Авиация, действительно, росла и мужала быстрее нас.

…И вот белая лунная ночь, путь по пустынным улицам, вдоль палисадников, занесенных пушистым снежком. Как невиданно красив наш город! В самом деле, я никогда его таким не видел. Чистые, посеребренные дома, гладкие улицы, вдали море огней — белых, красных, зеленых. Я и не догадывался, что существуют такие города и такие чудесные ночи…

Дома рассказал обо всем, что произошло на вечере в горкоме комсомола, о том, что я записался в аэроклуб. Родные восторга не разделили. Бабушка всплеснула руками, запричитала:

— Чего надумал, не приведи господь! Сломаешь шею…

Брат Николай скептически оглядел мою по-мальчишески щупленькую фигуру:

— Рожденный ползать…

Но самыми убедительными были возражения матери.

— О себе только думаешь! За отца сколько волнуюсь… Сердце-то у меня одно!

Но отец поддержал, и это все решило.

— Не то говоришь, мать. Оглядись вокруг, время-то какое!

И вот — аэроклуб. Настоящие планеры, настоящие самолеты, опытные инструкторы. Материальная часть, теория полета, тренировки на земле. Месяц, другой, третий…

И вот:

— Учлет Минаков к полету готов!

Первый раз — с инструктором. Второй, третий — с инструктором. Много раз с ним. Потом — самостоятельно!

Только после взлета ощутил, что за спиной пусто. На месте внимательного, надежного друга-руководителя — безгласный тупица, мешок с песком. Стало сиротливо. Но постепенно сердце наполнялось неизъяснимой гордостью: машина послушна мне! Мне одному! Одному во всем небе!

Самолет идет к первому развороту. Под крылом серебристая змейка Кумы, на берегу — ватага ребятишек. Давно ли я сам сидел там, глядя в небо, не смея и мечтать когда-нибудь стать повелителем крылатой машины?

Расчет на посадку — от третьего разворота. Перехожу на [17] планирование. Ближе, ближе земля. Сам себе подаю команду "Пора!" и начинаю выравнивать самолет. Ослабляю усилие на ручке, машина послушно уменьшает вертикальную скорость. Касаюсь колесами земли прямо напротив знака «Т». Машина замедляет бег. С квадрата машут руками ребята — Ваня Алефиренко, Петя Рыжов, Саша Черняховский. Но я смотрю на инструктора. Только на инструктора. Бурьянов показывает рукой: продолжай выполнять программу. Если бы что-нибудь было не так, он дал бы команду зарулить. Значит, все хорошо. Хорошо, хорошо! После второго вылета заруливаю на линию заправки, ребята бросаются с поздравлениями…

И еще один памятный полет.

Кого в те годы не волновали подвиги наших воинов у озера Хасан и на Халхин-Голе? Легендарные сопка Заозерная, высота Безымянная, имена героев-летчиков Грицевца, Кравченко, Скобарихина…

Это случилось, когда учебная программа в аэроклубе уже подходила к концу. На аэродром заехал летчик-отпускник, участник боев на озере Хасан. На его гимнастерке сверкал новенький орден Красного Знамени, и весь он, подтянутый, хваткий, дочерна загорелый, казался насквозь пропахшим дымами недавних битв. Затаив дыхание, слушали мы его рассказ о героических боях с обнаглевшими самураями.

— Хочу полетать с кем-нибудь из ваших питомцев, — обратился он вдруг к Бурьянову. — До чертиков соскучился по небу, да и посмотреть интересно, каких ребят вы нам готовите.

Кровь ударила в голову, когда инструктор кивнул в мою сторону:

— Ну-ка, Минаков, покажи, на что способен!

— Смотри, Василь, — зашептали ребята.

— Не подкачай!

— Но только в пределах курса, — строго напомни инструктор. — Без самодеятельности!

Он говорил еще что-то, но где там! Все мои мысли сосредоточились только на том, как бы не осрамиться перед таким гостем…

Сели, пристегнулись.

— Давай, Василек! Без самодеятельности, — послышался сзади веселый, озороватый голос. [18]

Сразу все стало легко и просто. Запустил мотор, вырулил на старт. Стартер дал отмашку, оторвались от земли. Разворот над аэродромом — в зону. Левый разворот, правый, мелкий и глубокий виражи. Стараюсь держать "стрелки по нулям". После штопора, не выводя машину из пикирования, набираю скорость и выполняю петлю Нестерова. Моей коронной фигурой был переворот. Но на этот раз перестарался, задержал ручку, и мы зависли вниз головой. Самолет слегка «посыпался», вихри прохладного воздуха ворвались в кабину. Срочно подбираю ручку, вывожу машину прямо на центр зоны. Время вышло, беру курс на аэродром. Оглядываюсь назад — какое мнение? Но пассажир не обращает на меня внимания, смотрит в сторону, любуясь закатом.

Приземлились.

— Ну, как прогулка? — встретил гостя инструктор Бурьянов.

— Молодец! Хорошо работает. Спокойно. И сказано было спокойно. Так, что сомнения быть не могло.

Трудно сказать, что я чувствовал в ту минуту…

Потом… Потом в аэроклуб прибыла комиссия с целью отбора лучших в прославленное Ейское военно-морское авиационное училище. Был объявлен маршрут зачетного полета: Минводы — Черкасск — Невинномысск — Минводы. В Черкасске остановка для заправки. Мне довелось лететь со старшим лейтенантом Николаем Герасимовичем Чертовым. Все шло нормально, рейс подходил к концу. Но на последнем этапе встретилась низкая облачность, пришлось опуститься до ста метров. Облака продолжали прижимать нас к земле. Пятьдесят метров… Козырек кабины плохо прикрывает лицо, капли дождя больно бьют по глазам. Надел очки, стало легче. Однако на малой высоте полоса просмотра сужается, трудно ориентироваться. И видимость еще хуже, летим, как в молоке. Вдруг внизу блеснули рельсы железной дороги. Счастливый случай. Схватил планшет, но сквозь мокрые стекла очков никак не могу разглядеть рисунок карты. Торопливо приподнял ее к глазам, край выдвинулся за козырек кабины. В тот же миг струя воздуха с силой отбросила планшет, целлулоид ударил в стекла очков, осколки резанули по векам. Одной рукой вытряхивая их, продолжаю вести самолет вслепую. Наконец приземлились. [19]

— Чем это ты был занят при подлете? — полюбопытствовал член комиссии.

Я рассказал о случившемся. Чертов страшно рассердился.

— Почему не передали мне управление? Подобные вольности на малой высоте категорически недопустимы!

Вот и все, теперь наверняка зарежет! Вид у меня был, должно быть, настолько жалкий, что экзаменующий отвернулся. Постоял, подождал, когда схлынет гнев, дал мне время как следует себя выдрать.

— В целом во время полета вы действовали грамотно. Ставлю пятерку.

Нет, что ни говори, а везучий я человек. И какие замечательные люди встречаются мне на пути! Или в авиации все такие?

Испытания на «везучесть» на этом не кончились.

На следующий день Ваня Алефиренко, Саша Черняховский, Разгонин, Хоткевич и я получили направление на комиссию и отправились в Пятигорск. Утро было прекрасное, о настроении и говорить нечего. Главное позади. Экзаменов мы не боялись, только что окончили школу. Медкомиссия? Но проходили же при отборе в аэроклуб. Что еще может помешать?

Оказалось — может. Я и забыл, что мне не хватает каких-то трех месяцев до возраста, установленного правилами приема. И вот все рухнуло! Предложили явиться через год.

Ребята искренне сочувствовали моему горю.

— Не расстраивайся, Василек, — обнял меня за плечи Ваня Алефиренко. У меня такое предчувствие, что в училище мы поедем вместе. Вот увидишь! Предчувствие!

Мать только обрадовалась: за год воды много утечет, может, и вовсе пройдет эта блажь у сына. Отец долго курил, хмурился. Вдруг с силой воткнул в пепельницу окурок, рывком поднялся, хлопнув ладонями по коленям.

— Вот что, Василь! Нюни не распускай. Ложись спать, утро вечера мудренее. Завтра вместе поедем в Пятигорск…

Легко сказать — ложись. Заснул я только под утро. Ни предчувствие Вани, ни решимость отца всерьез принимать не приходилось. Правила есть правила, военное [20] училище — не школа, не авиамодельный кружок, даже не аэроклуб.

Когда я проснулся, отец уже был готов. Чисто выбритый, строгий, в выходном шевиотовом костюме, в новой сатиновой косоворотке. От Минвод до Пятигорска езды полчаса. В вагоне молчали, каждый думал о своем. Я опасался, что отец в военкомате начнет шуметь и окончательно испортит дело. Впрочем, портить было нечего. Да и кто его станет слушать?