Луиджи не пытался встретиться с Боженой раньше, чем она сама этого захочет. Получив приглашение, он обрадовался и удивился: «Неужели моя Божена успела так быстро управиться?»

С тех пор как он подслушал разговор Божены со священником и узнал о ее чувствах к нему и связанных с ними страхах, он мысленно называл ее только так: моя Божена. Луиджи знал, что они будут вместе, но сначала он должен помочь ей избавиться от страхов. И теперь, всем сердцем ощущая романтическую глубину любимой, он знал, как он сделает.

Не хватало единственного – денег, для того чтобы выкупить перстень. Ведь только полностью заплатив за работу, он мог пригласить Божену к себе домой для решающего объяснения.

Северный ветер выдувал из Венеции беззаботных туристов с такой легкостью, словно это были пестрые бабочки. Лавочки и даже магазины закрывались в ожидании очередного зимнего карнавала. Город, продолжая жить своей малозаметной для постороннего взгляда внутренней жизнью, внешне словно впадал в спячку.

Луиджи, подрабатывая во время туристического межсезонья на местном телевидении в качестве то дежурного оператора, то автора репортажей, в последние дни занимался тем, что, бродя по городу, пытался зацепить своим искушенным глазом профессионала что-нибудь любопытное, свеженькое. Что ни говори, а, заказывая Божене перстень, он меньше всего думал о том, что его когда-то придется выкупать. И вот это время наступало. Тоска по Божене (они не виделись уже почти полмесяца) смешивалась в душе Луиджи с гнетущим чувством своей неспособности выложить немалую сумму за то, что, по большому счету, вообще не имело в его воображении цены, так как уже заняло в его жизни совершенно особое место… И поэтому он с большим опозданием осознал, что бриллиантовая лилия, несколько крупнее той, которую он подолгу разглядывал теперь каждый вечер, прежде чем уснуть, прячет в своих лепестках не только его будущее безмерное счастье, но и реальную стоимость драгоценных металлов и камней.

Но приглашение на примерку было получено. И назавтра, закончив работу в студии раньше обычного, он явился к Божене в назначенный час – с букетом лилий в руке. Цветы, которые он принес, были почти черными. Это стоило ему немалых усилий и средств, но он был уверен: именно так следует закручивать мистерию, подсказанную ему Божениным дедушкой и страхом самой Божены. «Яд и противоядие должны дополнять друг друга», – думал Луиджи, надеясь на успешный исход.

Но когда он увидел Божену, она показалась ему такой прекрасной и желанной, что он чуть не нарушил свои планы: отложив цветы в сторону, Луиджи бросился к ней, подхватил ее на руки – и их уста слились в долгом поцелуе. В эти мгновения ему показалось, что все ее страхи уже позади, но внезапно Божена мягко выскользнула из его объятий и, заметно побледнев, взяла принесенный им букет в руки. Некоторое время она странно смотрела на эти дивные, но показавшиеся ей такими зловещими цветы, а потом понесла их в мастерскую, пригласив Луиджи следовать за собой. Там она заменила уже увядающие белые лилии на сильные черные и, усадив Луиджи в кресло, склонилась над ним, примеряя перстень.

Луиджи был поражен: лилия, таинственно переливавшаяся на его безымянном пальце – или сердечном, как любила называть этот палец мать Луиджи, – была точь-в-точь такой же, как та, с которой он не сводил глаз вот уже много дней, грезя о желанной встрече с Боженой и вспоминая связанную с этим цветком историю. «Удивительно точная работа! И как ей только это удалось?»

Перстень великолепно сидел на длинном пальце Луиджи. «Но что же будет дальше? – думала Божена. – Ведь ему осталось только расплатиться со мной. И что это будет за расплата?» Мысль о вендетте все еще не оставляла ее.

Руки Божены едва заметно задрожали, и Луиджи понял, что должен довести свой план до конца.

– Чудесная работа! – сказал он, не в силах оторвать взгляд от висящей на тончайшей, почти невидимой цепочке теплой капельке сердолика, которая, казалось, готова была в любой момент скатиться по нежной коже Божены вниз – туда, где под скромной тканью домашнего платья взволнованно поднималась ее грудь. Волосы Божены, вившиеся слишком близко от лица Луиджи, пахли жасмином…

«Господи, дай мне силы, чтобы доиграть до конца! – мысленно взмолился он. – Я не могу больше держать ее в объятиях, видя эти глаза, в которых таится страх! И я должен ей помочь!» Он заставил себя перевести взгляд на перстень.

– Ваша работа дорого стоит, – с трудом сказал он, стараясь, чтобы его голос звучал сдержанно. – Мне нужно несколько дней, чтобы собраться со средствами. Вы смогли бы немного подождать?

– Конечно. Можете не торопиться. И если есть необходимость, забирайте перстень прямо сейчас. Я вам доверяю.

Но Луиджи покачал головой, снял перстень и некоторое время рассматривал его на своей ладони. Потом он слегка сжал руку Божены и, поднеся ее к своим губам, чуть слышно произнес:

– Я хочу расплатиться с вами сполна. Божена, услышав это, чуть не отдернула руку, но, взглянув ему в лицо, увидела, что он уже вежливо улыбается ей, будто ничего и не говорил мгновение назад.

– Что, простите? – растерянно пробормотала она.

– Спасибо. Я думаю, что смогу не тянуть с оплатой. – И он бережно, словно держал в пальцах живой цветок, протянул перстень Божене. – Прощайте.

И ни слова больше не говоря, Луиджи, уже успевший изучить дом Божены, вышел из мастерской.

Вскоре она услышала, как за ним закрылась входная дверь.

Божену так напугал этот визит, что впору было опять идти к священнику. Но она понимала, что не сделает этого. «Решила довести все до конца – найди в себе силы», – сказала она самой себе и вдруг, рыдая, опустилась в кресло, в котором только что сидел Луиджи. Несмотря ни на что, ей не хотелось, чтобы он уходил.

Время шло, а Луиджи не появлялся.

Божена пыталась отвлечься от ожидания: она гуляла, ходила по магазинам, покупая какие-то вещицы для дома, а однажды вечером даже попробовала вязать – и вскоре в Прагу отправилась посылка, наполненная подарками для Богумила: очаровательными пинетками в форме рыбок, вязаными кофточками, ползунками. Напоследок Божена придумала и связала огромную пчелу, которую можно было повесить в детской или использовать как подушку. На это ушло много черной и желтой пушистой пряжи, которую она несколько раз подкупала в небольшом магазине. Она специально выбрала дальний магазинчик и ходила туда раз в несколько дней: это тоже помогало развеяться.

Когда вязать надоело, Божена решила, что ей надо заняться своими нервами, и вообще подумать о здоровье. Она начала рано вставать, еще в постели включая свою любимую музыку – дивертисменты Моцарта, и шла принимать холодный душ. Затем, медленно выпив стакан сока на пронизанной солнцем или жемчужно-матовой от утреннего тумана веранде, одевалась по-спортивному и выходила на набережную. Спортивный стиль Божена открыла для себя недавно и теперь радовалась тому, как молодо и подтянуто ощущается ее тело под модной яркой тканью. А потом садилась на пароход и добиралась до Лидо.

Море успокаивало и ободряло. В погожие дни она наблюдала за тем, как прилив посылает на берег невысокие, длинные, равномерно набегающие на холодный зимний песок волны. Затем завтракала на террасе одного из многочисленных пансионатов, разбросанных по побережью. Она облюбовала этот пансионат из-за скрипача, который по утрам играл на продуваемой свежим воздухом террасе. Когда высокий скрипач с выразительным и нервным лицом прижимал хрупкую скрипку к своему плечу, Божена замирала: музыка и море врачевали ее душу, но они же заставляли с тревогой и надеждой думать о том, что Луиджи вернется, обязательно должен вернуться…

Когда же холодный зимний ветер пронизывал Венецию насквозь и трепал воду в каналах, как лохмотья старой нищенки, Божена, чтобы не оставаться наедине со своей тревогой, шла в недавно открытый ею для себя солярий на соседней улице. Раньше она никогда не пробовала посещать подобные места. Но теперь ей нравилось заботиться о себе, о своем теле, помнившем ласки мужчины, встречи с которым она так жаждала и так боялась. Божена с удовольствием плескалась в бодрящей голубоватой воде бассейна, где играла с перламутровым мячиком и плавала на спине, а потом отдавала свое тело сильным и умелым рукам массажистки, ощущая все это как подготовку к новой встрече с Луиджи, о котором она, не привыкшая проводить столько времени в праздности, думала теперь почти непрерывно.