– Значит, ты испугался, что потеряешь меня? – улыбнулась Нора и, прильнув к плечу Джефа, потерлась о его свитер щекой.

– Представляешь, какой я трус? – проговорил он, крепче прижимая ее к себе.

– Ты не трус, – прошептала она, подставляя ему губы, – ты мой верный рыцарь, которого я люблю больше жизни.

И они слились в поцелуе, забыв обо всем на свете.

Дни, проведенные в охотничьем домике, пронеслись для Норы и Джефри, словно один непрекращающийся праздник. Они бродили по замершему лесу, видели живую лису и разыскали омелу; пытались ловить, правда безуспешно, рыбу; любовались звездами в Сочельник; дарили друг другу купленные в деревенской лавке подарки в Рождество… и любили, любили, любили друг друга.

В рождественскую ночь, после праздничного ужина они долго лежали у камина, расположившись на медвежьей шкуре. Вокруг стояла непривычная городскому уху тишина, уютно потрескивали поленья, пламя, одаривая их теплом, плясало свой вечный танец, отбрасывая на стены причудливые тени от голов животных, развешенных по стенам. Засмотревшись на оскаленную морду волка, Нора зябко передернула плечами.

– Что не так? – тут же чутко отозвался Джефри, лениво дремавший, положив ей голову на колени.

– Мне кажется, что мы в древней сказке, и сейчас откроется дверь и войдет…

– Кто?

– Не знаю… Дух здешних мест… и благословит нас…

– Или прогонит взашей. Боюсь, что, глядя на такую прорву невинно убиенных животных, он вряд ли нас полюбит. Интересно, они на совести Мадлен, или это ее мужья постарались? Кстати, откуда здесь взялся волк? По-моему, они давным-давно перевелись.

– Ну вот, – расстроилась Нора, – ты всю сказку испортил.

– Неправда, – ласково погладил он ее волосы, – просто я не хочу быть участником чужой сказки. Мы напишем свою, хорошо? И там не будет убитых животных. Все будут живы, здоровы и счастливы. Как ты думаешь? А у главных героев сказки будут шестеро детей. Три девочки и три мальчика.

– Ты с ума сошел, – замахала на него руками Нора, – да я помру раньше, чем рожу такую ораву!

– А сколько же ты хочешь? – В его голосе послышалось легкое напряжение.

– Ну… одного… или двоих… У меня уже не тот возраст, чтобы стать многодетной матерью. Двадцать восемь – это тебе не восемнадцать лет.

– Об этом я не подумал. Просто мне хотелось, чтобы в доме было много детей.

Они замолчали, думая каждый о своем. Потом Джефри приподнялся на локте и посмотрел в погрустневшее лицо Норы:

– Прости меня, малыш. Я не хотел тебя расстраивать. Сколько будет детей – столько и хорошо. Мы молоды и любим друг друга, а это главное. В конце концов, мы можем усыновить хоть целую футбольную команду. Как ты на это смотришь?

– На что? – чуть принужденно улыбнулась Нора. – На перспективу появления в доме двенадцати пацанов или на сам процесс усыновления?

– На то и другое.

На этот раз пауза была гораздо дольше. Нора смотрела на огонь и думала о том, как резко меняется ее жизнь, спрашивая себя, готова ли она к переменам. Сейчас у нее последний шанс спрыгнуть с подножки поезда, отказаться от этого мужчины, ломающего все ее жизненные устои… Но она, легко рассмеявшись, кивнула, глядя в глаза любимого:

– Положительно. Пока ты рядом, я готова усыновить целую роту, при условии, если пацаны будут такие же красавцы, как ты.

– Ну полное сходство я не гарантирую, но то, что я всегда буду рядом, – за это ручаться могу.

За окном занималась робкая зимняя заря, а они все продолжали обсуждать свои планы и взаимные условия… Жаворонок Джефри пообещал, что не будет будить по утрам сову-Нору, а мерзлячка Нора, в свою очередь, поклялась, что будет закаляться, начиная с завтрашнего дня, потому что Джефри не мог заснуть в душной комнате.

Так, шаг за шагом, они вырабатывали кодекс правил, составляющих основу мирного сосуществования людей, совершенно разных по жизненному опыту, но стремящихся всей душой найти точки соприкосновения, а не отторжения. Наконец основные вопросы были решены, и будущие муж и жена заснули прямо на шкуре перед угасающим камином, впервые обойдясь без сексуальной игры. Им было хорошо вместе, словно двум половинкам, нашедшим друг друга в огромном мире.

Ночной мрак расступился, и головы животных, висящие по стенам, уже не смотрели на них с угрозой. Казалось, волки и олени, кабаны и медведи, и даже гордость охотничьей коллекции – кафрский буйвол, привезенный Мадлен из Африки, берегли их сон, словно лесные стражи. Старинные часы с кукушкой тихо отсчитывали последние минуты их романтических каникул. Впереди ждали работа и Мадлен…

Только воспоминания о рождественской поездке помогли Норе пережить последующие месяцы дрессировки, которые устроила ей Мадлен, заявившая, что не желает, чтобы ее будущая чемпионка в чем-нибудь уступала Элен. Та прекрасно танцевала, и Норе пригласили учителя бальных танцев, та говорила по-французски, и Мадлен тут же перешла в общении с Норой на язык Бальзака и Гюго. Бедная девушка, весьма равнодушная к языкам в колледже, несколько приуныла. Она попыталась пожаловаться Джефри, но тот только улыбался.

– Она не Пигмалион, а я не Одри Хепберн! – в порыве гнева кричала Нора.

– Дорогая, выбери что-нибудь одно, – парировал красавец, – либо Рекс Харрисон и Одри Хепберн, либо Пигмалион и Галатея. Не надо путать мюзикл с классикой…

Так, в тренировках и любовных перипетиях незаметно летели дни. Джефри и Нора уже успели съездить на несколько местных соревнований, и казавшийся таким далеким Чемпионат Мидлендса в Коустоне приближался с неотвратимостью скорого поезда, затмив собой все остальные проблемы.

В один прекрасный весенний день Мадлен вышла к завтраку чуть более торжественная, чем обычно, и, стараясь не подавать виду, что волнуется, произнесла будничным голосом:

– Готовьтесь, ребята. На следующей неделе едем в Коустон.

Услышав о приближении часа «Х» Нора слегка приуныла, и если бы не веселое подтрунивание Джефри, совсем бы скисла. А тот, словно двужильный, все утро возился с ней и Колизеем, а потом, после обеда, выводил Трепета и прыгал через барьеры, с каждой неделей поднимая жерди на препятствиях все выше.

За два дня до отъезда Мадлен устроила им экзамен и впервые в жизни похвалила своих подопечных. Это было что-то из ряда вон выходящее, и если бы Норе предложили на выбор олимпийскую медаль или похвалу этой скупой на комплименты женщины, то неизвестно, что бы она выбрала.

А на следующий день, накануне отъезда, Мадлен устроила им выходной, мотивировав свое решение тем, что какое бы место ни заняли Нора и Джефри, они заслужили «небольшую морковку», а Колизей и Трепет – право хоть немного отдохнуть от опостылевших всадников.

Нора с Джефри решили отметить свалившееся счастье поездкой в соседний городишко «проветриться», то есть пройтись по магазинам, чтобы подобрать Норе туалет на банкет, которым по традиции завершался Коустон.

Бродя по сонным улочкам с редкими прохожими, они остановились около почты, и Джефри поинтересовался:

– Слушай, а ты сообщила своим старикам о нашей помолвке?

– Нет… – замялась Нора, но, увидев вытянувшееся лицо своего возлюбленного, тут же поторопилась его успокоить: – Понимаешь, если я им сейчас позвоню и скажу, что собираюсь выйти за тебя замуж, то максимум через пару часов мои родичи окажутся здесь с ахами, вздохами и причитаниями. Я лучше сделаю это после чемпионата. Тогда у меня будет время, чтобы все это выслушать.

– М-да, – задумался Джефри, – у меня есть компромиссный вариант. Давай, ты им напишешь. Этим ты успокоишь мое сердце и избежишь необходимости немедленного отчета о своих матримониальных планах. Идет?

Он скорчил такую забавную гримасу, что Нора не выдержала и расхохоталась на всю улицу.

– В тебе погиб великий коммивояжер. Ты продашь даже шубу папуасу. Пойдем, я черкну им открытку.

Джефри подхватил ее на руки, перенес через улицу и, открыв ногой дверь почты, к великому изумлению ее сотрудницы, пронес Нору через все помещение и поставил на ноги у витрины с открытками.