Через некоторое время человеческие следы на пляже этого экзотического островка стали казаться мне уже не свидетельством его обитаемости, а просто его случайного посещения людьми — до того все вокруг выглядело диким и нетронутым, предоставленным самому себе.

К центру острова кустарник стал гуще, но не настолько, чтобы сквозь него приходилось продираться. По-настоящему интересное все еще не встречалось, время у меня было ограничено, поэтому я всматривался под ноги и в ветви ближайших кустов все напряженнее. Это и позволило незнакомцу возникнуть передо мной неожиданно, словно привидению.

Сначала я увидел только его худые рыжеволосые ноги в грубых сандалиях, потом — заношенные шорты, из правого кармана которых торчала рукоятка крупнокалиберного пистолета, замызганную, с темными кругами под мышками рубашку цвета хаки и — наконец — худое, как он сам, лицо: рыжую нечесаную бороду, под которой угадывался длинный подбородок и — глаза: пронзительно голубые, прищуренные от слепящего солнца.

Я смотрел на него, оцепенев от неожиданности, чувствуя, как по мокрой от горячего пота спине поднимается холодок.

Так продолжалось, наверно, с полминуты.

— Что вы делаете на моем острове? — вдруг резко спросил он, быстро хватаясь за рукоять пистолета.

— Я?… На вашем острове?… (Лишь позднее до меня дошло, что — к счастью — он задал этот вопрос на английском.)

— На моем острове, — глядя по-прежнему с острой ненавистью, раздельно повторил он. — Острове, который я купил за свои деньги и который принадлежит мне до последней песчинки.

— Видите ли… — сказал я, стараясь тщательнее подбирать слова. — Я не делаю ничего плохого, то есть ничего, что могло бы нанести вам ущерб. Я — энтомолог, то есть изучаю насекомых, — пояснил я, боясь, что он не поймет. — Я только изучаю насекомых — и все. Меня интересуют только насекомые, и я не знал, что этот остров — ваша собственность.

Напряженность его позы немного ослабла, рука соскользнула с рубчатой рукоятки и вытянулась вдоль бедра.

— Значит, вы — ученый? Энтомолог? — спросил он сразу более спокойным тоном и даже как будто с долей интереса.

Мы стояли шагах в пяти друг от друга.

Он искоса взглянул на ветвь у своего плеча, быстрым движением снял с нее что-то и щелчком бросил к моим ногам.

Это была одна из многих разновидностей тропических бронзовок. Даже не нагибаясь, лишь посмотрев, я назвал ее по-латыни и сказал то, что принято говорить при классификации насекомого.

Удивительно, но незнакомец, казалось, понял все до последнего слова.

Теперь передо мной стоял уже просто неопрятный и издерганный человек, который о чем-то напряженно думал.

— Как вы сюда попали? — спросил он, наконец.

— Я из экипажа научно-исследовательского судна. Мы решили попутно ознакомиться с островом. С флорой и фауной вашего острова. На таких островах не так уж редки неожиданности.

— Да, да… я понимаю, — погруженный в свои мысли, пробормотал он, потом вскинул голову:

— Вы говорите с акцентом.

— Я не англичанин. Я русский. Это советское научно-исследовательское судно.

— Отлично… — опять задумчиво пробормотал этот странный тип. — И сколько вы намерены пробыть здесь?

— Еще часов пять-шесть. Может — восемь… Мне начало казаться, что я все же имею дело с сумасшедшим. С элементарным сумасшедшим, у которого из кармана шортов торчит рукоять крупнокалиберного пистолета.

— Так, значит, вы — ученый?

— Я уже говорил вам. Энтомолог.

Он снова надолго задумался.

Я, чувствуя какую-то непонятную дополнительную тревогу, внимательно посмотрел мимо него и вздрогнул, увидев сквозь негустой кустарник, метрах в пятнадцати, крупную западноевропейскую овчарку. Она неподвижно лежала, вытянув перед собой лапы и, часто дыша открытой пастью, неотрывно стерегла каждое мое движение. В нескольких метрах правее, едва различимая под низкими нависшими ветвями, пряталась другая овчарка. Я понял, что полностью завишу сейчас от чужой, непонятной мне воли. Еще я подумал: «Хорошо, что заметил собак. Они предохранили от глупости, на которую инстинктивно почти решился: если бы я решил его обезоружить — это стало бы последней глупостью в моей жизни…»

— Отлично! — сказал вдруг незнакомец и резко тряхнул кудлатой головой. — О’кей.

Он посмотрел на меня и обнажил в улыбке почти все свои желтые от никотина зубы.

Я машинально улыбнулся ему деревянной улыбкой, не понимая еще, в чем дело.

— Все хорошо, — сказал незнакомец с вымученной приветливостью издерганного и, может быть, в самом деле душевно нездорового человека.

Он подошел почти вплотную:

— Вытащите у меня из кармана пистолет и переложите в свой карман.

Я нерешительно выполнил его просьбу.

— Вот так-то лучше. Надеюсь, теперь вы меня не опасаетесь?

— Нет…

— Давайте познакомимся. Меня зовут Ирвинг Лоусон.

— Олег Кондратьев.

— Значит, вы — ученый?

Я утвердительно кивнул головой.

— Я тоже. Я тоже ученый, — сказал Лоусон. — Мы с вами, к тому же, не только из разных стран, но даже принадлежим к различным социальным системам. И — говоря прямо — ваша мне нравится гораздо больше… Вы только что сказали, что у вас есть в запасе несколько часов. Я приглашаю вас в гости. Мне бы очень хотелось с вами поговорить. Просто поговорить — и все.

— Хорошо, — согласился я, чувствуя, что буду жалеть, отклонив приглашение этого странного человека.

— О’кей, — опять сказал он и, повернувшись спиной, пошел впереди меня через кустарник.

Овчарки теперь бесшумно бежали метрах в десяти слева и справа; только изредка в прогалинах мелькали их сероватые бока.

«Это не похоже на дрессировку, — невольно подумал я. И, взглянув на происходящее со стороны, окончил: — И Лоусон, пожалуй, тоже не похож на сумасшедшего…»

— Я узнал, что ваш корабль приближается к острову задолго до того, как он бросил якорь, — размеренно шагая длинными худыми ногами, говорил, не оборачиваясь, Лоусон. — Знал его водоизмещение и то, что это научно-исследовательское судно. Даже приблизительное число членов экипажа. Не знал лишь, под чьим оно флагом. Надо будет научить их этому, большое упущение с моей стороны.

— Кого — «их»? — машинально спросил я.

— Уже совсем недалеко, — сказал он, оставив мой вопрос без ответа. — Уже совсем близко. Вон… видите ту группу деревьев? Там моя резиденция.

При нашем приближении на одной из пальм громко защебетала черная обезьянка и ловко соскочила на плечо Лоусону.

— Все хорошо, Джон, — сказал он, погладив ее по спине.

Овчарки вышли из кустарника и остановились чуть поодаль.

— Дик и Рид, — кивнул он в их сторону.

— Понятно… — рассеянно сказал я, оглядываясь в тщетных поисках его резиденции.

То, что мне вначале показалось большим термитником, и оказалось входом в резиденцию Ирвинга Лоусона. Это был крепчайший железобетонный колпак, замаскированный под термитник и оборудованный, как настоящий дот, вплоть до крупнокалиберного (у него, очевидно, была слабость к крупнокалиберному оружию) пулемета у закрытой сейчас амбразуры.

— Тут целый арсенал… — невольно произнес я, когда массивная бронированная дверь, повинуясь какому-то скрытому устройству, отошла в сторону и мы очутились в этом доте-прихожей.

— Не иронизируйте, — сухо ответил Лоусон. — При образе жизни, который мне приходится вести, никакая предосторожность не может быть лишней.

В железобетонном полу открылся еще один бронированный люк.

— …К тому же, — продолжил он, — вот такие подземелья, оборудованные хорошей вентиляцией и кондиционерами, — самое подходящее жилище для этого климата.

Мы спустились по крутой винтовой лестнице и оказались в первом помещении, судя по всему, служившем ему спальней, столовой, кухней и рабочим кабинетом. Дверь — уже не такая массивная, как предыдущие, — вела куда-то еще дальше.

— Там у меня лаборатория, библиотека, мастерская и подсобные помещения. Хотите взглянуть на лабораторию?