Чтобы не раздувать ссоры, я предложил Юлию свою гипотезу. Тут же оказалось, что напарничек мой про диких вообще и понятия не имеет, да и в делах РУ Минобороны осведомлен мало. Все сведения об этом ведомстве он, как и многие, черпал из романа «Стекляшка» и только теперь с интересом узнавал из моего рассказа про сексуал-атташе, татуировки и возможные последствия сокращения штатов на Рязанском проспекте. Надо отдать ему должное: он тут же признал, что гипотеза насчет участия выпускников Стекляшки выглядит убедительно. Хотя лично ему, капитану Маковкину, по-прежнему непонятно пристальное внимание этих выпускников к одному отдельно взятому пенсионеру Лебедеву. Может быть, у капитана Лаптева и на сей счет имеется версия?

У капитана Лаптева, увы, на сей счет была полная каша в голове. Каша в голове и вечный депутат Безбородко – перед глазами.

Я потряс головой, заподозрив, что у меня начались галлюцинации. Однако недоутопленный депутат и впрямь был у меня перед глазами. На экране телевизора который я позабыл выключить после экспресс-допроса группенфюрера Булкина.

Друзья встречаются вновь, кисло подумал я и немного прибавил звук. В телепередаче речь шла, как я понял, об итогах референдума. Кажется, это был выпуск новостей. Напарничек Юлий, несколько удивленный моим внезапно вспыхнувшим интересом к политике, тоже уставился на экран. Депутат Безбородко был мрачен и озабочен, как будто он попал в свою аварию не почти год назад, а вот только что. Даже волосы не успел толком пригладить после купания. Я прислушался. Безбородко называл референдум происками и обманом трудового народа. Я немедленно решил для себя: референдум – наверняка вещь хорошая. То, что Безбородке не нравится, просто обязано понравиться мне. Вот моя политическая платформа на сегодняшний день.

Эту платформу я тотчас же изложил вслух подвернувшемуся Юлию. Юлий признал мои резоны, однако выказал свое полнейшее равнодушие к политике. Спикера он, правда, не любит, но это к делу не относится. А больше всего он, Юлий Маковкин, любит праздничные фейерверки на День Победы.

Пока мы с напарничком обсуждали преимущества хорошего праздничного фейерверка перед любым, даже сверхважным заседанием Верховного Совета, на телеэкране неожиданно высветился еще один мой старый знакомый. Мне сегодня вообще везло на знакомых.

– Обратите внимание, Юлий, на этого типа, – предложил я.

– На какого из двух? – счел необходимым уточнить капитан Маковкин. – На молоденького или на того, что в колпаке?

– На второго, – ответил я, с любопытством разглядывая телевизионную парочку. Молоденький и так уже примелькался. Это был президент одной маленькой и гордой автономной республики. Президентом его почти единогласно избрали за то, что он был миллионер и обещал в случае победы каждому жителю автономии, включая и грудных младенцев, по сто долларов. Наше ведомство в ту пору уже подбиралось к юному миллионеру, подозревая, будто его внезапное крупное состояние нажито исключительно нечестным путем. Однако после выборов генералу Голубеву дали по рукам: начальство не хотело ссориться с автономиями. Подумаешь, миллионы! У кого их теперь нет. Всех в Лубянские подвалы не упрячешь. Не те времена, граждане, не те. К тому же доверчивые жители гордой автономии так по сотне баксов на нос и не получили. Было сообщено, что новый президент самолично распорядится народными баксами ко всеобщей пользе. И ведь распорядился! На эти деньги, если верить рассказам Филикова, в столицу автономии были приглашены Чак Норрис, певица Мадонна и Майкл Джексон.

Теперь, судя по всему, в республику прибыл новый гость.

Человек в колпаке был не кто иной, как Сияющий Лабриола. Он же Евгений Клюев. Два больших хитреца, президент и проповедник, улыбались друг другу и в телеэкран. И каждый, вероятно, рассчитывал надуть другого. А уж нищих жителей очень гордой автономии – просто наверняка.

Для полного комплекта впечатлений мне сегодня не хватало только Партизана. Раз Безбородко с Лабриолой показались на глаза, то, по всем законам, следовало ожидать и этого моего таинственного подопечного. Бог, как известно, троицу любит.

И Партизан, увы, не замедлил появиться. Правда, не самолично. Появились на экране результаты его труда. Когда в хронике происшествий диктор заговорил о двух сильных взрывах, сегодня рано утром потрясших столицу, я замер в тоскливом ожидании. Что называется – накаркал. К первому из двух происшествий Партизан, однако, явно отношения не имел. Потому что лимузин директора «Гольф-Банка» мистера Джеймса Нестеренко был взорван при помощи обыкновенной армейской гранаты РГД-5 – причем, таким способом, каким обычно выясняют между собой отношения удачливые банкиры. Лимузин – вдребезги, а хозяину – первое предупреждение. А насчет чего предупреждение – так это воротилы бизнеса промеж себя и так знают. Знают, но не скажут. Ни Лубянке, ни Петровке.

– Какую машину загубили, сволочи! – с чувством сказал доселе молчавший Юлий, глядя на почерневшие обломки бывшего лимузина мистера Джеймса. – Грязная, гнусная работа… У меня нет слов.

– Да уж, это вам не Партизан, – пробурчал я, испытывая легкое облегчение.

– Какой еще партизан? – заинтересованно встрепенулся Юлий.

– Есть, по-моему, в Москве один… – начал я, но заткнулся на полуслове. Ибо показали результаты второго, еще более сенсационного взрыва. Как и в случае с лимузином Нестеренко, из людей при взрыве никто не пострадал. Но зато сам взрыв… У меня уже почти не оставалось сомнений, что это сделал он, а когда за кадром скороговоркой назвали тип взрывного устройства и тротиловый эквивалент, сомнений не осталось вовсе.

– Ты смотри, ты смотри… – забормотал Юлий, вперившись в экран. – Мать честная, что делается…

И правда: посмотреть было на что. Новой жертвой безоболочного партизанского заряда стал Иван Федоров собственной персоной. То есть, памятник, конечно. Судя по всему. Партизан с каждым разом все совершенствовал свое мастерство, неуклонно превращаясь из любителя в аса.

Сама фигура первопечатника не очень пострадала. Однако взрывная волна выбила у него из рук листы «Апостола», и теперь культяпая федоровская рука зависла в немыслимой позе.

Это было не просто варварство. Это было утонченное, хорошо продуманное варварство. Знак того, что Партизан переходит на другой уровень. Предупреждение лично мне, но только неизвестно о чем. Банкирам, черт побери, было проще. Они-то знали, как избегать дальнейших взрывов: да и нет не говорить, черное с белым не брать. А вот чего хотел Партизан, кроме взрыва? Власти, денег? Чушь и ерунда. Таким образом ни власти, ни денег не добьешься. Тогда в чем же дело?…

– Представления не имею! – пожал плечами Юлий. Я сообразил, что последний свой риторический вопрос пробурчал уже вслух.

Набрав побольше воздуха, я стал рассказывать своему МУРовскому напарничку все, что знаю о Партизане. И все, что я хотя бы догадываюсь о Партизане. Юлий очень внимательно и сосредоточенно выслушал заунывный рассказ, а затем проговорил без своей обыкновенной жизнерадостной улыбочки:

– В этом что-то есть. Но не поверят…

Вот если бы, продолжил свою мысль Юлий, этот Партизан после каждого взрыва звонил бы в газеты или, допустим, оставлял на месте происшествия свои визитки – то моя версия начальством была бы признана убедительной. Но Партизан (если он, кстати, существует) не заинтересован, очевидно, в широкой рекламе. А в тонкости подрывного почерка никто вдаваться не станет. Особенно если каждый день в одной только Москве непрерывно кто-то что-то взрывает. Безоболочные бомбочки, говорите? Да ими нынче каждый второй пользуется! А каждый первый – обычными гранатами. Мода пошла такая.

– Но вы-то, Юлий, мне верите? – стал допытываться я. Возможно, в голосе моем прорезались слезливые интонации, поскольку Юлий покровительственно похлопал меня по руке (до плеча он не доставал). Ну, он-то, безусловно, своему напарнику верит.

Прозвучало это красиво, но неубедительно. Скорее всего, Юлий просто счел мои партизанские фантазии родом легкого неопасного прибабаха. Такое ведомственное заболевание. У водолазов профессиональная болезнь – кессонная, у шахтеров – силикоз, а у чекистов – подозрительность. Правильно я говорю, товарищ Берия?…