Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Металлический грохот в деревне не смолкал. Дым шел не столько из труб, сколько от расставленных на улице жаровен, над которыми поднимались густые желтые клубы. По улице шел человек, тоже с мешком на голове, и нес зажженный фонарь, хотя еще не стемнело. Когда он проходил мимо одного дома, свет фонаря упал на закрытые ставни и стал виден намалеванный на них знак. Черный крест.

Мои спутники стояли, не в силах вымолвить и слова. Ноги сами понесли меня к Зофиилу.

— Надо трогаться и поскорее миновать эту деревню.

Однако он, не шевелясь, смотрел на дымное поле и призрачные фигурки людей.

— Вот, значит, что. Она нас догнала.

Жофре блевал, держась за колесо фургона. Родриго нагнулся к юноше и машинально гладил его по спине, как в нашу первую встречу на дороге.

Адела обхватила руками живот и раскачивалась взад-вперед, завывая, словно женщина, голосящая над своими детьми, как будто в яму бросают ее близких. Осмонд залез на козлы и попытался обнять жену, но она вырвалась, замолотила его кулаками в грудь и завопила, чтобы он к ней не прикасался, как если бы думала, что он заразный.

Отчаяние, написанное на всех лицах, сжимало и мое сердце.

— Ну же, давайте скорее, прочь из этого смрадного места!

— И куда же, по-твоему, нам ехать, камлот? — обратился ко мне Зофиил. — Чума перед нами и позади. Ехать больше некуда. Осмонд, если ты не уймешь свою дуру жену, я сам заткну ей рот. — Он резко повернулся к Наригорм. — Ты, девочка, вроде как ворожея. Твои руны привели нас сюда. Говори теперь, что нам делать дальше. А? Отрастить крылья, как у Сигнуса, и взлететь, потому что ничего другого не остается?

Любой другой ребенок испугался бы его гнева, но только не Наригорм. Она посмотрела Зофиилу в лицо и, не мигая, выдержала его взгляд.

— На восток, — просто сказала девочка. — Я уже говорила, мы едем на восток.

В первый миг мне подумалось: она просто не поняла, что в мешках покойники. Однако Наригорм была не обычное дитя. Что-то в ее бледных, бесстрастных глазах пугало меня, как ничто в жизни.

— Не на восток, на север. Надо ехать на север. Если чума на востоке и на западе, нам нужно выбираться к северу — другого спасения нет.

— Ты сбрендил, камлот! — заорал Зофиил. — Дорога на север ведет прямо через деревню!

Плезанс обняла Наригорм, словно беря ее под защиту.

— Если руны велят нам ехать на восток, надо их слушаться. Если чума и здесь, то не обязательно во всех деревнях. Мы не можем стоять здесь. Лучше ехать на восток, чем повернуть назад.

Мне пришлось нехотя признать ее правоту. Можно было ехать либо на запад, либо на восток, возвращаться не хотелось.

Зофиил, очевидно придя к тому же заключению, коротко кивнул.

В горле у меня стоял комок.

— Однако надо будет повернуть на север при первой возможности, это для нас единственный выход.

Наригорм проследила взглядом, как Зофиил возвращается к лошади, потом вложила маленькую холодную руку в мою ладонь, как на ярмарке в Иванов день, и прошептала:

— Ты не доберешься до Йорка, камлот. Мы поедем на восток, вот увидишь.

Деревню мы миновали так быстро, как только можно двигаться под дождем по раскисшей дороге. Ксанф бежала рысцой; казалось, она не меньше нашего торопится оставить злополучное селение позади. Ничего похожего с ней не было несколько недель. Она постоянно закатывала глаза и прядала ушами, как будто за ней кто-то гонится. Говорят, лошади чуют смерть, но, возможно, ей просто не нравился запах дыма.

С наступлением сумерек дорога стала более опасной. Мы снова ехали через лес, и под деревьями было темнее, чем на открытой местности, но никто не предлагал остановиться на ночлег. Звон колоколов преследовал нас долго после того, как деревня скрылась из вида. Лишь когда последние отзвуки растаяли в шуме ветра, мы сделали остановку, чтобы зажечь фонарь на фургоне, и дальше двинулись, крепко держась за мокрые доски кузова — не столько из понятного страха оступиться на мокрой дороге, сколько из чувства, что это наш единственный дом, единственная надежная вещь, за которую можно схватиться.

Впереди между деревьями показались алые отблески и более яркие желтые точки, похожие на фонари. Мы в страхе переглянулись. Однако здесь не чувствовалось зловещего серного духа, только приятный, здоровый аромат горящего дерева. Мы обогнули поворот дороги и оказались перед длинным приземистым строением — очевидно, какой-то мастерской. Передней стены не было, и мы отчетливо видели две печи с плотно закрытыми дверцами. У каждой имелось по паре больших педальных мехов. Надо думать, ремесло, которым здесь занимались, требовало сильного жара. Третья печь, по форме напоминавшая хлебную, была без дверцы; нутро ее светилось алым. Рядом на козлах были разложены длинные металлические трубки, большие щипцы и обугленные доски. Подле козел стояли бочонки с водой.

Двое учеников спали на полу, четверо или пятеро на поляне поддерживали огонь под большими чугунными котлами, из которых вырывались клубы пара. Сама поляна была расчищена и утрамбована так, что не осталось и травинки. На ней стояли еще несколько печей, а чуть поодаль были сложены в штабеля поленья, за которыми виднелись несколько домишек. Все пропахло горелой древесиной вяза — чистый, свежий запах после серного смрада, оставленного нами позади.

Как раз когда Зофиил остановил фургон, из-за мастерской вышел человек лет двадцати пяти и с удивлением уставился на нас. Ученики, тоже заметившие незнакомцев, бросили работу. Человек, вышедший из-за мастерской, замахал на них.

— А ну не зевать! Если поташ не будет готов к первому свету, хозяин из меня кишки вынет и на подвязки пустит, а я в таком случае обещаю вам то же.

Он двинулся к нам и остановился, не дойдя до фургона нескольких шагов.

— Откуда вы, добрые господа?

Зофиил указал туда, откуда мы приехали, и, заметив ужас на лице мастерового, поспешил добавить:

— Мы знаем, что в деревне чума, но не тревожься, мой друг, мы объехали ее стороной, и больных среди нас нет. А у вас все ли хорошо?

Подмастерье не успел ответить, потому что из темноты раздался гулкий голос:

— Мы все здоровы, хвала Пресвятой Деве!

На свет выступил седовласый человек; руки и лицо его покрывали шрамы от старых ожогов.

— Я — Михаель, мастер-стеклодув. — Он поклонился. — Это мой подмастерье, Хью. Хотя правильнее сказать, что теперь он здесь мастер — его молодые пальцы куда ловчее моих старых. Но ведь так должно быть, верно?

Мы с Родриго сразу узнали акцент.

— Е un fratello veneziano?[7] — с жаром спросил музыкант.

— Si, si.[8]

Оба итальянца, улыбаясь во весь рот, обнялись с такой страстью, словно брат нашел давно пропавшего брата. Они начали представлять всех, кто был рядом, прерываясь лишь затем, чтобы вновь обняться и хлопнуть друг друга по спине.

Наконец мастер Михаель развел руки так, словно хотел разом прижать нас всех к груди.

— Заходите, заходите, вам надо поесть и выпить. Ночь проведете здесь. Мягкой постели предложить не могу, а вот теплую — обещаю! — Он со смехом указал на печи и продолжил, обращаясь к подмастерью: — Хью, принимай гостей. Не каждый день я встречаю двух соотечественников, так что давайте есть, пока можно. Сегодня будем веселиться, а завтра снова за работу — смотри, чтобы ребята не забывали подкидывать дрова!

Ученики, сообразив, что хозяин на радостях устраивает угощение, от которого им тоже перепадет, бросились нам помогать. Они поставили Ксанф под навес вместе с двумя волами, которые по праздникам возили на ярмарку фургон с товаром, а по будням волоком таскали бревна из леса. Сигнусу в кои-то веки не пришлось добывать для лошади корм, а один из учеников даже сунул ей яблоко, чем заслужил вечную благодарность и Ксанф, и Сигнуса.

Михаель — отличный хозяин, шепотом сообщили ученики, строгий, но добрый, приходит в бешенство, если кто-нибудь ошибется в работе, но быстро отходит, а главное, справедлив. Понять его вспышки было нетрудно; оплошность при лепке горшка заканчивается лишь испорченным горшком, а вот неловкое обращение с расплавленным стеклом чревато ожогами, от которых можно и умереть. Ребята были толковые, расторопные — других в этом деле не держат.

вернуться

7

Брат, ты венецианец? (ит.).

вернуться

8

Да, да. (ит.).

41
{"b":"112601","o":1}