– Сестер Прозоровых? За братьев Карамазовых? – состроив удивленную рожу, переспросил я. – А это кто такие, мужик?

– А-а, так ты с четвертого этажа, – мгновенно догадался интеллигент и отпустил меня подобру-поздорову.

Я понадеялся, что больше мне на пути домой алкогольно озабоченные (либо мучимые похмельным любопытством) граждане не попадутся. Но один все-таки попался. Он огромным кулем валялся на асфальте – в том самом месте, где от асфальтовой реки большой пешеходной дороги ответвляется приток, ведущий к моему дому. Нельзя сказать, будто я люблю алкоголиков. Скорее я их не люблю. Но все-таки было бы досадно, если человеку случайный пешеход – пусть и не медведь – отдавит ухо.

– Эй, дружище! – наклонился я над алкашом. Тот неожиданно открыл один глаз, оглядел меня и абсолютно трезвым шепотом осведомился:

– Вы – Штерн?

Я тотчас отпрянул, готовый к немедленной обороне. Среди местных алкашей частный детектив Я.С. Штерн известностью не пользуется. Значит, этот тип не местный. И, судя по отсутствию запаха сивухи, не алкаш.

– Допустим, – сказал я. – Допустим, Штерн. Алкаш мигом поднялся и в стоячем положении оказался здоровенным детиной. Томмазо, шкаф-телохранитель графа Паоло Токарева, по сравнению с этим квадратным амбалом, выглядел скромным шкафчиком для кухонной посуды. Если он сейчас на меня накинется, мне придется туговато.

– Мы отсюда… будем уходить, Штерн, – проговорил супершкаф с непонятной интонацией. Казалось, ему при разговоре приходится старательно подбирать каждое слово. Как будто иностранцу. Или нет: как игроку в «барыню». «Да» и «нет» не говорить, «черное» с «белым» не брать. Только этот игрок избегал в разговоре совсем других слов.

– Куда уходить? – полюбопытствовал я.

– Отсюда… уходить… – озираясь, сказал не-алкаш. Следующие предложения дались ему легче: – Они ваш дом окружили, две машины… Очень непрофессионально… Человек десять народа, я наблюдал.

Я осторожно глянул из-за кустов в сторону своего дома, до которого мне оставалось метров девятьсот, если по прямой. Похоже, таинственный шкафище был прав: лучше бы мне слинять. В такое время в нашем «спальном» районе не бывает столько праздношатающихся граждан. Особенно неподалеку от моего подъезда.

– А вы кто такой, собственно? – спросил я у амбала. Как ни странно, этот тип не вызывал у меня ощущения близкой опасности. Скорее – непонятной жалости. И в подобных случаях интуиция меня обычно не подводила.

– Не будем… задавать вопросов, – в прежней необычной манере произнес тип-шкафище. – Нам надо… быть… в безопасности. Мне надо с вами поговорить…

Я пожал плечами и направился побыстрее прочь отсюда. Тип, отряхиваясь, двинулся за мной. Метрах в двухстах от входа в метро располагался славный девятиэтажный домик. В разгар рабочего дня на лестничных площадках дома народа практически не бывало. Когда я не хотел вести своего информатора домой, я обычно поднимался с ним на несколько пролетов вверх и выслушивал его здесь. И тихарю было хорошо – метро рядом, и мне удобно – мой дом поблизости.

Впрочем, мой новый знакомый совсем не напоминал обычного информатора. И разговор со мной он начал с неожиданного поступка. Он вытащил из кармана своего грязноватого лапсердака новенькие наручники и приковал собственную руку к батарее. Ключ от наручников был передан мне.

– И что дальше? – осведомился я. Шкаф не был похож на мазохиста и, очевидно, знал, что делает. Непохоже было, что он намеревается попросить немного побить себя.

– Лучше бы, конечно, железная клетка, – бледно улыбнулся амбал. – Сильный я… Ну, ладно.

– Так что у вас там? Хотите рассказывать – давайте рассказывайте, – нетерпеливо предложил я и едва сумел отскочить. С неожиданной прытью шкафище дернулся, лишь наручник сумел сдержать его пыл.

– Забыл… предупредить, – поспешно произнес амбал. – Я бы на вашем месте… избегал бы… просьб. И тем более приказов. Любых.

Последние слова амбала сильно поспособствовали просветлению в моих мозгах. В кроссворде, тут же возникшем у меня перед глазами, белых незаполненных клеточек уже почти не осталось. Вертикали пересеклись с горизонталями, образовав на стыках новые буквы. Буквы наращивали вокруг себя новые слова…

– Вы – маньяк Ч.? – вдруг сообразил я. – По радио говорили.

– Маньяк и есть, – согласился амбал. – Особо опасный, бежал из спецклиники… Только я им не пацан какой из деревни, а кадровый офицер! И когда потом майор наш, Молчанов, меня насчет вас надоумил…

Только теперь я понял смысл разговора, некогда подслушанного в машине Службы ПБ: «…уже второй случай за неделю… И куда его теперь? Отдадут Дуремару?…»

Буква Ч, возникнув на перекрестье параллелей и меридиан, со звонким щелчком образовала новое слово.

– Ваша фамилия – Чаплин! – даже не спросил, а сказал я.

Амбал, похоже, не удивился моей прозорливости. Возможно, он полагал, что частный детектив вроде меня и обязан знать все.

– Чаплин, – хмуро проговорил он. – Палата номер двенадцать, бокс «Z». Неконтролируемая агрессивность это называется… Обстрелял из табельного «кедра» книжный лоток, на Савеловском…

– Вам приказали это сделать? – медленно, очень осторожно спросил я.

– Нет, – все так же хмуро ответил майор. Как видно, ему было очень неприятно все это вспоминать. – Я получил по рации другой приказ… я это отлично помню – другой…

– Так почему же вы стреляли? – Я внимательно смотрел на огромные чаплинские руки. В таких руках автомат «кедр» выглядел бы очень маленьким.

– Не знаю почему, – с усилием произнес Чаплин. – Не знаю. Нипочему.

Последнее слово аккуратно поместилось в последних пустых клеточках моего кроссворда.

Н-и-п-о-ч-е-м-у. Восемь букв. Восемь бед – один ответ. И кто-то, уверяю, за все ответит.

Не сказал бы, что приняли меня здесь с распростертыми объятиями. Мне даже не предложили присесть.

– Только давай покороче, – сказано было вместо «здравствуйте». – Без лирики, по существу. Я пока не уловил, чего ты хочешь. Еще один орденок, что ли?

Его Превосходительство начальник Службы президентской безопасности генерал-полковник Анатолий Васильевич Сухарев стоял у окна того же самого кабинета филиала ПБ на Сущевском валу, где мы с ним уже два раза имели удовольствие встречаться. Сейчас Человек номер 3 (после Президента и премьера) глядел на меня гораздо менее приветливо, чем прежде. Вероятно, происходило это потому, что первые два наших свидания состоялись по его инициативе и даже под его нажимом, зато сегодняшнее – исключительно по моему, Штерна, хотению. Я хорошо понимал настроение генерал-полковника: в этом кабинете все обязано было совершаться лишь по воле самого генерал-полковника. Мой телефонный звонок по номеру два-восемь-четыре четыре-восемь семь-четыре и сверхкраткий телефонный разговор с Анатолием Васильевичем поставили того перед необходимостью нарушить добрую традицию.

– Ну, чего молчишь? – Начальник Службы ПБ посмотрел на циферблат. – Даю тебе три минуты… Уже две минуты и пятьдесят секунд…

Я не мог допустить, чтобы взрослый и солидный человек на хорошей должности и дальше озвучивал свою секундную стрелку для какого-то там Штерна.

– Не надо больше орденов, – смиренно проговорил я. – Как раз наоборот. Я и первую награду пришел вернуть… – Из кармана я достал картонную коробочку с «Дружбой народов» и положил ее на сухаревский стол, рядом с батареей телефонов.

– Так, значит… – генерал-полковник перестал смотреть на свои часы и посмотрел на меня. Как и во время наших предыдущих встреч в этом кабинете, руководитель Службы ПБ был в элегантном штатском. О его звании напоминала разве что великолепная генеральская фуражка с золотым орлом на тулье, одиноко висящая на вешалке в углу комнаты. – Та-ак, значит… Комедию пришел ломать. Интересная штука получается. Значит, государственную награду не ценишь. Та-ак…

Последнее «та-ак» в устах господина Сухарева прозвучало почти зловеще.