Чуть позже, когда они уже совсем засыпали на кушетке, голые, прикрытые только белоснежным халатом старшей медсестры, Боб обратил внимание, что замечательные груди Норы расплющились о белую простыню. Он надеялся, что Доктор с Большой Буквы, Пикерас, мистер Ноунек, никогда не узнает о случившемся. Боб попытался перевести взгляд на окно. Первое окно без прутьев, которое он видел за долгое время. Оно показалось ему шедевром искусства, самым лучшим полотном на свете. Боб вспомнил о Кларе и представил, что ровно в этот момент (who walks in when I walk out?[35]) Клара тоже может лежать с кем-нибудь в постели. Картина была неприятная, но Боб пытался удерживать ее в своей голове, чтобы увидеть, кто же заставляет Клару умирать от наслаждения. Быть может, все тот же Пикерас? Бобу никак не удавалось рассмотреть незнакомца, пока тот не обернулся в его сторону, – и тогда перед мысленным взором Боба возникло лицо старика Ван Го-га на постели рядом с Кларой.

Любовь – как тараканы: рождается, растет, приумножается, а потом, после дезинсекции, умирает и исчезает.

Боб услышал заводские гудки но ту сторону стены и сразу почувствовал себя виновным. Он задумался, на каком заводе гудят, может ли Клара расслышать этот звук из того места, где она сейчас находится, и если да, то проснется ли в ней с этими гудками такое же чувство вины. Задумался, теряет ли она себя в момент последнего наслаждения так же, как это случилось с ним.

На следующий день Боба Иереги опять вызвали к Норе. Когда он вошел, старшая медсестра Аляски была почти совсем без одежды, и они опять бросились навстречу смерти. Нора раскурила сигаретку и протянула ее Бобу, тот смотрел на нее по-детски наивно, потом раскурил другую для Норы.

– А как бы ко всему этому отнесся Доктор?

– Ты слишком поздно о нем вспомнил.

– И все-таки?

– Доктор испарился, Боб. Он исчез.

Нора как будто очнулась после тяжелого сна, в ее голосе звучала агрессия.

– Исчез?

– Ты ведь не станешь меня уверять, что тебе ничего не известно? Я знаю обо всем, знаю, что этот Русский и ты действуете сообща. Говорят, Пикерас уплатил старый должок… Да что же, черт вас дери, вы с ним сделали?

Это был явный бред.

– Я… Клянусь вам, я ничего не знаю…

– Вы его пришили, ведь правда?

Боб не мог поверить тому, что слышал; его сильно поразило, что ярость Норы не оставляет места слезам.

– Знаешь, о чем болтают на улице, Боб? Хочешь, расскажу, о чем болтают на улице? Говорят, его заставили проглотить бильярдный шар, а потом тело сбросили в море. Ты слышишь меня, Боб?! В море, а сначала заставили проглотить бильярдный шар! Подонки, сучьи дети!

Боб застыл, превратился в камень. Но худшке новости были еще впереди. Нора, как и была, без одежды, подошла к столу и достала из ящика конверт кремового цвета, при этом ярость на ее лице сменилась гримасой жестокости.

– Мне прекрасно известно, что Русский и эта твоя подружка-потаскушка дергали за все ниточки, лишь бы только от него избавиться. Но ты за это дорого заплатишь, Боб.

Бобу все труднее становилось понимать смысл происходящего. Однако месть – это блюдо, которое подается холодным. Тем более здесь, на Аляске. Боб открыл конверт и обнаружил моментальные фотоснимки, сделанные накануне: дикое совокупление Боба и Норы. А на конверте проставлен адрес в квартале Боливия и полное имя Клары.

Нора выхватила конверт у него из рук и вместе с фотографиями вложила туда измятую бумажку с надписью: «Я стараюсь лечиться с удовольствием».

Боб узнал свой собственный почерк.

Боб возвращался в свою комнату мрачнее тучи. Его, как мальчишку, поймали на крючок. Поставить пластинку «A Love Supreme» и забыть обо всем. Мак, сладкий мой мак! В коридоре он натолкнулся на охранника – борова, который обычно сидел при входе. Боб был уверен, что снимки сделал именно этот тип, притаившийся в большом шкафу. Его пальцы до сих пор источали предательский запах магния.

Боб попытался взять себя в руки. Затея с конвертом наверняка лишена смысла. Клара уже давно уехала из города, и, быть может, навсегда. А если нет? Почему он так уверен? Бобу хотелось бы думать, что, останься Клара в Роттердаме, она бы хоть раз его навестила. Но, вероятнее всего, она отправилась в Нью-Йорк. О том, что произойдет, если конверт попадет в руки Клары, даже думать не хотелось. Она не остановилась бы и перед убийством. Боб зажмурил глаза и изо всех сил пожелал, чтобы в том почтовом ящике, куда бросят письмо, тоже поселилась колония голодающих пчелок.

Когда она сказала, что пришла навестить больного, ее тут же пустили внутрь. Видимо, посетители здесь бывали нечасто. С работой было покончено почти мгновенно. Все оказалось проще, чем она себе представляла. Она отыскала нужную комнату и увидела только синий силуэт человека, стоявшего к ней спиной, смотревшего в окно. Но даже этого синего пятна оказалось достаточно, чтобы прицелиться и попасть в мишень. Лучше не видеть лица того, в кого стреляешь. Лучше нападать в полутьме, подумалось ей.

Прозвучал только один выстрел. Тело рухнуло на пол тяжело и безвольно. Клара обнаружила, что трупы вовсе не такие невесомые, как ей представлялось раньше. Она всегда думала, что труп во многом сходен с марионеткой, с тряпкой. Но нет. Скорее всего, любого новоиспеченного убийцу удивляет и сама процедура, и ее последствия. Это было то же самое, что стрелять в глухую толстую стену. Этот желтый цветок прозывается «порох». «Труднее согрешить лишь однажды, чем не согрешить ни разу». Кларе вспомнились слова священника, которому она исповедовалась много лет назад. Клара тогда призналась, что ей нравится кататься на велосипеде полуодетой, в юбке, но без трусиков, и плавно тереться скруглениями ляжек о седло. Но почему это вспомнилось именно теперь? Все-таки человек лишен выбора, что вспоминать, а что забывать. У Клары дрожали руки. Она накинула на плечи белый халат, висевший на вешалке, и поспешила к главному входу в больницу, даже не застегнув пуговиц, сторонясь взглядов медсестер, собравшихся в садике, – впрочем, все они смотрели в небо через рентгеновские снимки. На выходе из лечебницы, уже перед самой стеной, разлегшийся в кресле охранник с окурком в зубах лениво помахал ей рукой. Он прощался даже не с ней, а с вырезом ее платья, – об этом Клара догадалась по выражению лица этого старикана. Посетительница только отмахнулась в ответ. Она торопилась. И все-таки – возможно, из-за того, что Клара шла склонив голову, – ока успела разглядеть цветные стереоочки под диванчиком охранника. Вначале она решила, что старикашка тоже собирается смотреть затмение, но тут же обратила внимание на стопку журналов «Пент-хаус» рядом с очками.

Получи стереоочки бесплатно вместе с еженедельным выпуском. Почувствуй эротику в трех измерениях! Как будто сам попадаешь в фотографию!

Какое, на хер, затмение – он определенно прощался с вырезом ее платья.

Клара запрыгнула в машину, брошенную возле скопления мраморных статуй, и понеслась прочь от лечебницы, вниз по холму. Когда здание скрылось из виду, она попыталась отыскать хоть какую-то логику в своих бессвязных мыслях – еще раз повторяю, солнечные очки вас не предохранят, труднее согрешить лишь однажды, чем не согрешить ни разу, – и успокоилась от сознания, что купюра с надписью «третий – не синий» уже успела поменять владельца по крайней мере три-четыре раза.

Клара спиной почувствовала взгляд филина. Ей страшно захотелось тотчас же оказаться дома, схватить собранные чемоданы и наконец сесть в самолет. Но дорога ей предстояла долгая. Пансион находился на другом конце города, а Клара все еще ехала вдоль теплиц. Она поднесла пальцы к лицу и принюхалась к запаху. Этот желтый цветок прозывается «порох». Клара высунула голову из окна, чтобы рассмотреть в небе самолет компании «Макдоннел-Дуглас». Ornithology.[36]