Изображая веселыхостровитян, они не на шутку завелись.

После припева опять вступила арфа, за ней — труба, скрипки, и далее — вновь глубочайшая скорбь в голосе Зебра. Но затем:

— А теперь припев! И-и-и… начали!

— На мгновенье надо детство возвратить!

Мы теперь утята, и такпрекрасно на свете жить!.. Чего только не вытворяли эти сумасшедшие тараканы… И вновь тоска тоскливая, жалость жалостливая.

— И-и-и. начали!

— Скатертью, скатертью дальний путь стелется, И упирается прямо в небосклон.

Каждому, каждому в лучшее верится! Катится, катится голубой вагон!

Тараканы сцепились лапками, образовав несколько кругов, и принялись водить фантастические хороводы. Вскоре круги причудливо переплелись в олимпийский символ…

Песня была спета. Музыканты вроде бы сыграли последний аккорд. Но, только раз вздохнув, они вновь жахнули по полной программе, на этот раз макарену.

Тараканы удивительно слаженно задвигались в такт музыке, что-то забавно и синхронно вытворяя передними лапками. А потом встали друг за другом длинным ручейком и двинулись под музыку в сторону ближайшей щели в полу. Вот первый скрылся в ней, второй… Последним, пропустив вперёд музыкантов, оказался жирный таракан. Прощально помахав Зебру лапкой, он нырнул в темноту.

— Ни фига себе настойка у этого Сержа! — восхитился полосатый. — Надо взять рецептик!

Между тем, на четвёртом этаже административного здания, в офисе одного из местных телеканалов появился юноша-курьер с огромным букетом цветов в руках. Этот превосходный букет, стоимостью в хорошую зарплату, сразил сотрудников телеканала наповал. Курьер, заглянув в свои бумаги, что-то спросил у красящей ногти секретарши и сразу прошёл в один из кабинетов.

— Это что? Кому? А? — удивился мужчина-армянин. — Я не заказывал!

Он только что отсматривал на мониторе какой-то телевизионный материал.

— Это, наверное, мне, Ашот! — отозвалась женщина-брюнетка у окна.

Курьер бросил невольный взгляд на её бравый бюст, вручил ей букет, заставил расписаться в графе «получил(а)» и удалился, споткнувшись о порожек.

— Всё! Мне этот твой информатор надоел! — Ашот вскочил в приступе ярости и заметался по кабинету. — Я его похороню!

— Ашотик, солнышко, ну не бери в голову! — жгучая брюнетка аккуратно положила букет на подоконник и приблизилась к мужчине. — Ты же знаешь, я люблю только тебя!

Она положила ему руки на плечи, прижалась всем телом, потянулась губами к его губам.

Внезапно мужчина схватил её за волосы, беспощадно накрутил несколько крупных локонов на руку и больно потянул.

— Если узнаю, что у тебя что-то с ним было — обоих закопаю!

— Да, сладкий, сделай мне больно! — жгучая брюнетка таяла в его сильных руках. — Я это заслужила!

Ашот жарко впился в её губы…

Не успел юноша-курьер выйти на улицу, как прямо к его ногам упал букет, от которого он только что избавился. Молодой человек удивленно поднял цветы, секунду подумал, вдруг щелкнул пальцами и ходко направился совсем не в том направлении, которое ему было предписано начальством…

Спустя час-полтора в дверь гаража, возле которого притулился ядовито-желтый «москвич», таинственно постучали. Вытхуянцы затаили дыхание.

— Профитроли, в шкафу прячусь я! — строго предупредил Зебр. — Не вздумай туда ломануться!

— А что же мне де-е-елать?

— Под стол полезай!

— Я там не помещу-у-усь!

Но Осёл уже встречал на пороге Василису — под прозрачным зонтиком и с рюкзачком на плече. Они радостно обнялись и увлеклись глубоким любовным поцелуем.

Зебр, глядя на это безобразие, сердито прокомментировал:

— В женщин влюбляешься из-за своих же комплиментов, которые им говоришь, чтобы они отдавались!

— А что? Нормально сказано, по-взрослому! — одобрил Бегемот.

Влюблённые, наконец, оторвались друг от друга.

— Как ты узнала, что мы здесь? — удивилась Белка. — Ведь об этом не знает ни одна живая душа?

— Мне Осёл позвонил, — объяснила Вася, присаживаясь у стола. — Я тусила в Лазаревском на студенческом слёте. Когда узнала, что произошло — всё бросила, вызвала такси и сразу сюда!

— Слушай, детка, а ты случайно не в курсах: твой батяня-то жив? — поинтересовался Зебр.

— Живее всех живых! — потупилась дочь губернатора и поведала вытхуянцам обо всём, что знает, включая вчерашний разговор отца с Хомяковым и Прониным. — Чёрт, я не могла и предположить, что они так скоры на расправу!.. Можно чаю?

— Так значит, это всё было понаро-о-ошку?! — обрадовался Жирафф. — «Чёрное братство», расстрел? И нас никто не пресле-е-дует?!

— Конечно, нет! — усмехнулась Вася. — Поверить во всю эту чушь могли только окончательные. ммм. Извините!

Осёл поставил перед девушкой чашку с чаем.

— То-то я гляжу, у этого самого главного из «Чёрного братства» какой-то голос знакомый! — почесал за ухом Зебр.

— Я вся просто в шоке! — Белка накинула на горло поясок халата и изобразила, что повесилась — даже высунула язык.

— Так что же получается, — возмутился Бегемот, — твой отец только изображал из себя больного? И всё это придумано исключительно ради того, чтобы потешиться над нами?!

— Ну да! — подтвердила Вася, отхлёбывая горячий чай. — Они просто глумились над вами! Весь город со смеху укатывался! Только слепой мог этого не заметить!

— Согласен! — кивнул Бегемот, побагровев от стыда и гнева.

— Уж пусть лучше над нами смеются, чем плачут! — заметила повесившаяся Белка.

— Только я не пойму, — Председатель почесал живот, — с чего они взяли, что у нас есть какие-то миллиарды?

— Господи, как хорошо жить, когда за тобой не гоняются по всему городу убийцы в масках с автоматами! — беззаботно зевнул Зебр. — Чего сегодня делать будем? А поедемте в дельфинарий!

Вытхуянцы посмотрели на полосатого со смутным подозрением. Вдруг разом поднялись и угрожающе на него надвинулись.

Зебр поспешил схватить первое, что попалось под руку: половник и крышку от кастрюли.

— Не будите во мне зверя — он и так не высыпается!

Белка собралась его удушить халатным пояском, а Бегемот угрожающе закатал рукава:

— Изгадить собственную жизнь — неотъемлемое право каждого вытхуянского гражданина!.

А в ресторане «Синее море» Ашот в белой рубашке с галстуком улыбчиво угощал омарами и коллекционной текилой своих немецких партнеров. Столик обслуживали сразу два официанта. В залах ресторана можно было насчитать не менее дюжины всяких знаменитостей, не считая набивших оскомину местных привилегированных рож.

— Господин Шлиман спрашивает, — помогала переводчица, перед которой стоял всего лишь бокал с минеральной водой, — не хотели бы вы и ваши партнеры продать ему телеканал?

— Извините! — Ашот поднес к уху зазвонивший мобильник.

— Привет, дорогой! — услышал он голос. — Но-востишка есть одна. Правда, не для твоего эфира. И она тебе вряд ли понравится!

— Говори скорее, я занят! — напружинился Ашот.

— Вчера одну из твоих тележурналисток — догадайся с трех раз, какую — застали в доме губернатора. В одной из гостевых комнат, почти голую, привязанную к кровати полотенцами!

— Если это неправда — ты покойник!

— Это абсолютная правда, дорогой! Я отвечаю!

Чуть позже у одного из продуктовых рынков города нагло, по-свойски припарковался ядовито-жёлтый «москвич». Из него выскочил Зебр и вылез, кряхтя, Жирафф — оба одетые в нечто колхозно-пляжно-китайское.

— Серж, мы ща, по-бырому! — бросил Зебр водителю.

Они вошли на территорию рынка и принялись слоняться меж длинных рядов прилавков со всякой всячиной. Фрукты, овощи, зелень, мясо, рыба. Торговцы смотрели на них подозрительно-презрительно и ничего не предлагали.

— Интересно, тут принято пробовать? — Зебр молниеносным движением хапнул с прилавка горсть тыквенных семечек. — Да не боись, профи-троли! Чужого нам не надо, но своё мы возьмем, чьё бы оно ни было!.