Вот бывает же, и хочется спать, и в то же время внимание приковано к чему-то, происходящему поблизости, из-за этого никак не уснешь.

– Достал меня ваш цветочек, – вздохнула Лиана. – Только раса этих сумасшедших рисовальщиков могла до такого додуматься! Помню, когда так называемый Крис втерся в доверие к моей маме и они начали крутить любовь, мама сильно расстраивалась, что не может рисовать, как он. Чуть не закомплексовала, потому что на одно и то же у нее уходил час, а у этого интригана – несколько минут. Наверное, он нарочно дразнил ее своими возможностями, это было в его характере. Потом, когда всплыла правда, мама бросила из-за этого переживать – наоборот, стала гордиться, что представитель расы энбоно считает ее хорошим дизайнером. Но тогда у нас дома кипели такие страсти! Я возвращаюсь после учебы, а там или грохот стоит, на улице слышно – это Поль, придя со службы, застал у мамы в гостях Криса и полез его бить, или она опять завелась и пытается нарисовать одним росчерком какой-нибудь головокружительный узор, как это делает Крис, а у самой глаза красные от слез. Веселое было времечко! Мы тогда, по молодости, были совсем шальные – Поль, конечно, больше всех, но мы с мамой тоже.

– Вы, Лагаймы, вообще шальная семейка, – заметила Лейла, разглядывая только что изготовленный трафарет. – За исключением Марсии. Она среди вас самая рассудительная.

– Это у нее по материнской линии, – усмехнулась Лиана. – Рассудительность от Ивены, а внешность – наша.

– Тоже хорошо. Вы зато красивые, чего не отнимешь, того не отнимешь.

Вначале Морис почувствовал умиление: Лейла, сама умопомрачительно красивая, восхищается чужой красотой – какие у этой девушки замечательные душевные качества! Потом пришло беспокойство: вот бы выяснить, как она оценивает его – но вдруг о нем у Лейлы сложилось такое мнение, что лучше не выяснять?.. С этой тревожной мыслью он уснул, а некоторое время спустя проснулся по причине весьма прозаической – ему понадобилось в туалет.

Рядом никого, все куда-то ушли. Освещение выключено, вертикальные жалюзи на окнах слегка приоткрыты, и оттуда сочится жемчужный дневной свет.

Ступая босиком по шелковистому меху – вероятно, искусственному, – Морис побрел через зал к арке, за которой виднелся отделанный деревом коридор. С той стороны доносились приглушенные голоса, это его успокоило и обрадовало.

По дороге пришлось обогнуть диван, на котором кто-то спал, с головой укрывшись розовым стеганым одеялом. Снаружи остались только волосы – длинные и волнистые темные пряди. Похоже, Дигна. А Генри не видно.

Мысль о том, что последний ошивается около Лейлы, подействовала, как противное верещание будильника, и Морис еще на четверть проснулся.

Паркет в коридоре теплый, ощущение приятное, но шлепанье босых ног – оно как-то слишком по-мальчишески… Идти, не шлепая, не получалось: организм все еще не восстановил силы в полной мере, и Мориса едва ли не заносило.

Мелькнула догадка: «Отходняк после допинга, которым угостил меня Генри. Но тогда у него сейчас тоже должен быть хороший отходняк…»

За одним из арочных проемов стоял «кокон» с Бланкой. Перед монитором развалился в кресле шиайтианин; бросив на Мориса беглый взгляд, он снова отвернулся к экрану.

«Если кома, ее в больницу надо отправить. Чего они тянут?»

На двери туалета сверкал свежей черной краской фантастический цветок – причудливое переплетение линий, настолько изысканное и прихотливое, что Морис оторопело уставился на это художество и моргал несколько секунд, прежде чем войти внутрь.

Посетив туалет, он направился обратно в зал, но, внезапно передумав, повернул в ту сторону, где звучали голоса. Лейлу, Лиану и Генри он обнаружил за изгибом коридора. Трое взрослых людей увлеченно украшали дверцы стенного шкафа, в котором гнездилась всевозможная бытовая автоматика, от роботов-уборщиков в нижних секциях до мобильных комнатных светильников в верхних. Рисунок наносили черной краской через трафареты, занимались этим Лиана и Лейла, а Генри сидел на полу, прислонившись к стене, бледный, усталый, удовлетворенный. Трафареты были разного размера, но сам узор повторялся – тот же, что на двери туалета.

– Какие люди пришли… – пробормотала Лейла, не отрываясь от дела. – Еще немного, и мы закончим.

– Это зачем? – спросил Морис.

Хоть он и робел перед ней, но чувствовал, что должен всех образумить.

– Для красоты, – Лейла на секунду оглянулась, мелькнула фарфоровая скула, резкий черный контур вокруг глаза, с заходом на висок. – Предполагается, что Римма Кирч, увидев плоды наших усилий, сразу испытает эстетический шок… А если кто-нибудь хоть одну черточку размажет – башку откручу и задницу надеру, понятно?

– Понятно, – вконец растерявшись, подтвердил Морис.

Ему и польстило то, что Лейла с ним так запросто, и в то же время он почувствовал себя не в своей тарелке.

Потоптавшись, уселся на пол рядом с Генри. Голова кружилась.

– Иди лучше спи, – посоветовал Генри. – Ты все, что мог, сделал, дальше будут работать Лейла и Чеус.

– Так Лейла же вон чем занимается… А Чеус где?

– Около Марсии. Девочка болеет, сейчас у нее время лечебных процедур.

Морис кивнул, наблюдая сквозь накатившую полудрему, как две стройные женщины, рыжая и черноволосая – не двадцатилетние, но принадлежащие, должно быть, к племени вечно юных небожительниц, – возятся с трафаретами около шкафа. Бессмысленное занятие, зато красиво.

– Думаешь, администрация отеля это одобрит? – спросил он шепотом.

– А куда ж она денется? Шел бы ты спать. Или уснешь прямо здесь.

«И оставить тебя с Лейлой? Фигу!»

– А ты?

– Мне еще рано. Я три раза принимал допинг – на лыжной базе, в пещере и потом еще здесь, чтобы одолеть перевод. Спать лягу позже, когда оно утрясется.

Из-за поворота вышла Марсия в махровой красной пижаме, с косичкой, следом за ней появился Чеус.

– Марсия, иди сюда, посмотри, – позвала Лейла. – Это лярнийский запечатывающий цветок хессиокае. Получилось у нас то, что нужно?

– Да, – полюбовавшись разукрашенным шкафом, согласилась девочка. – Пока он здесь, проход закрыт.

– Молодцы мы! Особенно ты у нас молодец! – Лейла присела около Генри, поцеловала его в щеку и снова выпрямилась – стремительно, только распущенные волосы блеснули иссиня-черным, но Морис успел уловить ее нежный будоражащий запах.

– Нарисуйте еще такие же на зеркалах, – попросила Марсия.

– Зачем?

– Не знаю… Так будет лучше. Так надо.

– Раз надо – значит, нарисуем, – решила Лейла.

«Сейчас опять займутся глупостями, чтобы ребенка порадовать», – сглотнув горький комок, подумал Морис.

На самом деле его задело то, что поцелуй достался Генри, а на него не обратили внимания.

Лейла, Лиана и Марсия отправились разрисовывать зеркала, за ними потащился гламурный гостиничный робот с трафаретами и краской.

– Я сегодня собиралась в Чизангу, – донесся из-за поворота голос Лейлы. – На одно препакостное шоу, весьма специфическое, не при Марсии будет сказано… Это безобразие началось пять минут назад.

– В другой раз там побываешь, – отозвалась Лиана.

– Другого раза не будет, это гастроли. Попадется мне теперь эта Анджела – в клочья порву.

– Вот зеркало! – перебил их требовательный голосок Марсии. – Наляпайте сюда цветок!

Женщины засмеялись.

«Сумасшедший дом, – вздохнул про себя Морис. – Но она такая… такая, что ей можно простить все, что угодно».

Чеус остался с ними, тоже присел на пол, с другой стороны от Генри.

– Как у тебя самочувствие?

– Хуже, чем в тот раз, когда вы меня душили.

– Я же тебя душил осторожно, не с целью совсем придушить, – сделав это утешительное признание, гинтиец помолчал, потом негромко добавил: – Теперь ты знаешь, откуда я взялся.

– Я догадывался, что у вас непростое прошлое, – хрипло произнес Генри.

– Поль вначале не обрадовался, когда узнал, что я напросился в телохранители к его сестре, хотел меня выгнать. Я двое суток просидел на улице около ограды. Думал, если подохну под забором – так мне и надо, заслужил, но на третий день он подошел ко мне, позвал в дом и сказал, что я могу остаться. Ладно… Что ты принимал?