К великому сожалению, человек за моей спиной никаким профессионалом не был. Это я понял уже по звуку. Профессионалы не пользуются двустволками ижевского завода тысяча девятьсот двадцать затертого года выпуска. Так что, вероятнее всего, выпалить в меня из обоих стволов собрался сам хозяин избушки. Большая радость стать жертвой охотничьей картечи. Память издевательски преподнесла мне строчку из Михаила Юрьевича. Повсюду стали слышны речи: Пора добраться до картечи! Ну вот – один уже и добрался. Сейчас он мне устроит Бородино.

Осторожно-осторожно я стал поднимать руки, демонстрируя свои исключительно мирные намерения. Поворачиваться я покамест не спешил.

– Николай Федорович, – произнес я медленно. – Это какое-то недоразумение. У меня к вам разговор. Минут на пятнадцать, не больше. Потом я уйду и не буду вам мешать…

– Никаких разговоров, – услышал я в ответ. Голос был старческий, тягучий, надтреснутый. Таким голосом обожают разговаривать тени отцов Гамлетов и прочие выходцы с того света. Равно как и те, кто находится на полпути туда.

– Но почему? – спросил я. Вряд ли старик успел по моей спине догадаться, какое ведомство я представляю. Скорее, он всего лишь впал в маразм. Наверное, воображает, что он – опять на фронте, а я – какой-нибудь штурмбанфюрер СС. Если так, то разговаривать ему со мной точно не с руки. Сейчас как вдарит в спину оккупанта из обоих стволов!…

На мое счастье, маразм был не настолько крепок, как я опасался.

– Я уже вашим все сказал, – не без торжественности объявил мне этот охотничек-любитель. – Здесь я родился, здесь я и умру, и пошли вы все со своими долларами… Ну-ка, попробуйте меня отсюда выселить!

– Минутку-минутку! – воскликнул я обрадованно. Вот уже второй раз за день меня принимают за кого-то другого. – Вы, наверное, ошиблись. Моя фамилия Лаптев, я из МБР.

– Откуда? – строго переспросил хозяин квартиры и двустволки. Ну да, с чего бы ему помнить все наши новые названия?

– С Лубянки, – доходчиво объяснил я. – С площади бывшего Дзержинского. Знаете, там такой домик…

– Повернитесь, – разрешил, наконец, надтреснутый голос. – Но рук не опускайте, я еще вам не поверил.

Я повернулся. Глаза мои уже успели привыкнуть к скудному здешнему освещению, и я смог рассмотреть предполагаемого господина Бредихина. Для своих семидесяти шести он сохранился неплохо. Конечно, морщины. Конечно, залысины. Но руки, держащие двустволку, почти не дрожат. И есть шанс, что он не спустит курок рефлекторно – просто потому, что у него зачешется указательный палец.

– Так вы, выходит, не от Оливера заявились? – задумчиво осведомился человек с ружьем. – То-то я смотрю, лицо незнакомое. Оливеровскую команду я вроде знаю, да и зрение, слава богу, еще в порядке…

– Рэкет? – спросил я с чисто профессиональным интересом. Любопытно было узнать причину наезда. Старик, прямо скажем, не производил впечатления какого-то особенного богача. Как раз наоборот. – Местные бандиты, что ли?

– Сволочи местные, – кратко ответствовал хозяин, однако в подробности почел нужным не вдаваться, а я и не настаивал. – Итак, что же понадобилось от меня КГБ? Решили, наконец, привлечь за анекдот, рассказанный мною в одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году?…

У дедули было чувство юмора, хотя и мрачноватое. Под стать всей обстановке в избушке.

– Почти угадали, Николай Федорович. Решили, что пора, – произнес я протокольным голосом. – Ну, а если серьезно… – И я, не вдаваясь в детали, рассказал о событии на улице Алексея Толстого.

– А ну-ка покажите снимочек! – Бредихин сменил гнев на милость и даже отставил в сторону свою берданку. В голосе его я, однако, не уловил никакого особенного сочувствия к покойному.

Я опустил, наконец, руки, вытащил из кармана заветный обрывочек и дал его Бредихину. Тот подошел поближе к настольной лампе и принялся внимательно разглядывать фото.

– Вот они… – проговорил он с непонятной интонацией. – Киты… Зубры… У всех Сталинских премий, как грязи. Дачи… Звездочки… Жратвы навалом было, из распределителей. А нам бросали подачки, куски со стола. Хорошо пройдут испытания – гуляй, Ванька, от рубля и выше. Ошибочка выйдет – с кашей слопают и косточек не обглодают… Да и кто бы наши косточки там заметил…

– Значит, вас на этой фотографии не было? – уточнил я, вежливо прерывая мрачные стариковские излияния.

Бредихин злобненько захихикал:.

– Где уж нам уж выйти замуж… Так высоко я не летал. Это все им – премии, ордена, звездочки. Пайки всегда самые жирные…

Старик явно начал повторяться. Очевидно, несправедливость, допущенная по отношению лично к нему лет пятьдесят назад, глубоко его перепахала.

– А кто, по-вашему, мог быть еще на этой фотографии? – поинтересовался я у Бредихина. Была надежда, что он-то может знать. В слове злопамятность есть слово память. Чем черт не шутит…

– Да хрен их знает! – неприязненно пожал плечами Николай Федорович. Меня туда не приглашали. Это вот Борик Сокольский возле них одно время терся… Авторитет зарабатывал, сукин сын!

– Талантливый физик? – полюбопытствовал я.

– Редкостная дубина, – припечатал Бредихин. – Своих идей полчайной ложки, а все туда же: «Мы теоретики…» Тьфу! Что он, что его шеф…

– А вот покойный Фролов… – начал я, уже предполагая, каков будет ответ хозяина избушки.

– Просто тупица, – объяснил мне Бредихин. За каждым ерундовым советом не к Зельдовичу своему бегал, а ко мне…

– А вот профессор Куликов из Курчатовского института… – напоследок я решил назвать Бредихину еще одну фамилию, но он и от нее отмахнулся.

– Не помню такого, – пробормотал он. – Надо еще разобраться, с какого такого рожна все эти стали академиками, докторами, профессорами. Конечно, они все получали с самого верха. Премии, ордена, пайки опять же…

Бредихин завел ту же пайково-звездочную песенку уже в третий раз, и я понял, что пора сматываться. Память Николая Федоровича, как выяснилось, ничем не лучше куликовского склероза. Тот просто мог чего-то не помнить, а Бредихин отчетливо помнил – но лишь то, что все кругом были ловкачами, дубинами и только зря обжирали наше богатое государство. Прямо скажем, информация небогатая и не приближающая меня к разгадке. Покойный Фролов мог быть, конечно, и тупицей, но вот убили его уж точно не за это.

– До свидания, Николай Федорович, – проговорил я, двигаясь к выходу. – Желаю вам удачи.

– Академиками они стали, – вместо до свидания объявил мне Бредихин. – Спрашивается, за какие-такие заслуги? Какой-то несчастный Борик Сокольский…

Конца фразы я не услышал, поскольку скатился вниз по лестнице, пренебрегая всякой техникой безопасности. Вот вам и минус два, подумал я. Возможно, и третий куликовский фигурант окажется ни при чем. Как, интересно, при таком склерозе Куликов ухитряется управляться со своим циклотроном?

Последнюю мысль я додумывал уже в машине, хотя и не очень долго. Примерно до первой серьезной пробки на Стромынке, после которой уже ни о чем, кроме как о состоянии московских магистралей, думать уже не хотелось.

К особняку на Новой Басманной, где проживал последний из кандидатов Куликова – доктор наук Григоренко Владимир Михайлович, – я подъехал на полчаса позже, чем рассчитывал, и в весьма расстроенных чувствах. Какая-то сволочь на «татре» легонько приложилась к моему заднему бамперу и наверняка оставила на нем царапину или вмятину. Нагло запарковав «жигуль» в непосредственной близости от кривых детских грибочков (все равно ни одно чадо не стало бы играть в такой грязи), я вышел из машины и осмотрел травму. Так и есть – вмятина размером с кулак. Ну, по крайней мере, с кулачок. Новая брешь в моем бюджете. Хорошо еще, что не надо мотаться в Автосервис: с тех пор как мой сосед по дому получил лицензию, я хотя бы избавлен от траты времени. Но не от траты денег. Не начать ли мне брать взятки у своих подопечных? Только вот кто бы дал…

Дом, где квартировал господин Григоренко, выгодно отличался и от типовой многоэтажки Сокольского, и уж тем более от рассыпающейся избушки злобного Бредихина. Всего лишь в двух десятках метров от нищих грибочков и поломанных качелей располагался такой четырехэтажный оазис дореволюционной, но вполне крепкой и элегантной постройки. Этот дом, очевидно, холили, лелеяли, вовремя ремонтировали и даже разбили под окнами приятного вида клумбу. От набегов варваров клумба была надежно защищена довольно высокой оградой, состоящей из заостренных металлических кольев. Какой-нибудь безденежный влюбленный, задумавший нарвать здесь букетик роз для своей Лауры, как минимум, рисковал последними брюками. Очень предусмотрительно, ничего не скажешь.