Якоб Йордане. Изгнание торгующих из храма…

Желая экономически ограничить их влияние, Домициан ввел налог даже на обрезание. Однако чаще и охотнее императоры «обрезали» их кошельки, экономическую власть. Однако дадим слово П.М. Бицилли: «Евреи были рассеяны по всему лицу римского мира – не только на Востоке, но и на Западе. Сальвиан утверждает, что в Галлии – особенно на юге – все города полны «сирийцами». По словам Страбона, нет города (в Римской империи. – Ред.),в котором евреи не составляли бы богатой и сильной общины, забиравшей влияние и власть над горожанами. Евреи распространялись не только по городам, но и по селам. Общее число евреев в Империи специалисты принимают в 5–7 миллионов на 54–60 миллионов всего населения. Они пользовались репутацией наиболее беспокойного и. хронически революционного элемента. Главную массу иудеев «рассеяния» составляли отпущенные на волю рабы; это был мелкий люд, низший слой городского plebs^, живший в нищете, случайными заработками. Античное еврейство напоминает современное: крупная буржуазия, негоцианты, финансисты ассимилируются, обособляются от земляков, беднота сохраняет свою особенность, свою национальную исключительность. В среде этого класса был силен вульгарный иудаизм, поддерживавший умы в состоянии вечного кипения надеждами на близкое царство Мессии, освободителя и мстителя, – воинствующий национализм на несомненной социальной подкладке.» В этих кругах часто упоминали историю гибели «Вавилона» – Рима «с надеждами на истребление «богатых» и скорое торжество «бедных» и с призывами к социальному террору». Все это нашло воплощение в страшном восстании в Иерусалиме в 70 г.

Пытка христиан

Заметим все же, что христианство преобладало среди простонародья. Жизнь христиан была образцом умеренности. Заботясь о внутреннем величии и благородстве и дорожа только духовными сокровищами, они осуждали все связанное с роскошью в преисполненном богатствами Римском государстве, как то: строение пышных зданий, заведение богатейшей мебели – столы из слоновой кости, постели из серебра, обтянутые пурпуровой и вышитой золотом материей, золотая и серебряная посуда, украшенная резьбою и драгоценными камнями (Климент Александрийский. «О воспитании детей»). Христиане жили более чем скромно. В горнице святой Домны, девицы Никомидийской, было несколько предметов: Распятие, книга Деяний Апостолов, рогожа на полу, глиняная кадильница, лампада и небольшой деревянный ящичек, в котором хранились Святые Дары для приобщения (Бароний. Деяния муч. Никомидийских). Христиане не носили одежд яркого цвета; св. Климент Александрийский одобрял белый цвет («О воспитании детей») как знак чистоты, притом сей цвет был в общем употреблении у греков и римлян. Христиане не любили тонких и нежных материй, особенно шелковых, бывших тогда в такой редкости, что про давали их на вес золота; перстней, драгоценных камней, а также завивания волос, опрыскивания себя духами, слишком частого хождения в баню, излишней опрятности, всего, что возбуждает чувственную любовь и пылкое вожделение (Климент Александрийский. «О воспитании детей»; «Постановления апостолов»). Христианский поэт Пруденций видел первый знак принадлежности к христианам в перемене во внешности и оставлении украшений. Аполлоний, древний писатель церкви, делает следующий упрек монтанистам, говоря об их лжепророках: «Скажите мне, пророк напрыскивается ли духами? Любит ли наряды? Играет ли в кости? Отдает ли в рост деньги? Пусть скажут, позволительно ли это или нет? Я докажу, что их пророки то делают» (Евсевий. История…).

Однако если мы устремим взор «с безвременной высоты» сегодня «на тысячелетия мира исторических форм», то окажется, что Imperium Romanum видится уже не каким-то уникальным феноменом, но продуктом типичным и даже характерным для современного мира. Во всяком случае, черты Древнего Рима нетрудно уловить в культурах Великобритании, Франции, Германии, Испании, Италии, Скандинавии, Соединенных Штатов Америки… История Рима, как и вся история Запада, – это «Аппиева дорога», где можно видеть наряду с великими сокровищами науки, искусства и культуры, увы, и распятых рабов. Просто цепи стали иные.

Но правомерно ли накладывать «лекала» Рима на современный мир?! Подводя итог сказанному, можно ли утверждать, что Древний Рим был чужд иных идеалов, кроме практических и традиционных (богатство, власть, семья и т. д.)?

На сей вопрос, важный для понимания политики, экономики, морали и современного общества, мы попытаемся ответить. Кирхенгейм, ссылаясь на критерии общественного сознания римлян, утверждал: «Никому не придет в голову искать в истории римского народа, который признавал святость брака более, чем какой-либо другой народ, а понятие о собственности проводил строже и энергичнее других народов, учений, дорогих уму тех, кто любил питать себя иллюзиями и утопиями». К сходному заключению пришел и Г. Адлер: «В истории Рима в противоположность истории Греции нельзя найти никаких зачатков социализма… (Точнее говоря, социально-утопических идей равенства и общности имуществ.) Не только трезвый и рассудительный ум римлянина, но и его ясно выраженный частнохозяйственный дух наживы помешали ему воспринять идеалы коммунизма». Вывод поддержан немецким философом К. Форлендером: «… философский и вообще литературный осадок социально-критических идей – не говоря уже о социалистических у прозаично трезвого римского народа – гораздо более скуден, чем у богатых фантазией греков». В новых трудах эти оценки национальных качеств римлян формулируются еще категоричнее. В. Найт определяет римлян как грубых и циничных материалистов. Г. Роуз, восхваляя греков за высокую абстрактность мышления, не может удержаться от замечания, что римляне вообще-то были гораздо более «тупоголовым» (slowes-witted) народом. Исходя из подобных тезисов, Г. Фласхар утверждает, что в латинской литературе не было ни понятия, ни предмета утопии, Ф. Полак делает вывод, что «трезвый и практичный Рим не имел ни религиозных, ни светских идеалистических видов на будущее». В западной литературе и по сей день едва ли не общепринятым является мнение о том, что римляне были трезвыми, слишком практичными, «слишком удовлетворенными и слишком самодовольными, чтобы мечтать об идеальных политиях; для них сам Рим был утопией». По крайней мере таковы мнения западных авторов.

Древний Рим

Сходные по существу оценки можно было встретить в отечественной историографии. «Римская социальная теория, – писал, например, российский историк В.П. Волгин, – в значительной степени представляет собою не только аналогию, но и подражание древнегреческим образцам, а иногда и простое их переложение». В книге И.Д. Рожанского находим слова о том, что «теоретическая философия… была чужда римлянам» и что «в области теоретического мышления… мы не найдем ни одного представителя римского этноса. Римляне были, бесспорно, одаренным народом, но их одаренность была проникнута духом практицизма, чуждого греческому гению». В «Культуре Древнего Рима» отмечается, что для римлян был идеальным эталоном сам Рим и поэтому они «не знали утопий»: даже в разгар острейших социальных конфликтов Рим не знал утопий, столь характерных для эллинского и эллинистического политического мышления, и все, с ними связанное, оставалось вне поля зрения римлян. Ю. Чернышев все же заключает: «Римская история не только не является исключением, но и дает весьма убедительное подтверждение этой закономерности». Поиски форм идеального государственного устройства в Риме начинаются, судя по источникам, именно тогда, когда начинают проявляться симптомы углублявшегося кризиса римской гражданской общины (civitas), когда эта замкнутая прежде община в результате обширных завоеваний и быстрого экономического развития, роста богатств одних и нищеты других стремительно перерастает прежние патриархальные, «полисные» рамки, ломая их, превращаясь в столицу огромной средиземноморской державы. Болезненно воспринимаемый обществом процесс ломки традиционных устоев, проявившийся во II в. до н. э., в основном, завершившийся в I в., сопровождался не менее активным развитием политических утопий, чем в соответствующий период «кризиса полиса» в Греции IV в. до н. э. Тем не менее в римской утопии трудно найти проекты идеального государственного устройства, сравнимые по их красоте, стройности и теоретической глубине с теориями Платона и Аристотеля. Для нас, испытывающих сегодня нечто схожее с эпохой перехода от республики к устройству иного типа, представляется чрезвычайно важным понимание «темы Рима».