— Позволь мне побыть немного с вами, отец, — Данита прильнула к плечу старика, ластясь, заглянула в его глаза. — Совсем немного…

— Ну хорошо, — тут же растаял Кармио. — Только тогда принеси для Конана того туранского, которое привезли прошлой луной.

Данита чмокнула отца в седой висок, вспорхнула легко и, махнув рукой киммерийцу, скрылась за дверью.

— Я знаю, о чем ты думаешь, Конан, — прямо посмотрев на гостя, сказал вдруг купец, — и могу сказать тебе вот что: ступай своей дорогой. Моя беда не должна мешать жить тебе. Я виноват сам, а значит, и расплачиваться должен сам. А ты — ступай. Я только хотел бы, друг, чтобы ты не забывал нас…

Варвар криво ухмыльнулся. Предначертание Низы уже сбывается — первый человек, коего он узнал в лицо, наконец «сообщил ему о дальнейших его действиях», посоветовав ступать своей дорогой. То есть он сказал именно то, что Конан и хотел от него услышать. Значит ли это, что Митра по-прежнему благоволит к нему и желает одарить великой Силой без промедления?

…Он вспомнил схватку со снежными тиграми — белыми полосатыми ублюдками, которые перекрыли ему путь в Гирканию… Потом семь дней и ночей в хижине колдуньи… Потом ее волшбу и после — угасание, начало то ли смерти, то ли долгого беспамятства… Кто их знает, этих богов! Нынче они благосклонны, наутро хмуры, через день зловредны… К Нергалу их всех!…Он, Конан, ничем теперь не связан с прошлым, что бы там ни нагадала ему Низа. Ступать своей дорогой? Отлично!

Бодрые, хотя и несколько сумбурные мысли эти тем не менее вяло прокручивались в голове киммерийца. Сердце же его вообще молчало. Со вздохом обратил он взор свой на Кармио Газа, что поник головой и, кажется, собирался вздремнуть.

— Вот что, Кармио, — медленно произнес Конан, размышляя о том, напомнить ли купцу, что расплачивается за свою ошибку не он один — он-то остался дома, а вот талисмана умыкнули… Решив и на сей раз сдержаться, варвар встал, прошел к дальней стене, где валялся брошенный им кубок, и, подняв его, вернулся на место. — Вот что, Кармио, я скажу тебе. Если Виск еще живой — я найду его.

Так решительно произнес Конан, что и сам опешил. А в общем, все уже было предопределено, и как он ни сопротивлялся, против себя пойти не мог. Расчетливый мозг его отвергал столь нерациональный поступок, как розыск ничем — для него ничем — не примечательного мальчишки. Но — и это выяснялось с годами — кроме работы ума внутри него происходила еще и работа души, которую он, суровый воин, прежде с презрением не желал признавать. Затем стало понятно, что душа и есть он сам, и его мозг у нее лишь подмастерье, а уже как следствие этого открытия Конан склонен был теперь прислушиваться к своим чувствам — правда, пока только порою…

Лицо купца вытянулось. Дрема в мгновение слетела с его тяжелых век, и он уставился на киммерийца с изумлением, чуть ли не с ужасом, словно тот сказал нечто богохульное, за что немедленно будет поражен молнией либо обратится в камень. Но следующий вздох его был вздох облегчения. Некогда полные и розовые, а ныне сухие бесцветные губы его дрогнули в растерянной улыбке, а глаза вновь наполнились слезами — на этот раз счастливыми. На вошедшую же в этот самый момент Даниту старик уже смотрел с такой радостью, что девушка остановилась в дверях, не понимая, что произошло.

— Хей, Данита, — благодушно буркнул варвар, к которому понемногу возвращалось доброе настроение. — Ты принесла вина?

— Да.

Она подалась к нему, протягивая сосуд с обещанным туранским, и Конан, забирая его, едва сумел подавить возглас удивления.

— Эту флягу купил Висканьо, — звонко объявила девушка, усаживаясь на скамью рядом с отцом. — В порту, у одного черного гребца.

— Прах и пепел… — проворчал киммериец. — Я так и понял.

Фляга сия оказалась сделана в форме трубящего слона, что, конечно, сразу напомнило Конану о третьем предложенном колдуньей числе, кое должно было развеять его сомнения. Что ж, теперь и в самом деле не приходилось сомневаться — он пойдет на поиски рыжего, если уж все числа совпадают именно на этом…

Наливая в кубок вино из задранного вверх хобота слона, варвар уже не мучил себя размышлениями ни по поводу талисмана, ни по какому иному поводу: сумбур в голове развеялся, все было совершенно ясно. Он с удовольствием глотнул великолепного туранского, ощущая себя если не королем, то во всяком случае принцем, а вовсе не гостем в доме аргосского купца, и весело посмотрел на старика с дочерью, что взирали на него влюбленными глазами и молчали.

— Ну, Кармио. Теперь поговорим о деле?

— Дважды я отправлял в Шем своих слуг — самых молодых, самых пронырливых и хватких. Увы, они возвращались ни с чем… Не то что моего мальчика, но даже Деденихи и его сына Лау-Ко они не смогли обнаружить там. Постоялый двор в предместьях Эрука действительно есть, но он заброшен давно — местные крестьяне поведали, что хозяев не видели с десяток лет!

— И кто же были хозяева?

— Ты будешь удивлен, добрый друг, но они говорили именно о Лау-Ко и его матери, почему-то вовсе не упоминая отца…

— А почему слуги твои не искали младшего Деденихи? — осведомился варвар, прикладываясь к весьма понравившемуся ему туранскому.

— В темнице? Искали! В том-то все и дело, Конан, что в Эруке его нет, и никто там о нем не слыхивал!

— Отец, — робко вступила в разговор Данита. — Ты просил Конана найти Висканьо?

— Я не просил, дочка, — с улыбкой ответил купец. — Наш друг сам решил помочь нам, за что я буду благодарить его до конца дней своих…

— И я… — Данита опустила глаза. Щеки ее покрылись нежным румянцем, и она, почувствовав это, отвернула лицо.

— Не будем терять время, — пробурчал киммериец, тем не менее довольно усмехаясь. А впрочем, благодарить его пока было не за что — он еще не только не нашел рыжего, но даже и не начал его искать. — Это все, что тебе известно, Кармио?

— Увы, — пожал плечами старик.

— Не густо… Кромом клянусь, негусто. Ладно, теперь это моя забота. Если понадобится, я найду ублюдка Деденихи и распотрошу его. Кармио, вели к рассвету приготовить для меня лошадь, ну и… Все. Да, пусть еще соберут дорожный мешок — и чтоб там была фляга туранского.

— А немедийского красного?

— И немедийского красного…

Отдав такие распоряжения, варвар допил вино из кубка и встал. До рассвета оставалось совсем немного времени, а долгая беседа утомила его так, что он не чувствовал в себе сил даже на то, чтоб попрощаться с Данитой, как хотел… Последняя мысль промелькнула в его голове уже у входа в отведенные ему покои. Содрав с себя куртку и штаны, Конан рухнул на поистине королевское ложе свое, уткнул нос в подушку и тут же провалился в глубокий, без сновидений, сон.

Перед рассветом в дверь его тихонько постучали. Пока гномоподобный Пепино с умильной улыбкой разглядывал помятую физиономию гостя, сам гость принял из рук его новую одежду, о коей успел позаботиться Кармио Газа, облачился в нее, затем осушил с полбутыли полюбившегося ему туранского и лишь после этого позволил слуге полить ему на руки из серебряного кувшина.

У ворот уже разгуливал купец, явно поджидая Конана, Он не спал всю ночь — глаза его отекли и превратились в щелки, углы губ были устало опущены, а плечи сгорблены. Сейчас он выглядел дряхлым стариком, и варвар внутренне содрогнулся, представив вдруг, что когда-нибудь и он может стать таким. Но в его возрасте подобные думы редко задерживаются надолго, а посему, положившись на милость Митры, он выкинул их из головы и подошел к купцу.

— Что не спишь, Кармио?

— Не могу, — улыбнулся старик. — Последнее время я плохо сплю — все думаю о мальчике… Да и годы уже…

— Лошадь готова?

— И лошадь, и дорожный мешок — все, как ты велел. Если позволишь, я хотел бы отправить с тобой Пепино. Несмотря на малый свой рост, он обладает силою и сноровкой и может пригодиться тебе…

— Нет! — наотрез отказался варвар. — Еще Пепино мне не хватало.