Тогда, глядя на существ из другого мира, он был потрясен своей догадкой, но — с одной стороны — она не вызывала сомнений, а с другой — он не был способен задуматься над ее смыслом и вероятностью. Теперь, вспомнив то внезапное озарение, потрясение, вызванное им, Булочкин подумал, что было бы удивительнее, окажись по-другому.
Одинаково течет время в любой точке Земли, но даже на Земле у существ, которые многие миллионы лет назад имели, пожалуй, общих предков, темп времени заметно разный: стрекоза и улитка, белка и черепаха, тунец и губка… Есть водоросли, вырастающие за сутки на полметра, и есть деревья, которые и через десятки лет после того, как из семени проклюнется росток, больше похожи на чахлый кустарник…
И все же даже теперь он почувствовал неодолимый озноб, вспомнив хозяев звездолета. Да, они отлично знали, что если будут вести себя естественно, то лишь смертельно испугают человека у костра, им было трудно подлаживаться под его темп, но на первой стадии контакта это было необходимо. А потом, считали они, когда он окажется уже в корабле, ему можно будет объяснить, для начала — хотя бы самое необходимое, и он начнёт спокойнее воспринимать то, что увидит.
Булочкину предложили сесть, и он, хотя не сразу, сел в невесть откуда появившееся, как раз по его комплекции, кресло. Астронавты из созвездия Ориона стали полукругом перед человеком, и из переговорного устройства одного из них (Булочкин еще не мог их различать, они, в совершенно одинаковой форме, казались для него на одно лицо) вновь, как около костра, заспешил захлебываясь голос неестественный для человеческого уха, словно взятый напрокат у героя мультфильма. Опять сначала пошли приветствия, а потом — деловая часть.
«Совсем как у нас», — машинально отметил Булочкин, но тут же догадался, что у них, наверно, по-другому даже это, но они хотят, чтобы было побольше привычного ему,
Приветствия были напыщенными, деловая часть началась почти без перехода. Его просили не придавать значения естественным в таких обстоятельствах чувствам опасности, неуверенности, страха за себя и свое будущее. Он должен спокойнее относиться к тому непривычному и, возможно, невероятному, что окружает его, а таким для него является здесь почти все.
— Это естественно, — торопливо убеждал голос из переговорного устройства. — Вспомните хотя бы, как на вашей планете различались культура, образ жизни цивилизаций и племен, разделенных расстояниями или естественными преградами. Со временем вам станет понятным многое. Мы приложим для этого все силы. После всестороннего изучения индивидуальных особенностей ваших биохимических процессов, психики, особенностей восприятия, мышления и так далее — мы будем в состоянии сделать наше взаимопонимание более полным. Есть средства и методы, позволяющие надежно улучшать память и мышление: именно это мы имеем в виду. Ваш мозг обладает многими возможностями, но далеко не все они и не полностью используются вами, потому что для этого еще не назрела настоящая необходимость. Вы будете открывать резервы мозга и овладевать ими по мере усложнения вашей цивилизации, которому суждено происходить все стремительнее…
До Булочкина вдруг ясно дошло, что с момента встречи с пришельцами он чувствует себя, как шахматист в жестоком цейтноте. Ему не хватает времени, чтобы по-настоящему задуматься, он не успевает за событиями, хотя хозяева звездолета делают для этого асе, что в их силах. Стремление не отстать выматывало его все больше. На какое-то время он перестал воспринимать голос из переводного устройства: тот звучал, но не достигал его сознания.
«Они хотят меня обследовать, а затем сделать что-то с моим мозгом, — застрял он на этой мысли. — Сначала они меня обследуют, а потом что-то сделают с моим мозгом…»
И вот тогда, впервые с начала контакта, Булочкину стало страшно. Это был инстинктивный страх, как есть инстинктивное отвращение. Булочкин не сразу понял, отчего ему стало так страшно.
Между знанием чего-то и осознанием всегда лежит какой-то отрезок времени. Чем меньше мы подготовлены к восприятию события, тем больше времени требуется, чтобы осознать его значение и последствия. И бывает так, особенно в критические моменты, что новая информация еще до того, как полностью осознается, начинает руководить нашими поступками. Мы говорим тогда, что поступаем инстинктивно, бессознательно, но спустя некоторое время приходим к выводу, что у нас были веские основания поступать именно так.
Булочкин отлично понимал, что его жизни ничего не угрожает, подобные опасения просто не приходили ему в голову. Но есть страх не менее сильный — это страх потерять себя, перестать быть собой. Больные неизлечимым психическим расстройством нередко вызывают такие же чувства, как и умершие. Булочкин навсегда терял планету Земля — ее города и леса, моря, океаны, горы и реки, небо голубое и небо в серой пелене туч, цветы в скверах и солнечные закаты, новые книги и красивых женщин, ощущение своей причастности к миллионам и миллионам таких же, как он сам, очень разным, но в главном — таких же. Он навсегда терял целый мир, и взамен оставалась лишь память о нем — бледное и поверхностное отражение, которое, не обновляясь ежедневно, отодвигаемое новыми поразительными впечатлениями, обречено терять краски, подробности и четкость.
Мир, который он терял, был частью его самого, хотя лишь теперь Булочкин по-настоящему понял это. Его отношение к миру, теперь оставляемому, было слагаемым его личности. И вот, кроме всего этого, они собирались еще изменять его психику, мышление, мозг… Что же тогда останется от него, от Булочкина? Черты лица и цвет волос? Джинсы и куртка цвета хаки?…
Уже сейчас, отгороженный металлом звездолета от Земли, после происшедших невероятных событий, он не был прежним Булочкиным, хотя его духовная связь с Землей еще оставалась прежней, Земля еще была частью его самого. Да, он мечтал увидеть другие миры, да, он вошел в корабль, прилетевший из созвездия Орион, но сделал это только потому, что ни на миг не сомневался: где-то там, на далекой планете, из корабля тоже выйдет он, именно он. Лишь при этом условии происходящее имело для Булочкина смысл. И вдруг он понял, что для пришельцев это условие, наверно, необязательно, что они, наверно, относятся к личности и индивидуальности совсем не так, как мы на Земле; то, что невозможно для нас, очевидно, допускается их понятиями о гуманности и морали.
«Я не соглашусь на это! — покрываясь испариной, решил Булочкин. — Нет, ни в коем случае…» Ему нужен был он сам, а не наполовину искусственный гений, сохранивший его внешние черты. Решение было единственным возможным для него, сама мысль о том, что его могут модифицировать, заставила Булочкина напрячься и до боли сцепить ладони, однако в глубине души у него была уверенность, что хозяева корабля не станут делать над ним ничего помимо его воли.
Страх перед модификацией, осознанный им, отступил, и теперь его стало больше мучить опасение, что он просто не сможет как следует объяснить пришельцам свой отказ, сделать отказ таким же понятным для них, как понятен он ему самому.
Голос переводного устройства продолжал вводить его в другой мир, знакомить с особенностями этого мира. Вновь вслушавшись в его торопливую речь, Булочкин пожалел, что пропустил много важного.
Голос говорил о смерти и бессмертии, о том, что бессмертие принципиально возможно при очень высоком уровне науки и технологии и все же является абсурдом.
— Но мыслящие существа, как показывает наш прежний опыт и исследование других цивилизаций (в том числе вашей), стремятся максимально продлить срок своей жизни. Это Первый путь: не стремясь радикально увеличить темп жизни индивида — максимально удлинять ее срок. Это самый простой путь, но он не эффективен… А можно сделать наоборот. И этот путь дает колоссальный выигрыш во времени для цивилизации, избравшей его. В принципе, Время течет одинаково на Земле и на любой из планет звезд созвездия Орион. В каких-то участках и даже целых областях Пространства существуют его аномалии, но это не имеет отношения к тому, о чем мы сейчас говорим. Мы отказались от увеличения отрезка Времени, отведенного для существования индивида, но стали увеличивать темп его жизни. При развитии цивилизации это происходит и само собой, но лишь до определенных пределов: пока не исчерпаются потенциальные возможности, заложенные биологической природой. Сравните, например, темп жизни человека в древнем Новгороде и в любом из ваших теперешних городов. Но так не может продолжаться до бесконечности. Наш путь — это перестройка энергетики организма, всех обменных процессов, органов, нервной системы, мозга… — создание Жизни на принципиально иной основе…
