У фермера Джайлза был пес по имени Гарм[2]. Собакам приходилось довольствоваться короткими кличками на родном языке, так как мудреные латинские имена приберегали для хозяев. Гарм не знал даже собачьей латыни, но зато, как и все деревенские собаки, прекрасно владел уличным жаргоном, который и пускал в ход всякий раз, когда нужно было побахвалиться, кого-нибудь запугать или же, наоборот, улестить. Пугал он, главным образом, бродяг и нищих, бахвалился перед своими собратьями-псами, а подхалимничал перед хозяином. Хозяином он гордился, но в то же время и побаивался его — Джайлз мог кого хочешь застращать, а если понадобится, умел и прихвастнуть не хуже Гарма.

В те дни никто никуда не торопился, да и суетиться было ни к чему, так как от суеты и спешки дело быстрее не делается. Поэтому люди и обходились без суеты и, надо сказать, споро управлялись с работой и еще успевали потолковать обо всем на свете. А потолковать находилось о чем, так как знаменательных событий было хоть отбавляй. Правда, к началу нашего повествования в Хэме уже довольно давно ничего знаменательного не происходило. Это вполне устраивало фермера Джайлза, человека по натуре медлительного, закоренелого в своих привычках и поглощенного хозяйством. Его только и хватало на то, чтобы, по его же собственному выражению, не пускать волка в дом, а иными словами, гнать нужду от дверей и пить да есть не хуже своего отца. Гарм был тоже по уши в заботах, помогая на ферме, и ни ему, ни его хозяину некогда было думать о Большом Мире, лежащем за пределами их поля, деревни или ближайшего рынка.

А между тем этот Большой Мир был совсем рядом. Неподалеку от деревни начинался лес, а к северу и западу от него тянулись Дикие Холмы, где было немало весьма сомнительных болот. Среди прочей нечисти в горах водились великаны, народ грубый и неотесанный, подчас чинивший всяческие безобразия. Один из этих великанов, самый большой и глупый, был особенно несносен. Я не нашел упоминаний о нем в исторических документах, но это не имеет значения. Он был огромного роста и ходил, тяжело ступая и опираясь на палку высотой с большое дерево. Ему ничего не стоило смахнуть на пути старые вязы, словно это была трава. Он был губителем дорог и разорителем садов, — его гигантские ноги оставляли в земле ямы, глубокие, как колодцы. Если он случайно набредал на дом, то дома после этого как не бывало. Куда бы ни пошел, он крушил все вокруг, поскольку голова его торчала высоко над крышами, и ноги разбойничали сами по себе. Вдобавок он был близорук и слегка глуховат. К счастью, жил он далеко в Диких Холмах и редко посещал места, населенные людьми. В горах у него был огромный развалюха-дом, однако друзей он так и не завел, в основном из-за своей глухоты и глупости, да и великанов-то уже осталось маловато. И поэтому он в одиночестве гулял по Диким Холмам и ненаселенным предгорьям.

Однажды ясным летним днем великан вышел на прогулку. Он бесцельно бродил по окрестным лесам, уничтожая на пути деревья. Неожиданно он заметил, что солнце почти село, а это означало, что настало время ужина. Однако места вокруг были ему незнакомы, и вскоре он понял, что заблудился. Решив, что идет не туда, он повернул совсем в другую сторону. Он шел и шел, пока не наступила ночь. Тогда он уселся и стал ждать луну. Затем он продолжал путь уже при лунном свете, делая огромные шаги, так как ему не терпелось скорее попасть домой. Уходя, великан оставил на огне свой лучший медный котел и боялся, что у котла прогорит дно, но горы теперь были у великана за спиной, и он уже ступил во владения людей, а точнее, двигался к ферме Эгидиуса Агенобарбуса Юлиуса Агриколы, к деревне под названием Хэм.

Ночь была теплая, и коров оставили в поле. Собака фермера Джайлза выбежала из дому, не спросясь хозяина, и отправилась прогуляться по округе. Гарм питал слабость к лунному свету и кроликам. Собаке, естественно, было невдомек, что одновременно с ней под луной гуляет великан. А ведь это могло бы послужить достаточным основанием, чтобы уйти из дому без спросу, и еще большим — чтобы остаться дома и тихо лежать на кухне.

Около двух часов ночи великан ступил на поле Джайлза, сломал изгородь, потоптал посевы и помял траву для покоса. За пять минут он нанес столько вреда, сколько и за пять дней лисьей охоты не могли бы нанести королевские ловчие.

Услыхав громкий топот, доносившийся с реки, Гарм побежал к западному склону невысокого холма, на котором стояла ферма, взглянуть, что там происходит. Великан как раз перешагнул через реку, наступив при этом на Галатею, любимую корову Джайлза. В мгновенье ока расплющил он бедное животное, все равно как фермер жука.

Нервы Гарма не выдержали. С громким визгом он стрелой помчался к дому. Забыв от страха, что убежал не спросясь, он стал громко лаять и скулить под окном хозяйской спальни. Из дома долгое время не доносилось ни звука — фермера не так-то легко было добудиться.

— Караул! Караул! Караул! — продолжал лаять Гарм.

Окно неожиданно отворилось, и оттуда вылетела хорошо нацеленная бутылка.

— Ай-ай-ай! — завизжал Гарм, привычно увернувшись ловким прыжком. — Караул! Караул! Караул!

В окне появилось заспанное лицо фермера.

— Холера тебя забери, чертова псина. Какая муха тебя укусила?

— Никакая, — сказал Гарм.

— Я покажу тебе «никакая». Погоди, утром спущу с тебя шкуру.

Фермер захлопнул окно.

— Караул! Караул! Караул!

Голова снова появилась в окне.

— Еще раз тявкнешь — и от тебя останется мокрое место. Ты что, спятил, дурья твоя башка? Что на тебя нашло?

— Ничего, — сказал Гарм. — А вот на твое поле уж точно кое-что нашло.

— Что ты мелешь?

Джайлз вдруг не на шутку встревожился, и от этого у него даже злости поубавилось. Гарм никогда не отвечал ему так дерзко.

— А то, что у тебя в поле великан,— сказал пес, — самый великанский великан. Сейчас он и сюда явится. Караул! Караул! Он топчет твоих овец. Бедняжку Галатею раздавил, как клопа. Караул! Караул! Он сломал все твои изгороди, а сейчас уничтожает посевы. Смелее вперед, хозяин, иначе у тебя ничего не останется. Карау-у-у-л!

И Гарм громко завыл.

— Заткнись! — приказал фермер и захлопнул окно.

«Боже милостивый»,— прошептал он. Его охватила дрожь, несмотря на то, что ночь была теплая.

— Иди, ложись и не валяй дурака, — сказала жена. — А собаку утром утопи. Еще не хватало слушать ее брехню. Она и не то скажет, когда попадется на воровстве.

— Может статься, так, Агата, а может, и не так. Что-то неладное творится на поле, хотя, может, Гарм и наплел с три короба. С него станется, хотя он явно чем-то напуган. И с чего ему вдруг поднимать такой визг ночью? Ведь он мог юркнуть через черный ход рано утром, когда разносят молоко.

— Что толку стоять и молоть языком, — сказала жена. — Коли ты веришь псу, поступай, как он советует — смело вперед!

— Говорить-то проще, чем делать, — проворчал Джайлз.

Но по-честному, он только наполовину поверил россказням Гарма. Трудно себе вообразить, что ни свет ни заря у вас на поле вдруг может появиться великан.

Однако собственность есть собственность. От этого никуда не денешься. С правонарушителями разговор у фермера был короткий, и, пожалуй, немногие на него бы согласились. Он натянул штаны, пошел на кухню и снял со стены ружье с раструбом. Читатели, наверное, спросят, что такое ружье с раструбом. Говорят, что именно этот вопрос был задан Четырем Мудрым Грамотеям из Оксенфорда[3], которые после некоторого размышления ответили на него следующим образом: ружье с раструбом — это короткое старинное ружье, выстреливающее множеством пуль. Поражает цель на небольшом расстоянии (в цивилизованных странах вышло из употребления, так как вытеснено другим огнестрельным оружием).

Ружье фермера Джайлза имело широкий раструб наподобие рога и стреляло любой дрянью, которую в него заталкивали. Ружье давно не поражало никаких целей, так как фермеру редко приходилось заряжать его, а стрелять он из него так ни разу и не стрелял. Как правило, одного вида ружья было достаточно, чтобы обратить в бегство любого нарушителя. Страна в то время была недостаточно цивилизованна, и потому ружья с раструбом еще не вышли из употребления. Тогда это был единственный вид огнестрельного оружия, да и тот встречался довольно редко. Люди предпочитали лук и стрелы, а порох использовали главным образом для фейерверков.