вызовом. Злой умысел был налицо. И я решил Феличиту похитить.

Собрал я друзей, мы надели маски и отправились ночью в Кумб-Спрингс. Увы, шум мотора разбудил привратника, тот, приняв нас за грабителей, предупредил хозяйку. Старушка спрыгнула с кровати, схватила револьвер и принялась палить по нам из окна. Наших криков она не слышала. Когда от пальбы проснулся и повскакал весь дом, удалось наконец втолковать хозяйке, кто мы такие. Наша хитрованка угостила нас вкуснейшим ужином и напоила так, что мы не только корову, а и самих себя забыли.

Накануне отъезда я дал прощальный ужин в «Беркли». Ужин окончился маскарадом в мастерской приятеля-художника. На другой день я покинул Лондон, увозя с собой самые лучшие и долгие воспоминания.

Часто говорят, что английская политика эгоистична. Альбион называют «коварным другом», врагом всему миру, заявляют, что он рад чужим бедам и сам им способствует. Я политику ненавижу и англичан политически оценивать не хочу. Я видел, каков англичанин дома. Он радушный хозяин, большой барин и верный друг. Три года, проведенных в Англии, – счастливейшее время моей молодости.

1912-1913. Возвращение в Россию – Столетие Бородина – Моя помолвка

С тоской в сердце покинул я Англию, оставляя стольких друзей. Чувствовал, что некий этап жизненный завершен.

В Париже я остановился на несколько дней, повидал друзей-французов и с Васей Солдатенковым отправился в Россию. Он вез меня на своей гоночной машине «Лина». Мчался он бешенно. Когда я просил его сбавить скорость, он смеялся и прибавлял газу.

Прибыв в Царское Село, я с облегчением увидел, что матушка поздоровела. Начались бесконечные беседы о моем будущем. Государыня позвала меня и долго расспрашивала о жизни моей в Англии. Она тоже заговорила со мной о будущем и сказала, что мне непременно нужно жениться.

Истинным счастьем было встретиться с друзьями, особенно с великим князем Дмитрием, оказаться на родине, дома, увидеть Петербург, вернуться к красотам его и веселью. Наши вечеринки возобновились. Снова артисты, музыканты и, конечно, цыгане – этих заслушивались порой до зари. Как хорошо мне было в России! У себя дома!

Я часто наведывался в Москву к великой княгине Елизавете Федоровне. Что ни слово, то просьба жениться. Но в невесты никого не предлагала, потому и возразить по существу я не мог. Казалось, все точно сговорились женить меня.

Однажды я ужинал в Царском у супруги великого князя Владимира. Заговорили о торжествах по случаю столетия Бородина. Присутствовать на празднике великим княгиням императрица запретила. Императрицын запрет все в один голос осудили. Я принялся уговаривать Елену и Викторию, хозяйкиных дочь и невестку, нарушить запрет, по сути несправедливый, и прибыть на праздник инкогнито. Предложил себя в провожатые и заодно пригласил в Архангельское.

Предложение приняли с радостью. Великая княгиня Мария одобрила также, но пойти с нами отказалась. Одобрила и матушка, когда я сообщил ей, но, страшась неприятностей, просила быть осторожным.

На другой день я уехал в Москву с Солдатенковым и камердинером Иваном готовиться к приему моих дам. Просил я быть в Архангельское цыганку Настю Полякову со своим хором и заодно позвал старинного друга, цимбалиста Стефанеско, бывшего проездом в Москве.

В день приезда великих княгинь мы с Василием отправились встречать их на вокзал. Гостьи прибыли со свитой. Вместе нас было десятеро. Все веселы, горячи и резвы.

Архангельское снова оживилось. Дом и клумбы благоухали розами. И всё вокруг заливали лучами шарм и красота великой княжны Елены. Днем мы гуляли, вечером слушали Стефанеско и цыганский хор. Жизнь была так хороша, что мы чуть не забыли о бородинских торжествах. А праздник близился. Не без сожаления покинули мы Архангельское.

В дороге ночевали в купеческом доме. Хозяин предоставил нам две комнаты. Большую отдали дамам, в меньшей расположились мы, постелив тюфяки на пол. Спать мне не хотелось, я вышел на двор. Ночь была теплой и звездной. Ярко светила луна. Когда я вернулся, огни были погашены, а спутники мои вертели стол. Великая княжна Елена сообщила, что удалось им вызвать дух, объявившийся офицером 12-го года, командиром того самого полка, чьим почетным полковником ныне великая княжна являлась. Офицер был смертельно ранен в бою у деревни, в семнадцати верстах от Бородина. Его отнесли в избу. Он дал описание ее. Дом с красной крышей, четвертый справа на краю деревни. Офицер просил великую княжну побывать там и помолиться за упокой его души у изголовья кровати, на которой он умер.

На другой день по дороге к Бородину увидали мы указанную деревню. Четвертая изба с краю была та самая. Встретила нас старая крестьянка с приветливым лицом. Великая княжна просила у нее позволения отдохнуть. Дверь в горницу была приоткрыта, и виднелась та самая кровать. Пока я беседовал с хозяйкой, великая княжна прошла к изголовью кровати, стала на колени и сказала краткую молитву. Под сильным впечатлением вернулись мы к автомобилю. Хозяйка провожала нас удивленным взглядом.

Приехали мы уже к началу праздника. Офицеры полиции, узнав великую княжну, хотели проводить нас в императорскую ложу. К изумлению их, мы попросились на трибуну для публики. Увы, оказалась она близ императорской ложи. Императрица заметила нас и посмотрела на нас недовольно.

Представление было великолепно и окончилось благословением войск. Когда для благословения вносили и воздвигали чудотворную икону Смоленской Божьей Матери, народ так и замер от волнения.

В тот же вечер мы уехали обратно в Архангельское, где ожидали нас Стефанеско с цыганами. Вскоре, однако, милые гостьи мои покинули меня. Сказка окончилась.

А затем я и сам уехал в Крым. Там ожидало меня письмо от португальского короля Иммануила, в котором сообщал он о своем приезде. Я рад был увидеть его и возобновить дружбу оксфордской поры. Мне нравились его живой тонкий ум и чувствительность. Он любил философию и музыку. Часто он просил меня спеть ему цыганские песни. Они, по его словам, походили на португальские. Король Иммануил особенно любил писать письма. Рассказал он мне о своей переписке с Вильгельмом II и испанским королем Альфонсом XIII. Переписываться он стал и со мной. Но переписка наша вскоре заглохла. Лично я ненавидел писать письма. А кроме того, я не мог отвечать ему в тон. Послания его были слишком совершенны формой и содержанием. Все же я купил письмовник и списал письмо наобум. Разумеется, невпопад. В письме маленькая девочка рассказывала о том, как заблудилась в большом городе, в какие приключения попала и как испугалась. Когда Иммануил получил это письмо за моей подписью, он, не поняв шутки, обиделся и писать мне перестал.

В 1912 году Николай II встретился в Балтийском порту с германским императором. Для Николая и всех его близких эта встреча была не из приятных. Симпатии к Вильгельму они не питали. «Он думает, что он сверхчеловек, – сказала мне однажды императрица, – а он шут гороховый. Ничтожество. Всех и заслуг, что аскет и жене верен, потому что похождения его – платонические».