Эльва устало вздохнула и, поправив вылинявшую скатерть, погасила настольную лампу. Сова – большая ароматическая лампа, висящая под потолком, посмотрела на женщину огромными всезнающими глазами.

– Я знаю, что ты устала, – как будто сказала сова. – Но это ведь – твое предназначение…

Эльва кивнула головой и вышла из комнаты. Ей нечего было возразить сове. Поднявшись на второй этаж, она хотела было зайти в свою спальню, но увидела, что в комнате племянницы горит свет. Как странно, что Арлина все еще не спит. Надо бы зайти к ней, пожелать спокойной ночи. Девочка совсем одичала без родителей…

– Ты еще не спишь? – спросила Эльва, присаживаясь на кровать племянницы.

– Нет, тетя…

– О чем-то думаешь?

– Да… Тетя, скажи, а магический дар – это зло или благо?

– Нашла время для вопросов, – улыбнулась Эльва. – Не знаю, Арлина. Наверное, для всех по-разному.

– А для тебя?

– Я могу использовать свой дар, помогаю людям. Значит – благо, – логически вывела Эльва. На самом деле она не была так уж уверена в том, что говорила. Но зачем Арлине-Триш знать о таких вещах сейчас, когда она совсем еще малышка?

– А от дара можно избавиться? – последовал очередной вопрос.

Умна не по годам, подумала Эльва. И все же вопрос племянницы показался ей странным.

– А почему ты спрашиваешь, Арлина?

– Хочу знать. Так, на всякий случай…

– На всякий случай? – еще больше удивилась Эльва, но честно ответила: – Можно.

– А как?

– Вот подрастешь, тогда расскажу. А пока тебе рано об этом знать. И еще, Арлина, запомни раз и навсегда: дар – великая и могущественная сила, которой нельзя бросаться и которую нельзя растрачивать впустую. Дар дается не всем, только избранным. Ты – особенная. Не забывай об этом…

Племянница вздохнула и нырнула с головой под одеяло. Эльве показалось, что услышанное огорчило девочку. Что ж, может быть, когда она подрастет, станет думать об этом иначе. А сейчас…

– Спокойной ночи, девочка… Сладких снов.

– Спокойной ночи, тетя…

– Триш!

– Ау?

– Твое мороженое?

– Ну и?

– Подогревать?!

– Ага!

Пит выгреб из морозилки ледяной кирпичик, разрезал ножом упаковку и выложил содержимое на стеклянную тарелку. Тарелка отправилась прямиком в микроволновку. Тридцать секунд – и ледяной кирпичик превращается в рыхлую белоснежную массу, от которой Триш за уши не оттащишь. Но как она ест эту гадость, кто бы ему объяснил?!

Триш пришла через минуту, облизываясь в предвкушении лакомства, как довольная кошка. Худенькая, с черной копной длинных волос, она напоминала Питу кошку. Красивую и изящную, как египетская Баст. На Триш была его любимая ночнушка: ярко-синяя, прошитая серебристой нитью. Почти как звездное небо…

Триш запустила палец в подтаявшее мороженое, облизала палец и удовлетворенно зажмурилась.

– Вкусно? – по привычке спросил Пит.

– Ага…

– Все время хочу попробовать, но никак не могу решиться. Выглядит отвратительно.

– А ты глаза зажмурь.

– Так неинтересно.

– Еще как интересно, – возразила Триш, усевшись на стул в своей любимой позе лотоса. – Между прочим, есть рестораны, где только так и едят. Представь себе: приглушенный свет, кто-то завязывает тебе глаза, подносит блюдо, а ты ешь и даже не видишь, что именно…

– Похоже на фильм ужасов…

– И это говорит парень, который пишет фэнтези?

– Детское, милая моя, не забывай об этом… И потом, фэнтези – не ужасы. Ты, как всегда, путаешь жанры.

– Ну ладно, – примирительно улыбнулась Триш и продолжила выгребать мороженое пальцем.

– Может, ложку возьмешь? – предложил Пит, прекрасно зная, что ему ответит жена.

– Не-а. Так вкуснее.

Вкуснее, так вкуснее, пожал плечами Пит. И правда, что он прицепился с этой ложкой. Тем более что Триш, облизывающая пальцы, – то еще зрелище. Очень даже сексуальное…

В спальне запиликала телефонная трубка. Пит терпеть не мог отвечать на звонки, тем более утренние, но лишать Триш удовольствия не хотелось.

– Сиди, я отвечу, – бросил он и направился в спальню, на ходу перебирая знакомых, которые додумались бы позвонить им в девять утра. Всем известно, что Триш и Питер Макаути – жуткие сони. И спят до десяти, а то и до двенадцати.

– Пит Макаути на проводе, – хмуро поприветствовал Пит невидимого собеседника.

– Могу я поговорить с Триш Макаути? – поинтересовался напряженный мужской голос.

У Пита засосало под ложечкой. Что-что, а неприятности он угадывал даже на расстоянии.

– Можете. Что-то случилось? Я – ее муж.

– О… Знаете, я… – нерешительно начал голос. – У меня очень сложная миссия… То есть я хочу сказать, что… В общем, вопрос очень деликатный и драматичный…

– Да не тяните же, – занервничал Пит.

– Извините. Меня просили известить миссис Макаути, что ее тетя… Эльва Ландо… В общем, она… скончалась. Мне очень жаль… – извинялся голос, который Питу уже не хотелось слышать.

В этот момент он представлял себе глаза Триш, огромные, как два колодца, печальные и пустые. И ее закушенные губы. И дрожащий подбородок. И много всего такого, из-за чего вообще не хотелось говорить Триш о тете.

Эльва Ландо… Госпожа Эльва… Пит вспомнил, как после свадьбы они уговаривали ее переехать к ним в Дэкстер. Но она отказалась – не могла оставить свой салон магии. Эх, чуяло его сердце, надо было настоять… Правда, тетя Эльва была еще упрямее, чем племянница, которую та постоянно называла Арлиной, в то время как все звали ее Триш или Колючкой – школьным прозвищем…

– Мистер Макаути? Вы меня слышите?

– Да, простите, – опомнился Пит. – Знаете… это и для меня большой удар.

– О да. Я понимаю… – сочувствующе отозвалась трубка. – Простите, я не представился: меня зовут Фредерик Коттон. Я адвокат – именно мне мисс Ландо поручила заняться всеми ее делами… Чтобы успеть на похороны, вам лучше выехать сегодня или, на худой конец, завтра… Эльва Ландо оставила завещание…

– Об этом, я думаю, при встрече, – оборвал Коттона Пит. – А сейчас, простите, мне нужно сообщить жене… Кстати, вы так и не сказали, отчего умерла тетя Эльва…

– Сердечный приступ, – ответил Коттон. – В таком возрасте, к сожалению, частый случай…

– Частый? – удивился Пит. – Но у нее было здоровое сердце. Еще какое здоровое!

– Все так говорят… – удрученно констатировал Коттон. – А я, к сожалению, не медик… Врачи же сказали, что смерть наступила именно от сердечного приступа. Другой причины не было.

– Хорошо, – уступил Пит. – Им виднее. Значит, нам лучше выехать сегодня?

– Так вы стопроцентно успеете.

– Мы так и сделаем. До встречи.

– Удачно вам добраться… И передайте миссис Макаути мои соболезнования.

Боюсь, мистер Коттон, ей будет не до твоих соболезнований, подумал Пит, бросая трубку на диван. Он в нерешительности стоял перед диваном и впервые за много лет чувствовал, что предстоящий разговор с Триш будет нелегким. Как он ей скажет? Что он ей скажет? Если у него на душе – какая-то жуткая плесневелая горечь, что почувствует Триш?

Нет, надо идти. Надо быть мужчиной, уговаривал себя Пит. Но когда он вышел на кухню, его решимость как ветром сдуло. Умилительная Триш умилительно ела мороженое пальцем. Ну как тут скажешь такое?!

– Триш, – осторожно позвал жену Пит.

Она обернулась и застыла, не донеся до губ перепачканный палец.

– Что-то случилось, Пит? – одними губами прошептала она.

– Триш, это ужасно. Умерла тетя…

Предки Триш на похороны не приехали, и Пит возненавидел их за это еще сильнее. Первый раз он почувствовал ненависть, когда перед их свадьбой родители невесты рассорились и, как часто делали после ссоры, разъехались в разные стороны. Триш и Пит получили две открытки со скупыми фразочками типа «милые детки, будьте счастливы». А между строк, как вполне резонно заметила Триш, читалось: «нам совершенно наплевать на вашу жизнь, мы заняты только своими личными проблемами». Так и сейчас. Плевать они хотели на женщину, которая вырастила и воспитала их дочь. И на дочь, которая как никогда остро нуждалась в родительской поддержке. Увы, в «группе поддержки» остался только Пит. И теперь ему надо было держаться молодцом.