Вообще говоря, томы сойеры в Москве уже редкость, но в провинции, по идее, должны были еще оставаться.

Где-то наверху хлопнула дверь, затопали шаги по лестнице, и на красном пороге появился, как по заказу местный Том Сойер. Юноша бледный со взором горящим. В руках он держал книгу-кирпич, раскрытую на середине. На корешке кирпича чернела надпись «История…» (дальше неразборчиво). Юноша углубленно заглядывал в эту самую середину, разве что не зубами только грыз гранит науки. Мне даже почудился звук, с которым молодые челюсти перемалывают историческую премудрость. Такой, знаете ли, скрежет зубовный.

– Добрый день! – приветливо поздоровался я с ученым мальчиком. – Ты мне не подскажешь, где я могу…

– Нигде, – равнодушно прервало меня чадо, не отрываясь от своего фолианта. – Туалета во дворе нет.

Вероятно, в этом дворе данный вопрос был настолько типичным, что юный историк научился отвечать на него чисто автоматически, не отрываясь от своих штудий. И пока я раздумывал, как бы подоходчивее растолковать молодому человеку, что ищу я тут отнюдь не сортир, а всего лишь гражданку Селиверстову, юноша бледный успел разминуться со мной и, по-прежнему углубившись в книгу-кирпич, вышел из дворика. Глаз он так и не поднимал, но в калитку прошмыгнул безошибочно. Очевидно, географию здешних мест чадо знало на память и не давало себе труда отвлекаться от книжных строчек. Мысленно я позавидовал такой целеустремленности. В раннем детстве я тоже пытался читать на ходу, но, загремев однажды в канализационный люк (к счастью, там внизу оказалась охапка листьев), больше таких попыток не предпринимал. Духу не хватило. Нынешняя молодежь, выходит, будет покрепче прежней.

С такими стариковскими мыслями я перешагнул красный порог и ступил на лестницу, которая, вероятно, когда-то была выкрашена в красный цвет. Но очень давно. Сбоку, на уровне второй ступеньки, в стене имела место дверца, и я вознамерился было сразу постучаться и выяснить диспозицию, но из-за двери так злобно и заливисто затявкала вдруг собачонка, что я резко передумал. Такая могла тяпнуть за здорово живешь, а вдобавок наверняка бы выяснилось, что хозяйка моськи – какая-нибудь безумная древняя бабка, которая не только Селиверстовой Ольги Денисовны, но даже собственной фамилии уже не знает.

Начнем сразу со второго этажа, мудро рассудил я. Тома Сойера, прошлепавшего мимо меня, должен ведь кто-нибудь родить. Значит, есть и маманя с папаней. Или, может быть, парень с книжкой – уже и так селиверстовский родственник. Двоюродный племянник, предположим…

Я преодолел два лестничных пролета и под собачий аккомпанемент постучался в дверь, обитую чем-то вроде серого ватного одеяла. По крайней мере, из прорех в обивке выглядывала именно вата.

Стука моего на фоне злого гавканья никто не услышал. Тогда я просто потянул за ручку – и дверь отворилась. Нравы были простые: входи, кто хочешь. Я хотел, вошел и очутился в кухне.

По правую руку капала вода – из крана в оцинкованное ведро. Прямо по курсу посвистывал чайник на плите, раздраженный тем обстоятельством, что о нем все совершенно забыли.

Кухня была пуста.

Я машинально выключил чайник и проследовал дальше, нарочито громко топая, чтобы предупредить обитателей коммуналки о своем приходе. Меньше всего мне бы хотелось застать врасплох здешних сеньоров, их жен и служанок, собак на лежанках и детишек на руках. Тем более что по крайней мере одну собаку я уже и так успел переполошить.

Комната, в которую я перешел из кухни, тоже, по всей видимости, была кухней. На плите парилась огромная кастрюля с непонятным варевом – то ли супом, то ли кашей, то ли с рогами и копытами для будущего холодца. Запах стоял неопределенный, но густой.

Вторая кухня тоже была никем не населена.

– Эй! – громко сказал я. – Есть здесь кто-нибудь?

Возглас мой не имел никакого эффекта. Словно все население второго этажа разноцветного особняка, забросив свои кастрюли и чайники, оседлало метлы и щетки и вылетело на шабаш на Лысую гору. Кстати, ни с того ни с сего припомнил я, на карте Саратова отмечена ведь какая-то Лысая гора. Может быть, та самая?

– Эй! – крикнул я еще громче, но уже без особой надежды. – Есть кто-нибудь живой?!

Вместо ответа мне под ноги неожиданно выкатился здоровенный розовый мяч с заплаткой на боку, а вслед за мячом из двери, укрытой между старинной поломанной вешалкой и ржавым корытом, выбежала маленькая девочка и, ни слова не говоря, целеустремленно пнула мячик. Удар сделал бы честь хорошему центрфорварду: мяч подлетел к потолку и на обратном пути произвел максимум возможных разрушений – врезался в лампочку (отчего последняя угрожающе мигнула), смахнул с полки пару тарелок, ликвидировал вазочку с засохшим букетом и вознамерился уже влететь прямо в раскрытую кастрюлю с непонятным варевом. В последний момент мне удалось отогнать от кастрюли розового хулигана. Мяч забился в моих руках.

– Отдаа-а-ай! – громким басом взревела девочка. – Мое!

Я немедленно вернул трофей, но это уже не помогло. Девочка, обеими руками вцепившись в мяч, зашлась криком. По сравнению с этим воплем звук, издаваемый пожарной сиреной, заметно проигрывал. Я заткнул уши, надеясь, по крайней мере, что хоть эти звуки привлекут внимание хозяев квартиры. И если уж такой крик не даст здесь никакого эффекта, значит, точно: все улетели на шабаш. И забыли только маленькую ведьмочку с мячом…

– Замолчи, Санька! – послышался из боковых дверей зычный голос. – Замолчи, а то ухи надеру! Заткнись, кому сказала!…

Маленькая ведьмочка, еще пару раз взвыв, заткнулась, а я облегченно вздохнул. Значит, квартира все-таки не пустует. Очень хорошо. Мне, признаться, совсем не улыбалось брать напрокат у старлея Коваленко казенную метлу и лететь на здешний Брокен в поисках необходимой информации.

– Опять в футбол играла? Ну, я тебе задам!… С этими словами в кухню номер два вошла высокая полная женщина, одетая в полосатый домашний халат уже непонятной расцветки и в зелененький фартук поверх халата. Юная футболистка Санька выпустила из рук мяч, радостно подпрыгнула, шустро вскарабкалась на кухонный стол, а оттуда с ловкостью Тарзана перепорхнула прямо на плечи женщине, обхватив ее шею, и что-то зашептала на ухо.

– Санька, слезай! – проговорила женщина, стараясь, чтобы ее голос звучал построже. – Отпусти мое несчастное ухо и сию же секунду слезай! Вот я тебе по попке…

– Э-э… – сказал я, надеясь привлечь внимание к своей скромной персоне. – Видите ли…

Тут хозяйка, наконец, обратила внимание на меня.

– Санька, а ну брысь отсюда! – произнесла она, повышая голос. – А то я тебя вот дяде отдам. И дядя тебя съест.

Потрясенная такой кошмарной перспективой юная акробатка Санька немедленно сползла с матушкиных плеч, подобрала свой мячик и, со страхом поглядывая на меня, поскорее покинула кухонные пределы.

– Здравствуйте, – сказал я. – Я хотел бы…

– Очень рада! – жизнерадостно перебила меня хозяйка. – Вы с санэпидстанции? Двух ваших мышей мы сами уже поймали, а третья, такая хитрая…

– Я из Министерства безопасности, – поспешно проговорил я, обрубая на корню все мышиные подробности.

– Откуда-откуда? – с недоумением переспросила хозяйка. По ее лицу не было заметно, что она в курсе каких-либо переименований нашего славного учреждения. Пришлось вспомнить старинное название.

– Ну, из КГБ, – уточнил я. – Капитан Лаптев, Максим Анатольевич.

Полная хозяйка метнула в мою сторону заинтересованный взгляд. Очевидно, чекист в этих краях был редкостной и диковинной птицей. Возможно, даже рыцарем щита и меча. Одно слово – провинция, улица Чапаева. В Москве уже давным-давно на буковки всех наших аббревиатур люди реагируют иначе. Безо всякого интереса, если не сказать сильнее.

– Софья Павловна, – галантно представилась хозяйка, протягивая мне ладонь. – Полякова.

Рукопожатие мадам Поляковой оказалось крепким, почти мужским. Надо полагать, коммунальная жизнь в окружении плит, соседей и неугомонной Саньки была – в смысле наращивания мускулов – значительно эффективней всевозможных тренировочных занятий армреслингом и бодибилдингом.