Нет, в этот вечер я не танцевала. Зазвонил телефон. Явно звонила подружка. Том столь же явно был бы рад убить ее, сохраняя вежливость. Я почти вознамерилась расстегнуть его ширинку, пока он разговаривал. Но тут он ответил «да» не в первый, но в лишний раз, и к тому времени, когда он положил трубку, я уже совсем остыла. «Полагаю, ты скажешь, что это была жена, с которой ты недавно развелся?» «Нет, – сказал он устало, – не она, а предыдущая». Touche. На этот раз я.
На следующий день Том позвонил мне в «Кулинарию» и сообщил, что переговорил со своим другом-издателем, и тот жаждет встретиться со мной. Он в восторге от нашего замысла, заверил меня Том. Книга, конечно, найдет спрос в Штатах, при условии, что в нее будут включены раки. И в Германии тоже. Возможно во Франции. В Скандинавии наверняка. Фирма, производящая майонезы, возможно, станет спонсором, если я сумею обыграть заправки к салатам. Все будет зависеть от моих иллюстраций. «Я сказал ему, что ты блестящая художница, – объяснил Том. – Я абсолютно в этом уверен, хотя ни одной твоей вещи не видел. Он позвонит тебе домой. Приготовь что-нибудь, чтобы показать ему. Кстати, он очень-очень женат, не то я бы рискнул тебя с ним познакомить – ради себя, а не тебя».
Затем Том добавил: «Его зовут Сэмюэл Джонсон,[27] и это не шутка».
Он действительно позвонил вчера вечером, и его действительно зовут Сэмюэл Джонсон. Он заедет недели через две, когда у меня будет для него что-нибудь готово. Так что конец недели Джейнис Блейкмор посвятит тому, чтобы направить свою фантазию в русло легкой членистографии. Совсем не то, что писать шекспировские края для американских нефтяных магнатов или отвешивать полфунта ростбифа. Будем уповать, что Ползучие Ползеры не соблаговолят простить мне мои грехи и не нанесут мне визита в тот момент, когда я буду подбирать позы для креветок.
Ну и еще новость, касающаяся Клайва. Что мне делать с моим двенадцатилетним вундеркиндом? В Уигмор-Холле он решил исполнить сонату Бартока для скрипки соло. «Вообще-то ее ему заказал Иегуди Менухин, – сообщил он небрежно, – но я, по-моему, сыграю лучше». Это чудовище затем отправилось вместо репетиции на стадион посмотреть, как играет Аттила Бимбожий. Вернулся он довольно рано и сказал, что матч закончился. Я ничего в крикете не понимаю, но Клайв показал мне запись очков, как он выразился, и из нее явно следовало, что противники не слишком отличились. «Аттила очень способный выбивающий, – сообщил он. – У «Миддлсекса» всего тридцать одна пробежка. А сейчас они почти все в клинике». И он ухмыльнулся.
Почему я всегда считала, что крикет – это игра джентльменов?
Не послать ли тебе пару пакетов «здоровой пищи» из «Кулинарии Цина»? У нас отличные foie gras aux truffes.[28] А заварной крем будет хорошо сочетаться с твоими диетическими галетами.
Удачи!
И с огромной любовью.
Джейнис (поставщица продуктов легкого поведения).
Паласио Писарро Трухильо 10 мая
Милая Джейнис!
Выполнено:
Я бегала трусцой по Мадриду в час пик под весенним дождем.
Я обжиралась диетическими галетами, вкусом напоминающими старые коробки из-под спичек.
Я заменила алкоголь – минеральной, никотин – жвачкой, сахар – «суитесом».
Я поступила в клуб здоровья, членши которого напоминают Марлен Дитрих на крутом склоне лет.
Я приобрела пыточный инструмент, носящий название «Наутилус», гимнастическая машина.
Я потеряла в весе ровнехонько ДВА фунта – о Господи! Но каждое утро я гляжу на мой прозагарный календарь и говорю: «Я этого добьюсь! Добьюсь!»
У меня ноет все тело, я в синяках, голодна, в жутком настроении, и не так уж уверена, что Пирс стоит таких трудов и пота.
Я узнала, что шлюшку зовут Ангель. Естественно, не правда ли? Ангель. Милый ангелочек. Крылышками мах, мах! Пирс, вкусим райского блаженства! Фу!
Я восстала. Сбежала. И страдаю от похмелья у мудрой и грешной Эстеллы. И внезапно жизнь стала чертовски приятнее. На этот уик-энд миссис Унылая Сливовая Водка может лить слезы в свои дробленые зерна с сухофруктами. Я наслаждаюсь. За моим окном-скважиной простирается Эстермадура, где зелень уже начинает золотиться, а выходы гранита в ней торчат, точно подагрические костяшки пальцев. Аисты, старые мои знакомцы, щелк-щелк-щелкают клювами на крышах вокруг городской площади. Владелец кафе узнал меня. Как и трехногий пес – у него не хватает задней ноги. Меня заинтриговала мысль, старается ли он задрать ножку, которой нет, или валится набок. А потому я пошла за ним следом, но он не оказался столь любезен. Владелец кафе пошел за мной: казалось, в отличие от пса, он готов был задрать ножку тут же.
Мне здесь страшно нравится. Это не мой мир, но я осваиваюсь в нем с удивительной легкостью. Вот я пишу, а какой-нибудь чико, вероятно, полирует белый «мерседес». Хавьер узнал, что я собираюсь приехать, и обеспечил меня транспортом. Я его сполна заработала, сказал он: конкистадорская коллекция растет не по дням, а по часам. Нам обещали голову Монтесумы. Я подозреваю розыгрыш, или какую-то путаницу с Иоанном Крестителем (испанцы поверят любому чуду). Как бы то ни было, всю прошлую неделю я отбивалась от симптомов депрессии, пускаясь во все тяжкие для сбора пожертвований. Источала счастье, обаяние, убедительность. «Ваше Превосходительство необыкновенная женщина, – было мне сказано. – Сеньор Конвей большой счастливец». (Совершенно справедливо: у него же молодая любовница!) Эстебан безмолвной тенью следовал за мной, а однажды вечером пригласил меня пообедать с ним и снова сообщил, как прекрасна его асиенда в это время года. Я молилась, чтобы он не добавил: «Почти так же прекрасна, как вы», но, боюсь, моя молитва услышана не была. Этот человек – сногсшибательное сплошное клише, но при всем при том и просто сногсшибателен. Он из тех мужчин, кому никак не следует открывать рот – пусть бы только бросал сумрачно-таинственные взгляды, а потому казался бы неотразимо интересным, предпочтительно в постели. Молчание может быть сильнейшим афродизиаком, хотя сама я так и не научилась им пользоваться.
Теперь про Эстеллу.
Мне было велено явиться к завтраку. Памятуя, что по утрам она – герцогиня Виндзорская, я оделась элегантно. Она читала у бассейна по обыкновению совсем голая и, не подняв головы, начала говорить так, будто мы не расставались с ней со времени моего прошлого визита почти два месяца назад. А может, она так и думает.
– Я сделала открытие, моя дорогая, – объявила она, все еще не отрывая глаз от книги. – Ваши трудности заставили меня задуматься об англичанах вообще и о том, почему нам, французам, так трудно понять вас, а вам – нас. – В первый раз она взглянула на меня. – Боже Великий, вы одеты словно на светское чаепитие в саду! Почему вам не скинуть все это и не окунуться, пока я рассуждаю. Мигель сию минуту принесет белого вина, или вы предпочтете что-нибудь мерзкое вроде «сангрии»?
Это прозвучало как приказ, а потому я осторожно разделась. Мигель, кто бы он ни был, признаков жизни не подавал. В прошлый раз это был Луис. Я решила нырнуть в бассейн побыстрее и лишь в последнюю секунду спохватилась, что стою у его мелкого конца, и небрежно, насколько могла, прошествовала к глубокому. Это, казалось, потребовало жутко много времени.
«Великолепное у вас тело, моя дорогая, – крикнула мне Эстелла. – Мой первый муж обожал груди вроде ваших. Боюсь, я явилась для него разочарованием. Но, с другой стороны, он разочаровал меня во всех остальных отношениях. Ну а теперь о моем открытии».
Вода обдала меня прохладой, а когда я вынырнула, Эстелла уже сидела на краю бассейна, болтая ногами в воде, а в каждой руке держа по книге. Все тело у нее было коричневое, как каштан. Я неторопливо плавала взад-вперед, а она рассуждала:
«Да, так о разнице между англичанами и французами. Очень просто: все содержится в этих двух книгах», – и она выставила их перед собой. Название я прочесть не сумела. «Вопрос воспитания, моя дорогая, – продолжала она. – Ваших детей выращивают на А.А. Милне – «Винни-Пух» и тому подобное. Наших вскармливают на «Баснях Лафонтена».
