– А вы кандидат каких наук? – прокричал я в ухо своему знакомому. – Технических?

– Философских! – откричал мне обратно владелец моторрада. – А вы приезжий?!

– Приезжий! – крикнул я, не желая лукавить. – Из Москвы!

– Научный работник? – во весь голос полюбопытствовал кандидат философских наук. Должно быть, он углядел во мне родственную душу.

– Чекист! – проорал я честно. – С Лубянки! При слове Лубянка мотор немедленно захлебнулся и заглох. Словно у трофейной машины была аллергия к нашей конторе. Мы чуть не шмякнулись на полном ходу, и лишь чудом водителю удалось сохранить равновесие.

– Ну и шуточки у вас, – пробормотал кандидат наук, оглядывая заглохший драндулет. – Даже мотоцикл перепугали.

Я вытащил из своего кармана пятитысячную купюру и сунул в глубокий наружный карман на груди кандидатской спецовки.

– Какие, к черту, шутки, – мрачно ответил я. – Самый натуральный чекист, из Минбеза. И гонятся за мной какие-то ваши местные ублюдки. Ну, спасибо за помощь, вы выиграли…

Отблагодарив таким образом обескураженного владельца драндулета, я стал быстро спускаться к Волге по улице Волжской (если, конечно, ее не переименовали); в качестве ориентира мною была избрана уже привычная деталь городского пейзажа – очередной монумент. Некто сидел в кресле почти на самой набережной, лицом к Волге, спиной ко мне. Чтобы рассмотреть лицо, надо было бы потратить пять минут и пройти еще метров двести…

Однако ни этих минут, ни этих метров у меня не оказалось.

Поскольку мои соглядатаи все-таки нашли меня. Та самая троица с площади. Она внезапно оказалась слева от меня и теперь уже и не думала скрываться. Мало того – настроены эти граждане были ко мне крайне недоброжелательно. Хотя, возможно, я ошибался, и это просто такая любопытная форма доброжелательства аборигенов, чисто саратовская: перекошенные морды и пистолеты в руках.

Полковник Лоу не умел есть. Он противно чавкал, поминутно отдувался, облизывал жирные пальцы и ковырял в зубах, ухитряясь не выпускать из рук огрызок гамбургера и бумажный стаканчик с горячим кофе. Дженкинс демонстративно отвернулся от толстого чавкающего полковника, отдернул шторы и посмотрел из окна вниз. Увиденное понравилось ему еще меньше.

– Послушайте, Лоу, – процедил он, неприязненно разглядывая фигурки в белых халатах, беззаботно снующие внизу, – эти умники у вас работают когда-нибудь?

– А что? – лениво поинтересовался Лоу. Он прикончил свой гамбургер, залпом выхлебал остатки кофе и теперь раздумывал, что бы ему сделать с пустым стаканчиком. Просто выкидывать его в проволочное ведерко было скучно.

– По-моему, они у вас только прогуливаются и болтают друг с другом. О каком режиме секретности может идти речь, если эти яйцеголовые вообще не имеют понятия о дисциплине?

Полковник Лоу, наконец, придумал. Он поставил стаканчик на стол донышком вверх и, размахнувшись, раздавил его ударом кулака. Хлоп! – кончина бумажной посудки сопровождалась звуком, отдаленно похожим на пистолетный выстрел.

Дженкинс показал себя отличным профессионалом: мгновенно отпрыгнув от окна, он уже на лету развернулся, выхватил свой бульдог и зашарил стволом в поисках мишени.

– Это стаканчик, – с готовностью объяснил Лоу. – Спрячьте свою пушку. Если хотите, можете считать это учебной тревогой.

Несколько секунд Дженкинс не опускал пистолет, словно прикидывая, не продырявить ли ему шутника. Потом он все-таки вернул бульдог на место и одернул пиджак.

– Очень остроумно, Лоу, – сказал он ледяным тоном. – Я расскажу генералу, как вы тут весело проводите время.

– Сделайте одолжение, – пожал плечами Лоу. – И не забудьте поведать генералу о вашей гениальной идее приставить к каждому здешнему физику по два сотрудника УСС… Я правильно вас понял?

Дженкинс невольно сделал протестующий жест рукой.

– Виноват, – поправил себя Лоу. – Это к рядовым физикам по два. А к Теллеру, Фейнману и Сциларду – по три агента к каждому, не меньше. Чтобы дежурили у них в спальнях и провожали в сортир… Расскажите, расскажите генералу об этих ваших соображениях. Ручаюсь, что первый ваш рапорт окажется и последним. Генерал, конечно, глубоко уважает службу мистера Даллеса. Но не настолько, чтобы потакать бредням каждого штатского идиота, пусть даже и с самыми широкими полномочиями…

Дженкинс побледнел, потом побагровел. Казалось, еще мгновение – и он набросится на толстяка и расплющит его об стену. Но тут полковник вдруг широко улыбнулся и поднял руки вверх в знак примирения.

– Беру идиота назад, – заявил он. – Погорячился. Однако и вы, Дженкинс, обязаны меня понять. Когда служишь в этой дыре девятый год, уже изучил здесь все до кустика и если к тебе потом является парень прямо из Вашингтона и через день объясняет, как здесь нужно наводить порядок… Поймите, дорогой Дженкинс, здесь, в Лос-Аламосе, – все не так, как в столице. Здесь ОСОБЫЕ условия.

При этих словах Дженкинсу показалось, будто воздух в комнате быстро сгустился. Ну да, его предупреждали в Вашингтоне. Особые условия. Радиация, которая убивает медленно, но от которой не спрячешься. Злость сразу же уступила место тревоге. О, ччерт! Он уже наверняка нахватал кучу рентген.

– Вы имеете в виду плутоний? – поспешно спросил он.

Полковник покачал головой:

– Я не о том, Дженкинс. С фоном-то здесь все в порядке. Лос-Аламос – это вам не Окридж и не Альбукерке. Здесь сидят теоретики.

Дженкинс облегченно вздохнул и проговорил уже медленнее:

– Тогда я тем более не понимаю…

Лоу задумчиво поковырял в зубах. Его толстое, как блин, лицо опечалилось.

– Вам придется отказаться от мысли проводить здесь дознание. Я даже не рекомендую вам вообще беседовать ни с одним из них. В крайнем случае – в столовой и о еде. И упаси Боже, если кто-нибудь из них догадается, что вы из УСС…

– Но почему? – удивился Дженкинс. – Чем ваши умники лучше других? Они неприкасаемые, что ли?

– Почти что так, – с грустью ответил Лоу. – Они здесь получают от правительства кучу зеленых за то, что производят МЫСЛИ. И если вы или я будем их отвлекать или тем более волновать всей этой шпионской чепухой, их мозги произведут меньше нужных мыслей. А значит – правительство останется внакладе. Мы ведь не можем допустить такого, верно, дорогой Дженкинс?

– Это вовсе не чепуха, – возразил Дженкинс. – Мы располагаем данными, что именно отсюда идет утечка секретной информации по Бомбе. Если раньше можно было еще надеяться, что русские блефуют, то теперь, после испытания русской игрушки на полигоне в Казахстане, сомнений не остается. По нашим сведениям, у них сейчас имеется не меньше двух готовых установок. Каким образом им стал известен атомный секрет?

Полковник развел руками:

– Может, они сами, своим умом до всего дошли? Запрятали пару сотен своих яйцеголовых за колючую проволоку где-нибудь в Сибири и приказали: ищите! А то расстреляем. Сами знаете, у дядюшки Джо характер крутой…

– Исключено, – твердо сказал Дженкинс. – Слишком быстро. Конечно, в России над Бомбой работают крупные физики. Курчатов, скажем. Иоффе, Фролов, Харитон… Но вот темпы, с которыми они пришли к своей модели… Вот вы, полковник, здесь уже девятый год, верно? В 45-м у Сталина не было Бомбы, но через четыре года откуда-то появилась. Быть не может, что их Курчатов и Фролов в два раза умнее наших Оппенгеймера, Ферми, Сциларда. Значит…

– Ничего не значит, – отмахнулся Лоу. – Но даже если ваше Управление трижды право и кто-то из здешних мальчиков работает на русских… даже если русский шпион – сам Оппи собственной персоной… мы все равно не имеем права ужесточать режим и подсовывать в их лаборатории ваших с мистером Даллесом соглядатаев. Я уж не говорю про вашу милую идею с перекрестными допросами! Попробуйте надавить на высоколобых – и никто не сможет гарантировать, что кто-нибудь из них, разволновавшись, не допустит ошибку в какой-то формуле… А, представили? Полигон, разумеется, от нас далеко, но вот от столицы штата – гораздо ближе. Санта-Фе – скверный городишко, однако мне бы не хотелось, чтобы из-за нашей глупости он разделил участь Хиросимы. Я доступно излагаю, Дженкинс? Вижу, вы меня поняли.