— Опусти меня.

— Еще две ступеньки, — проговорил Джилли, лишь крепче обнимая юношу.

Маледикт напрягся, смущенный такой близостью Джилли, осознанием необходимости хранить свои тайны. Он понимал, что в любую секунду может появиться Янус, но собственная слабость побудила его обвить руками шею друга.

На верхней ступени Джилли отпустил Маледикта, терпеливо выждал, пока тот восстановит равновесие, и лишь потом сделал шаг назад. И все это время он избегал смотреть в глаза юноше.

— Ну, теперь ты в порядке? Тебя больше не трясет.

— Да, мне лучше, — сказал Маледикт.

— Я думал, ты не подвержен действию ядов.

— Я же не мертв, верно? — прокаркал Маледикт. В горле у него першило, как будто оно хотело выговорить чужие слова, завершить победный вопль Ани.

Джилли кивнул, взгляд его метнулся вниз по лестнице, в холл.

— Спасибо, Джилли. — Маледикт погладил друга по щеке.

Джилли поморщился от прикосновения его пальцев.

— Сегодня ночью меня не будет, — сказал он.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросил Маледикт.

— Нет, — отозвался Джилли. — Сегодня я убил человека. Ты едва не отравился сам, и всю обратную дорогу я слушал, как твоим голосом победно распевала Ани. Все, чего я хочу, — это оказаться где-нибудь подальше от смерти. Я знаю, что Лизетта не станет просить меня убить кого-нибудь.

— Джилли, — проговорил Маледикт, — не надо…

— Что не надо? Чувствовать себя виноватым? Или видеть во сне кучера, Амаранту, младенца? У меня уже и так голова забита Ворнатти, Критосом, убийцей — человеком Лава, беднягой Роучем.

— Ты нужен мне, — сказал Маледикт. — Ты сам признал, что иначе нельзя. Я же не просил тебя убивать его.

Джилли вздохнул.

— Знаю. Но сегодня вечером я убил не ради тебя, не ради твоей защиты. Сегодня вечером я убил, чтобы расчистить дорогу Янусу. А у меня нет причин становиться, подобно тебе, орудием в его руках.

Маледикт оттолкнул друга. Отчаянье в его душе сменилось чем-то более сильным, горячим, чем-то более приятным. Джилли отпрянул назад, споткнулся, оступился и упал. Пролетев несколько ступеней, он успел схватиться за перила. С трудом поднялся, взглянул на Маледикта.

Юноша учащенно дышал, мечтая о драке. Хотя бы в чем-то он мог победить. Прежде ему было достаточно слов, чтобы управлять Джилли; но теперь он не находил нужных доводов, — все смешалось под ударами черных крыльев.

— И ты волновался, что Ани навредит мне, — проговорил Джилли. — Ведь это все ты сам.

— Джилли, — едва слышно произнес Маледикт — его душила ярость.

— Подумай, чего ты хочешь, и что тебе нужно от меня. Я не стану убивать ради Януса. Если тебе нужно это, ищи себе другого союзника.

— Нет, — сказал Маледикт. Он протянул Джилли руку, но тот уже отвернулся и сбежал вниз по лестнице. Дверь с грохотом захлопнулась.

Руки юноши сжались в кулаки. Джилли просто ничего не понимает. Он, Маледикт, извинится, объяснит, что это близость цели сделала его вспыльчивым; он пообещает (как уже обещал), что Джилли не придется убивать ради него. И на сей раз он проследит, чтобы так и было. Если Джилли вернется. Если для его честности кровь на руках не станет неподъемной ношей.

В свете лампы мелькнули светлые волосы, и у Маледикта перехватило дух.

— Джилли?

— Нет, — ответил Янус. — Что ты делаешь на лестнице? Спускайся, давай переждем ночь и поприветствуем вести о смерти утром.

Маледикт протянул руку, и Янус рывком поднял его на ноги. Поцеловал в висок, прогоняя плохое настроение, злость и страх за Джилли.

— Что Арису было от тебя нужно?

— Ничего, — ответил Маледикт и вдруг рассмеялся. — Он попросил меня не появляться при дворе, пока Амаранта беременна.

Янус улыбнулся:

— И ты, разумеется, пообещал.

— Разумеется. — Маледикт приник к Янусу, и они, взявшись за руки, пошли вниз по лестнице.

Розовый рассвет едва тронул небо на востоке, когда со стороны дворца послышался колокольный звон. Маледикт, прикорнувший на плече у Януса, выпрямился; предвкушение согнало остатки сна с его лица. Янус улыбнулся.

— Сладостный звук траурных колоколов. Ты сделал это. Амаранта мертва.

Маледикт не ответил, вслушиваясь в низкий, медленный звон. Когда колокола отзвонили — словно обрело покой неровно бьющееся сердце — Маледикт выдохнул.

— Дело сделано. Наконец.

Маледикта распирало от радости, будто она, радость, пустила корни у него в животе.

Янус поцеловал Маледикта в лоб, потом в губы.

— Спасибо, мой рыцарь, мой темный воин. Теперь можешь дать отдых своему мечу.

Радость, только что бушевавшая в теле Маледикта, замерла и стала скукоживаться. Бормоча что-то в знак согласия, он размышлял, ощущает ли и Янус приближение беды. Оставит ли Ани его теперь?

Закрыв глаза, он попытался представить себе самый потайной уголок тела Миранды. Маледикт был уверен, что Ани успела закрепиться в чреве Миранды, как дитя, которое не так-то просто извести, даже с помощью зелий и ядов.

— Что мне делать? — вслух спросил Маледикт.

— Все, что пожелаешь, — сказал Янус. — Мы победили, Мэл.

При звуке тихого бархатного голоса, который Янус приберегал для мгновений в постели, шепота в темноте, Маледикт окончательно размяк.

Если бы Джилли был в комнате, он мог бы сейчас увидеть то, что скрывалось под маской, заглянуть дальше ожидаемого. Маледикт, свернувшись в объятиях Януса, мечтательно улыбался, движения его стали плавными, мягкими… Теперь он вел себя как Миранда, а не как дерзкий юный вельможа. Только Джилли по-прежнему не спешил возвращаться в городской особняк, хотя уже покинул спасительные объятья Лизетты. Он предпочел скитаться по утренним, еще не проснувшимся улицам в поисках информации, которую не могли сообщить ему колокола: жив ли кучер?

То, что он услышал, то, что уловил в полунамеках, которыми обменивались слуги, в шепоте, который торговец присовокуплял к своему товару, наконец, в крике разносчика газет, заставило его стремглав, не разбирая дороги, броситься домой по узким улочкам.

Маледикт положил голову Янусу на колени и позволил векам смежиться. Янус ворошил его волосы и вслух строил планы.

— Мне нужно навестить Ариса. Могут возникнуть вопросы. Амаранта не скрывала своих опасений…

Раздался звук, от которого оба замерли. Маледикт поднял голову, глаза полыхнули темным огнем.

— Что это такое?

По городу плыл радостный перезвон, отражаясь от камней и наполняя воздух эхом. Маледикт свалился с кушетки и зажал уши руками. Внутри у него извивалась и била крыльями Ани — Ее пробудили колокола.

В комнату ворвался Джилли, и Маледикт поднял на него дикий, невидящий взгляд.

— Что означает этот звук, Джилли? Что это?

Джилли старался отдышаться, не в силах выговорить ни слова; грудь его судорожно вздымалась.

— В королевской семье родился ребенок, — сообщил он, глядя прямо Маледикту в лицо, белое, как молоко или мрамор. — Данталион вырезал его из живота Амаранты. Благовест означает, что скорее всего ребенок выживет.

Маледикт вскрикнул. Крик вырвался из заточения его изуродованной глотки, воспарил над колоколами, превысил возможности человеческого голоса. Грачи снялись с гнезд, закружились за окном, сея темные вспышки. Янус отпустил Маледикта; лицо его было тревожно и печально.

— Джилли, ты уверен? — спросил он.

Но у Джилли не было времени на Януса, не было времени ни на что, кроме вздувающейся черноты, заполнявшей хрупкий силуэт перед ним. С рвением деревенского колдуна он принялся чертить в воздухе знаки, призванные нейтрализовать заклятие, но пустое неистовство в глазах Маледикта не убывало.

— Граф умер… Да здравствует граф… Я не допущу этого. — От голоса, в котором не было ничего человеческого, у Джилли волосы встали дыбом. Треск и скрежет, словно издаваемые старыми костями, оживили его сны об Ани.

— Маледикт, — выдохнул Джилли. — Пожалуйста.