9. СИНЕГУБКИ У Синегубок в глубине черным-черна вода, звонит их колокол на дне, когда идешь туда. Не ожидая там беды, ты в двери к ним стучишь, но только бульканье воды там нарушает тишь. У речки ив плакучих ряд, и в гулкой тишине вороны черные сидят и каркают во сне. Русалочьи Горы не всякий отыщет — там мглистые рощи во мраке долин, там ветер в безлиственных кронах не свищет — там ждут Синегубки, хозяйки глубин. При свечке маленькой все дни сидят они впотьмах, и золото свое они считают в погребах. Струи холодные текут со стен и с потолка, а Синегубки гостя ждут, следя исподтишка. Подманят тихо, а потом, легонько теребя, вопьются крепко синим ртом — и высосут тебя. Русалочьи Горы таятся во мраке, паучья ведет туда тонкая нить. Болота пройдешь и пройдешь буераки — найдешь Синегубок, чтоб их накормить! 10. ОЛИФАН Я Олифан — меня не трожь! Не мышка я, не кошка! На башню я слегка похож и на гору немножко. Передвигаю на ходу свои колонны-ноги — и если я куда иду, не стойте на дороге! И никому не ведом вес моей огромной туши, и с головой накроют вас мои большие уши. Два желтых бивня я несу — они несут охрану: и потому никто в Лесу не страшен Олифану! Я топаю средь бела дня, и про меня не лгут — но тому, кто не встречал меня, в меня поверить трудно! Зато, кто увидал хоть раз, до смерти не забудет — и шуток, уверяю вас, шутить со мной не будет! 11. ХВОСТИТОКАЛОН А вот перед вами Хвоститокалон! Хоть с виду не очень приветливый он, и гол, и угрюм, и печален — а все ж на остров для высадки очень похож. Так спустим же сходни — давайте играть! А можно, наверное, позагорать! Сидят на нем чайки. О чем они стонут? Но будьте внимательны! Чайки не тонут! То чайки! Но если из вас кто-нибудь захочет на острове том отдохнуть и, может быть, даже ему невзначай взбредет на огне вскипятить себе чай — Ах! Лучше не надо! Ведь все неспроста! Хоть кожа его и прочна и толста и с виду вам кажется, будто он спящ, но знайте — о олухи! — ОН НАСТОЯЩ! Укрыв под волнами огромный живот, он медленно-медленно морем ПЛЫВЕТ! И если потопать ему по спине иль чайник поставить кипеть на огне — печально, движение сделав одно, незваных гостей он отправит на дно! Немало чудовищ скрывают моря. Я вам рисковать не советую зря, поскольку Хвоститокалон-тугодум не жалует тех, кто теряет свой ум. Теперь он остался последним в роду — и встреча с ним в море приносит беду. И вы не сходите — даю вам совет! — на берег, которого в лоции нет, а лучше совет мой примите другой: не стоит из дому вообще ни ногой! 12. КОТ Вот толстый кот сопит и спит, лишь мышь в тиши у плит скрипит. А кот бредет в лесу сейчас, где яр пожар звериных глаз, где дикий рык, пир страшных игр, налево — лев, направо — тигр. Игрива грива, пасть льва — страсть! Не дай вам бог туда попасть! И грозный тигр того, кто слаб, когтистой лапой — цап-царап! Они одни в лучах луны добычу бьют, сильны, вольны, но кот — и тот, о том, кем был, сопит и спит — а не забыл! 13. НЕВЕСТА ПРИЗРАКА В горах далеких человек на валуне сидел — сидел, сидел за веком век и тени не имел. В ночи пронзительно крича под полною луной, слетались совы, клюв точа о камень неживой. Явилась дева средь ночи с венком на голове, струились лунные лучи по трепетной траве. И этот человек разбил заклятие свое, и обнял деву, и обвил, и отнял тень ее. С тех пор ни солнце, ни луна ей свой не лили свет — без тени мается она, где дня и ночи нет, но раз в году у них пора явиться из темна: они танцуют до утра вдвоем — а тень одна. 14. СОКРОВИЩА Луна и солнце были юны, лучи их были словно струны — и пели боги на заре о золоте и серебре, и травы серебром искрились, и реки золотом струились. Еще ни гном и ни дракон травы не мял той испокон, и мир еще не ведал смрада, что шел из черной глотки ада. И жили эльфы на земле — и в кузницах своих во мгле волшебные заклятья пели, дабы добиться высшей цели, вплавляя лунные лучи в короны, кольца и мечи. Но злое наступило время — и мир покинуло то племя. И песни эльфов не звучат: железом скованы — молчат. Враг, неприемлющий добро, все золото, и серебро, и драгоценные изделья надолго спрятал в подземелья и проклял их заклятьем зла — на земли эльфов мгла легла... В пещере старый гном сидел — он плавить золото умел; ковал он до седьмого пота — согнула в рог его работа; и сотни отковав колец, он мнил купить себе венец, но кожа гнома пожелтела, и за работой то и дело из-за давно ослабших глаз ронял во мраке он алмаз. И занят был он лишь собою, когда дракон, влеком алчбою, к нему явился на порог и гору беспощадно сжег; золою стали кости гнома во мраке выжженного дома. В горе старик-дракон дремал, и глаз его во тьме был ал — но, золото обняв крылами, дракон скукожился с годами, покрылся пленкой алый глаз, и горн внутри почти погас; горя, алмазы и рубины вдавились в панциря пластины; он нюхал золото, лизал — и совершенно точно знал, где под его крылом местечко любого малого колечка. И дни и ночи напролет он думал, как воров сожрет, как выпустит кишки любому, — и снова погружался в дрему. Но старый дремлющий дракон не услыхал кольчуги звон и пробудился слишком поздно, когда к его берлоге грозно явился воин молодой, чтоб вызвать на жестокий бой; крыла драконовы устали и уступили хладной стали — и огнедышащий дракон мечом булатным был сражен. В своей блистающей короне седой король сидел на троне; не ел, не пил, не пировал, но часто хаживал в подвал — в его сокровищнице темной стоял резной сундук огромный, что был на семь замков закрыт и чистым золотом набит. Давно его померкла слава, и правил он давно неправо; дворцы ветшали, но зато свое любил он золото. Беда пришла к его палатам — он был повержен супостатом, на трон его уселся враг, а кости бросили в овраг. Лежат сокровища в пещере: там наглухо закрыты двери — никто вовеки не войдет под этот мрачный древний свод. Теперь стада на мирных склонах пасутся среди трав зеленых, и жаворонок звенит с высот, и ветер с моря травы гнет. Покуда эльфы спят глубоко, покуда ждет земля — до срока, в который мгла сметется прочь, сокровищами правит Ночь. |