- таков насмешливый печальный финал любви, на которую Финн положил жизнь и которая сделала его из бессмысленного пастуха - человеком. (Обратил ли кто внимание, что эта сцена между Наиной и Финном прямо пародирует библейский сюжет "Иосиф и жена Потифара", который живописцы изображали без счета, наверняка эти картины во множестве попадались и юному Пушкину.) С точки зрения формальной логики отказаться от поступка - тоже поступок (причем часто требующий усилий больших, нежели его совершение). Сбежавший из-под венца Подколесин так же поступает, как и Пушкин, этот венец надевший. Но один - руководствуясь принципом сознательного проживания жизни, второй отдавшись своему инфантилизму. Поступок - шаг, движение, и разница в направлении этого движения: вперед и вверх или - ракоходом. Конечно, женясь, Пушкин шел навстречу смерти. Собственно, всяким поступком мы так или иначе к ней приближаемся (даже вот и человеку, одолевшему ремонт, чего еще хотеть от жизни - то есть зачем жить?). Но если сидеть на печи, лежать на боку - с каждым непоступком она приближается к нам. Не так ли?

29 мая 2002

Синтаксис пустоты

Снимаю шляпу, Дмитрий Владимирович (хотя вообще-то ее не ношу): Вы первый из всех читателей - за столько лет! - уловили это мгновенье, когда в Подколесине промелькнул - боязно вымолвить! - Пушкин. Какой-нибудь ученый совет когда-нибудь непременно увенчает Вас лавром.

А впрочем - не увенчает. Вы незаконно проникли на охраняемую территорию. Притом - антинаучным путем, фактически вслепую: сквозь тернии ремонта - к идее брака - и тут Николай Васильевич из набежавшего облака Вам подмигнул.

(О, да, о, конечно же, ремонт и женитьба - нет сюжетов плодотворней, отчаянье ни в каком другом не смешней: разбегаешься в бездну - просыпаешься в мышеловке; Сантехник и Теща - вокруг этих кукол вечно вращается наша бедная комедия; отведешь от них взгляд - вдруг повсюду, как из-под земли, Невменяемые Полковники, - но я лучше про литературу.)

Положим, каждый, кто чаще, кто реже, и, видимо, даже сам А. С. П. иногда, бывал гоголевским персонажем: стоит произнести - нет, даже не пошлость, хоть благоглупость, - и жужжишь в паутине этого синтаксиса пустоты: "доселе он я, а тут он будет мы". Так что взламывать шкатулку, в которой у Плетнева хранились письма Пушкина, - такой необходимости у автора "Женитьбы" не было, и вряд ли представился случай. Но также не приходится сомневаться, что Гоголь не сводил с Пушкина глаз.

Вот скажите, пожалуйста: кто это у нас не брюнет и не блондин, а "больше шантрет, и глаза такие быстрые, как зверки, так в смущенье даже приводят"? "Я, признаюсь, литературой существую, - говорит, - иной раз прозой, а в другой и стишки выкинутся". "Мне, - говорит, - Смирдин двадцать пять тысяч платит". "Скучно, - говорит, - братец, так жить: ищешь пищи для души, а светская чернь тебя не понимает" (эта фраза - не по школьному изданию).

То-то императору так понравился "Ревизор"! Не припомнить другого случая, когда бы он так смеялся.

То-то и Гоголь после премьеры бежал за границу - якобы спасаясь от враждебных толков, от критических нападок - и ни с кем не простившись. "... Не сержусь, что сердятся и отворачиваются те, которые отыскивают в моих оригиналах свои собственные черты и бранят меня. Не сержусь, что бранят меня неприятели литературные, продажные таланты, но грустно мне это всеобщее невежество, движущее столицу..."

Какие там нападки! Кто посмел бы обругать вслух произведение, высочайше одобренное? (Двумя годами раньше один попробовал: некто Николай Полевой что-то буркнул про пьесу "Рука Всевышнего Отечество спасла", - ох, и скверно же с ним поступили.) Это литературная совесть в Гоголе шумела на разные голоса. (Из Парижа - в ответ на известие об успехе "Ревизора": "Во-первых, я на "Ревизора" - плевать, а во-вторых... к чему это? Если бы это была правда, то хуже на Руси мне никто бы не мог нагадить".) Сам себя заподозрил, сам на себя возвел - предполагаю - пасквиль. И, между прочим, плагиат.

Как известно любому школьнику, 7 октября 1835 года Гоголь написал Пушкину: "Сделайте милость, дайте какой-нибудь сюжет, хоть какой-нибудь, смешной или не смешной, но русский чисто анекдот. Рука дрожит написать тем временем комедию...", - ну, и так далее, вплоть до "будет смешнее черта". Через три месяца "Ревизор" был готов, из чего школьник и заключает (и Гоголь подтверждает), что Пушкин исполнил эту несколько странную просьбу.

Однако же если бы - допущение невероятное! - школьник наш каким-нибудь чудом заглянул в старинный журнал "Библиотека для чтения" - в октябрьский, кстати, номер того же 1835 года, - с каким удивлением встретил бы там Городничего, и Почтмейстера, и Лекаря, и Казначея, и Учителя с рассуждениями о Цицероне, - словом, всю элиту "одного из пятисот пятидесяти пяти уездных городов Российской Империи", - всполошенную происшествием необычайным: найден в придорожной канаве и перенесен в дом казначея неизвестный человек в бессознательном состоянии; на сюртуке у него три звезды - это, несомненно, генерал-губернатор. В бреду незнакомец говорит стихами, объясняется в любви дочке казначея, местные бюрократы и казнокрады трепещут и ссорятся... все как следует. Да вот, не угодно ли:

"... Все чиновные и служебные люди города, члены купечества и городской голова нахлынули в дом казначея и на цыпочках вошли в маленькую залу. В мундирах, с подобострастною важностию на лицах, построились они по старшинству у дверей комнаты, держась левою рукою за шпаги, а тремя пальцами правой придерживая по форме треугольные шляпы..."

Ничего, так сказать, не напоминает? Вот еще сценка:

"Городничий, услышав голос его высокопревосходительства, не утерпел. "Я начальник города, я должен явиться к генерал-губернатору, да и что ж за такая особа казначей, что смеет входить к его высокопревосходительству без доклада!" - думал он и вошел в гостиную.

Больной бросил на него взор и вскричал:

- Кто ты, дерзкий!

- Ваше высокопревосходительство!.. я... городничий... честь имею.

- "Кто осмелился лишить меня первого в жизни удовольствия? Говори!", продолжал больной грозным голосом.

- Не могу знать, ваше высокопревосходительство!.. Я не был предуведомлен о вашем приезде... У меня и квартира готова для вашего высокопревосходительства... постоянно шесть лет исполняю я должность свою с рачительностию..."

И все такое. Стоило бы еще привести перекоры казначея с супругой: в кого из дочерей влюблен заезжий вельможа, - или как начальнички суетятся на вверенных должностях (и даже "в городовой больнице лекари щупают пульс у каждого больного, лекарство прописывается не для всех одно"), - но у Гоголя все это в миллион раз ярче.

А трехзвездный незнакомец в этой повести Александра Вельтмана "Провинциальные актеры" оказывается на самом деле провинциальным актером, отставным басом кафедрального собора, по фамилии Зарецкий; в канаву он попал пьяный в результате ДТП, костюм на нем - театрального маркиза, и бредит он текстом роли этого маркиза Лафаста, влюбленного в какую-то Софию (и дочь казначея, как назло, - Софья)...

Теперь спрашивается: что же Пушкин-то Гоголю подарил? какой сюжет? или посоветовал обобрать Вельтмана? лично я сомневаюсь. А Вы?

Вообще вся эта школьная легенда: два гения, как два родные брата, жили, передавая замыслы из клюва в клюв, - очень удобна в педагогическом отношении. Боюсь, как бы Ваше откровение о Подколесине не стало последней соломинкой для утопающего верблюда. Получается, что Николай Васильевич об Александре Сергеевиче только одну правду и сказал: "Когда я творил, я видел перед собою только Пушкина".