Сильвин. Премного благодарен. Передай шефу, что я и в дальнейшем в полном его распоряжении.
Мистер Colgate. Ха, отлично, мама мия!
Сильвин. Сегодня будем работать?
Мистер Colgate. Нет, в этом, как это?.. нет необходимости. Все и так ясно. Прощай!
Однако у двери мистер Colgate в нерешительности остановился; наверное, что-то деликатное пришло ему в голову и он некоторое время размышлял, как лучше об этом сказать.
Мистер Colgate. Слушай, а правда говорят, что твоя лолитка до знакомства с тобой была шлюхой и работала в одном из салонов Германа?
Сильвин. Шлюхой? Да, к сожалению, это так.
Мистер Colgate. Может быть, тогда по старой памяти она обслужит и меня? Чего ей стоит? Ты не против? Сколько она брала за ночь? Пятьдесят, сто, двести? Я заплачу втрое больше.
Сильвин. Убирайся вон!
Мистер Colgate. Ну, как хочешь!
Ухмыляющийся посетитель ретировался, оставив расстроенного Сильвина наедине с конвертом.
О боги, сколько денег! Разве мог Сильвин представить себе еще год назад, что когда-нибудь будет держать в руках столь внушительную сумму, принадлежащую только ему, сумму, которой он может распорядиться, как ему заблагорассудится. Правда, чтобы получить ее, он изменил Герману — человеку, который приютил его, заботился о нем, спас ему жизнь. Сильвин даже в любви ему как-то объяснялся и был тогда чистосердечен в своих признаниях.
В жизни все время прослеживается одна аномальная закономерность: добро обычно не стоит ничего — люди не ценят его из-за своей близорукости, потому что оно дорого настолько, что не имеет зримой цены. Таким образом, созидая добро, ты лишь обрекаешь себя на моральные, а часто и на физические страдания и остаешься чист и светел в большей степени для самого себя. А вот подлость, зло, особенно в форме предательства, всегда имеет конкретную цену выгоды и оплачивается самой звонкой монетой в мире.
Впрочем, разве Сильвин этого хотел? Разве не безвыходные обстоятельства вынудили его действовать в ущерб бывшему своему патрону и в угоду новому покровителю? Разве не отвратителен ему вкус предательства? Просто предательство совершается чаще всего не по обдуманному намерению, а по слабости характера. К тому же предатели предают прежде всего себя самих. В любом случае он спасет свою душу только если откажется от этих денег.
Сильвин вздрогнул, почувствовав за спиной дыхание, — в комнату неслышно вернулась Мармеладка.
Мармеладка. Милый, что он от тебя хотел?
Сильвин. Хотел? Пустяки.
Мармеладка. Я слышала ваш разговор перед тем, как он ушел. Про то, что я… Если б у меня была возможность, я раскрошила бы его прекрасные зубы вот этим графином.
Сильвин. Да, я тоже. А действительно, сколько стоили тогда твои услуги?
Мармеладка. Зачем тебе это?
Сильвин. Не обижайся, просто интересно.
Мармеладка. Брала, сколько скажут. Иногда сто, иногда двести. Это за пару часиков. А за ночь бывало и пятьсот.
Сильвин. Хорошо. Возьми, это тебе.
И Сильвин протянул девушке конверт с деньгами.
Мармеладка. Сколько денег! Тебе заплатили за работу, малыш? Ты стал одним из них? Что ж, в таком случае тебе осталось только научиться улыбаться. Впрочем, сначала следует заняться зубами…
Сильвин. Эти деньги — твои.
Мармеладка. Какой ты щедрый! Я никогда в жизни столько денег не видела! Ты решил мне заплатить за все ночи, которые мы провели вместе, и еще за те ночи, которые нам предстоят? О, даже по самым высоким расценкам здесь лет на тридцать вперед!
Девушка, надув губы, бросила конверт на стол, при этом часть купюр высыпалась веером наружу. Сильвин обратил внимание на размноженную улыбку человека, изображенного на ассигнациях, одного из первых президентов страны. Великий муж улыбался именно так — открыто и славно, но одновременно неуловимо скользко, как сейчас улыбаются столичные, и Сильвину пришла на ум сущая глупость, от которой он поспешил отмахнуться — этот знаменитый человек и есть основатель грозного мафиозного клана.
Сильвин. На тридцать лет? Я столько не проживу. К тому же ты ошибаешься. Это не плата за секс, это просто тебе. Я хочу, чтобы ты взяла эти деньги и немедленно уехала.
Мармеладка. Куда я должна уехать? Домой я больше не вернусь!
Сильвин. Куда хочешь.
Мармеладка. Но ты? Как же ты? Давай уедем вместе? Нам хватит денег до конца жизни!
Сильвин. Ты даже не представляешь, как я этого хотел бы! Но это бессмысленно. Посмотри на меня — мне осталось совсем немного. А ты молода, почти здорова. Ты начнешь новую жизнь, найдешь себе парня, родишь еще одного ребенка. Через пару лет ты и не вспомнишь о прошлом. Я это вижу в твоих глазах.
Мармеладка. Но я не хочу без тебя уезжать!
Сильвин. Сбежать вдвоем нам не удастся. Тем более, что я должен остаться.
Мармеладка. Зачем?
Сильвин. Зачем? Надо.
Мармеладка. Милый, ты что-то задумал?
Сильвин. Возможно, скоро здесь начнется такое!
Мармеладка. Я не хочу без тебя уезжать. Забери свои деньги! Я твоя Любовница, а ты мой Любовник!
Сильвин. Истина для меня в одном: есть только Ты!
Мармеладка. Покорно и счастливо дарю тебе свою Любовь!
Сильвин, заливаясь слезами, — у девушки тоже заблестели глаза, — упал на колени и бросился целовать маленькие азиатские ступни. Только через час счастливых и горьких слез, умилительных и острых ласк, нежных и чудовищных признаний они вернулись к угасшему было разговору.
Мармеладка. Я ни за что не уеду! Я тебя не брошу!
Сильвин. Ты это сделаешь, хочешь ли ты этого или нет. Тем более, что у меня к тебе есть одно попутное поручение.
Мармеладка. Поручение?
Сильвин. Да. Слушай меня внимательно. Сейчас мы скажем охране, что тебе срочно нужно к гинекологу. Они повезут тебя в город, в больницу. Врачу ты пожалуешься на сильные боли внизу живота и тебя положат на обследование. Конечно, тебя будут охранять, но не так, как охраняли бы меня, поэтому ты наверняка сможешь их провести. Выйдя из больницы, наймешь таксомотор до автовокзала. Там возьмешь билет на любой ближайший рейс и покинешь город. Когда тебя хватятся, ты будешь в полной безопасности.
Мармеладка. Но мои шмотки?
Сильвин. Твои вещи придется бросить. На эти деньги ты купишь себе все, что угодно.
Мармеладка. Жаль!
Сильвин. Дослушай. Перед тем, как сбежать, ты позаимствуешь у кого-нибудь мобильный телефон, позвонишь в гостиницу Атлантидаи попросишь соединить с номером сто семьдесят восемь. Там представишься и пригласишь к телефону Германа.
Мармеладка. Германа?! Черт! А что он делает в гостинице Атлантида?
Сильвин. Живет. Его выселили из особняка.
Мармеладка. А его сотовый телефон?
Сильвин. Отключен.
Мармеладка. Ясно. Так что сказать Герману?
Сильвин. Ему ты скажешь, что вечером за ним придут. Арестовывать. И если он попадется, ему не удастся избежать длительного тюремного заключения…
Расстроенная и заплаканная Мармеладка в конце концов согласилась сделать так, как хотел Сильвин. Они долго и тяжело прощались и даже выпили на дорожку: она — немного ликера, он — полпузырька валокордина. Затем девушка спрятала конверт с деньгами на теле и они довольно искусно разыграли сценку с приступом боли. Как и предполагал Сильвин, охранники поспешили с кем-то созвониться, может быть, получили указание от мистера Colgate или самого Иисуса, и, не медля ни секунды, повезли девушку в больницу, самую лучшую в городе.
Ближе к ночи, уже в постели, Сильвин услышал затравленный лай собак и приближающееся хриплое рычание мощного мотора. В сердце заклокотала кровь, большой палец ноги мелко задергался, в животе очутилась пудовая гиря. Потолок закачался, стены поплыли, и он поспешил накрыться одеялом с головой, оставив узкую щель для обозрения, — как в детстве, когда мама за полночь возвращалась домой; тогда тонкое верблюжье одеяло с загадочным инвентаризационным номером казалось ему бронированным. Он оставлял лишь узкую амбразуру и в оба впечатлительных глаза смотрел сквозь нее — насколько мама пьяна и привела ли с собой очередного кавалера.
