– У кого? – спросил Эдвард, с трудом вспоминая мелькнувшего перед глазами бритоголового незнакомца со звериным оскалом.

– У этих подонков, – произнес отец, с трудом сдерживая гнев. Он снова легонько потрепал сына по плечу неповрежденной руки. – Ты об этом пока не задумывайся. Поправляйся – потом все узнаешь.

Эдвард услышал тихое всхлипывание и удивленно взглянул на отца. Привел с собой Линдси? А чего она хнычет? Отец посмотрел куда-то в сторону, и его лицо приняло сочувственно-любовное выражение, что совсем сбило Эдварда с толку.

– Иди взгляни на свое сокровище, – ласково пробормотал старик, протягивая руку. Послышались легкие шажки, и вот перед глазами Эдварда возникла…

– Мама!

Мать не могла говорить. Ее губы дрожали, лицо было красное и жалкое, из глаз текли слезы. Отец крепко обнял ее за плечи.

– Ну-ну. Посмотри, он жив и скоро поправится. Худшее позади. Можно сказать, нам повезло…

Эдвард смотрел на родителей в недоумении. Думать давалось с трудом, в голове будто стоял густой туман, но даже в таком состоянии было невозможно не заметить некие странности и в отце, и в матери… Точнее, несоответствия. Держались они несколько необычно, и, неизвестно почему, это сильно напоминало далекое-далекое детство.

– Он у нас молодчина, – ласково пробормотал отец, ненавязчиво и чуть несмело чмокая мать в висок. – Крепкий, сильный! Выкарабкается! Быстрее, чем можно ожидать.

Мать закивала, вытерла лицо смятым платком и улыбнулась, согревая Эдварду сердце. Отец прижался щекой к ее щеке и сообщил, краснея как мальчишка.

– Мы с мамой… снова вместе.

– Что? – переспросил Эдвард, не веря своим ушам.

– Она согласилась пустить меня назад, домой… – смущенно пояснил отец. – Простила.

Эдвард посмотрел на них, и ему вдруг показалось, что иначе и не могло быть. Что эти двое – самые дорогие в его жизни люди – должны были воссоединиться давным-давно и не терять понапрасну столько времени.

Самые дорогие? – прозвучало запоздалым эхом где-то в дальнем углу сознания. В душе шевельнулось странное чувство. Протест. Эдвард напряг память. Нет, существовал кто-то еще… кто стал дороже родителей и, наверное, собственной жизни. С недавних пор, но…

– Аврора… – прошептал он, приподнимая тяжелую голову и тут же снова роняя ее на подушку. – Где?

– Аврора? – Отец изумленно взглянул на окно. Сквозь жалюзи в палату лился свет золотистого летнего утра. – Заря прошла, мой дорогой…

– Нет же… – Эдвард облизнул пересохшие губы. – Аврора это…

– Девушка? – догадалась мать.

– Мы должны были… – Мысль Эдварда куда-то поплыла, спуталась с обрывками других впечатлений. Снова навалилась сонливость, но тревога и ощущение того, что нужно срочно что-то сделать, кого-то разыскать, не прошли. Перед глазами вдруг возник образ прекрасной женщины, и Эдвард стал мучительно вспоминать, где он ее видел. На картинке? В кино? Нет, ему вдруг отчетливо вспомнилось, что они связаны некими волшебными узами, и его охватило желание поскорее вырваться из когтей безумной слабости. Но она и не думала его отпускать. – Я…

Тут почти бесшумно открылась дверь и прозвучал третий, незнакомый голос:

– Как наши дела?

– Проснулся, но очень слаб и как будто снова засыпает, – тихо и взволнованно пробормотал отец.

До Эдварда его слова доносились, будто из соседней комнаты, и с каждым мгновением все отдалялись.

– Сейчас вам надо уйти, – деловито распорядился голос. – Полагаю, все складывается как нельзя лучше. Пусть отдыхает. Я позвоню…

Последнее, что Эдвард увидел на грани между сном и реальностью, было лицо той же женщины, вновь нарисованное воображением. Их разделяла пара дюймов. Он заглянул в глубины ее карих глаз, заметил в них горящую ровным спокойным светом любовь и с легким сердцем погрузился в целительное забытье.

Проснувшись утром, хоть на сердце и лежал груз печали, Аврора тут же задумалась, как жить дальше. Ее не тошнило, голова не кружилась, но грудь продолжала побаливать, и заныл низ живота – ощущения были знакомые и все же, как ей казалось, несколько иные.

Она взяла мятый листок бумаги с тумбочки у кровати, развернула его и долго всматривалась в цифры и буквы, будто они были неким шифром. Да, надо уехать, отчетливо прозвучало в голове. Тем более что представляется столь редкая возможность. После того что случилось, исцелят лишь грандиозные перемены, новые знакомства и впечатления. Вернуться всегда успею. Ральф прав.

Не хотелось ни есть, ни пить, ни двигаться, но Аврора, твердо зная, что уныние и слезы верный путь к гибели, заставила себя принять душ, потом направилась на кухню, позавтракала кофе с сандвичами и уверенным жестом взяла телефонную трубку. Однако, вовремя вспомнив, что в Нью-Йорке еще ночь, вернула трубку на место.

А если я действительно беременна? – подумала она. Что тогда? Сердце сжалось от беспомощности и страха, и стало стыдно за свою нерешительность и трусость. Стыдно перед тем еще бесформенным существом, что, возможно, прислушивается к происходящему на неком непостижимом для нас уровне.

Если я беременна, тогда, как только подойдет срок, уйду в отпуск, твердо решила она. А пока можно работать и работать. В конце концов, я не патологоанатом и не коронер. Занимаюсь такими делами, которые придутся по вкусу любому младенцу.

Чтобы не сидеть дома и не впасть в хандру, она вышла прогуляться по парку и, если получится, порадоваться новому дню. Вернулась немного повеселевшая и снова взялась за телефон. Майкл Маккормик ответил сразу же, подробно объяснил, что будет входить в обязанности их нового сотрудника и сколько ему будут платить, внимательно выслушал рассказ Авроры о себе, попросил прислать ему резюме по электронной почте и заключил:

– Полагаю, вы именно тот человек, которого мы ищем. К тому же, по словам Пэрис и Ральфа, подходите к делу со всей серьезностью и целеустремленны – это плюс в любой профессии. Сможете послезавтра утром прийти ко мне на собеседование? Скажем, к десяти?

Послезавтра? У Авроры все замерло в груди. При таком раскладе вылететь в Нью-Йорк следовало завтра же, а она прикидывала, что пробудет в Лондоне до конца недели… на случай, если Эдвард как-то даст о себе знать…

Какая глупость! – воскликнула она про себя. Он с другой, ты видела это собственными глазами. С такими негодяями лучше рвать раз и навсегда. Даже хорошо, что уехать надо будет срочно…

– Да, смогу, – ровным голосом произнесла она.

– Замечательно, – сказал Маккормик. – Записывайте адрес.

Поговорить с родителями Аврора решила позднее, когда все определится. Обзвонила всех, с кем была связана по работе в Лондоне, сказала, что должна на некоторое время уехать, и отправилась по магазинам купить вещи, которые могли пригодиться в дороге и в первые дни в Нью-Йорке. За остальным, если бы все пошло по столь неожиданно возникшему плану, следовало приехать позднее, может на выходных. Ее не было дома несколько часов подряд – за суетой она почти забыла о своей душевной ране.

А ее мать тем временем, узнав от подруги невероятные новости, все пыталась связаться с дочерью и никак не получала ответа. Сотовый телефон Авроры звонил и звонил в тесной съемной квартирке Ральфа, а на домашнем всякий раз срабатывал автоответчик.

Сделав покупки, Аврора, вдруг решив еще до отъезда узнать наверняка, будет у нее ребенок или нет, отправилась в гинекологический центр. Результат теста подтвердился. Вернувшись домой, взволнованная сильнее прежнего, она ощутила острую потребность еще раз набрать номер Эдварда. Для чего? Чтобы поведать ему о своей беременности. Отец должен знать, что у него есть ребенок, при каких бы обстоятельствах малыш ни был зачат, мысленно твердила она себе, вспоминая многочисленные истории о несчастных мужчинах, получающих новость о существовании детей случайно, лет через двадцать – а то и больше – после появления тех на свет.

Она спокойно и без лишних эмоций скажет, что ждет ребенка, сообщит, что уезжает, и пообещает позднее прислать свой новый адрес. Предложение о встрече, если таковое последует, каким бы настойчивым оно ни было, твердо отклонит. И полетит в Америку с чувством выполненного долга.