Однажды выставку посетил чопорный немолодой англичанин, У него были бесцветные, холодные глаза. Как только англичанин вошел в зал, он заявил, что хочет видеть художника. Айвазовский был как раз на выставке.

Англичанин назвал себя:

— Капитан Гаррль… Я покупаю это, это… и еще это! Капитан даже не осмотрел картины, он только переводил свои тусклые глаза с одного полотна на другое и указывал на них пальцем. Таким образом он отобрал пять картин, уплатил тут же художнику пять тысяч франков задатка и обязался через десять дней уплатить остальные сорок пять тысяч франков.

Так капитан Гаррль приобрел картины Айвазовского, чтобы потом перепродать их с большой выгодой в Англии.

Судьба столкнула Айвазовского в Ницце еще с одной богатой покупательницей. Это была старая графиня Дампьер. Она купила две картины Айвазовского и пригласила его к себе в гости.

Графиня приняла художника очень любезно. Она начала горячо хвалить его картины, но вдруг умолкла и залаяла по-собачьи. Задыхаясь и лая, она выкрикивала:

— Ваши картины отвратительны, ужасны!

Но сразу же сделала над собой видимое усилие и стала говорить как вначале:

— Ваши картины превосходны, великолепны!

В комнате находился еще один гость — француз Кано, приятель Айвазовского, который и познакомил его с графиней Дампьер.

Айвазовский переводил растерянный взгляд с графини на, Кано, но Кано сидел с невозмутимым видом.

В эту минуту в гостиную вошла красивая молодая дама в дорогом наряде. Графиня встретила гостью тоже собачьим лаем.

— Свинья! Дура! — между лаем бранилась она, брызгая слюной.

Но через минуту она уже любезно говорила, целуя гостью:

— Прелестный друг мой, моя красавица!

Разговор пошел нормально. Вдруг графиня спросила Айвазовского, не знает ли он польского мариниста Иваковского. Она видела его морские виды в Париже, и они внушили ей особенную любовь к морской живописи.

Айвазовский ответил графине, что художника с подобной фамилией нет ни в Польше, ни в России. Тогда графиня начала описывать сюжеты виденных ею картин. Это были картины Айвазовского. Графиня просто перепутала фамилию художника. Айвазовский заметил на это графине:

— Ваш Иваковский и я, Айвазовский, — одно и то же лицо. Графиня пришла в восторг, обняла художника и начала целовать. Но, взволновавшись, она снова стала лаять и осыпать его картины и его самого вперемежку то бранью, то похвалами.

На Айвазовского вся эта нелепая сцена произвела тяжелое впечатление. Он воспользовался моментом, когда разговор опять принял обычное направление и поспешил откланяться. Вместе с ним ушел Кано. На улице Айвазовский сразу же обратился к: нему за разъяснениями.

Кано охотно начал рассказывать:

— Графиня Дампьер с детства отличается этими странностями. Говорят, что это у нее вследствие испуга ее матери незадолго* до рождения графини. Случай этот напоминает одну из детских сказок Перро. Вы, наверно, ее знаете. Там говорится о двух сестрах, из которых одна награждена, а другая наказана волшебницей: у первой при каждом слове из уст вылетают цветы и драгоценные камни, у второй — лягушки, жабы, ящерицы, змеи… Графиня обладает последним свойством, но иногда разум к ней возвращается, и она старается вознаградить оскорбленного ею человека преувеличенной любезностью… Когда в Ниццу приезжала жена императора Наполеона III, императрица Евгения, она очень любезно приняла графиню Дампьер вместе с другими знатными дамами, но графиня, по своему обыкновению, залаяла, выкрикивая: «Вы толстая корова!» А потом начала извиняться и льстить императрице самым изысканным образом.

— Но ведь ее необходимо лечить, она безумная! — воскликнул Айвазовский.

— Аббат Рюэль, духовник графини, придерживается другого мнения, возразил, улыбаясь, Кано. — Он считает, что грубые выходки графини приносят известную пользу: в ее словах часто много правды, и они помогают исправляться тем, кому она это говорит.

— Что за дичь! — с возмущенным недоумением произнес Айвазовский. Неужели аббат не разумеет…

— Тише, тише, маэстро, — перебил Айвазовского Кано. — Аббат все прекрасно разумеет… Он разумеет, что если объявить графиню сумасшедшей, то всем ее огромным состоянием начнет распоряжаться ее единственный родственник, внучатый племянник, и тогда церковь перестанет получать щедрые пожертвования от графини. Ее племянник не отличается набожностью, он парижский франт и карточный игрок и найдет деньгам своей тетушки другое применение.

С тяжелым чувством уезжал Айвазовский из Ниццы во Флоренцию. Даже любуясь Лазурным берегом, он не мог забыть этих уродов из светского общества Ниццы.

Тридцать лет не был в Италии Айвазовский. Юношей приехал он сюда из России. Как восхитили его тогда природа Италии и ее жители! Здесь он странствовал со своим другом Штернбергом, здесь он встретился и сблизился с Гоголем. В Италии к нему пришла мировая слава.

Для флорентийской выставки он отобрал лучшие из своих последних картин: были здесь виды Черного моря, кораблекрушения и большая картина «Неаполитанский залив в туманное утро».

Выставка открылась во Флорентийской Академии изящных искусств. У входа было столпотворение. Тысячи флорентийцев горели желанием посмотреть картины великого мастера морской живописи. Еще живы были люди, помнившие о первых успехах Айвазовского в Италии.

Флоренция встретила Айвазовского, как встречают дорогого гостя после долгих лет разлуки.

Айвазовскому поднесли прекрасный альбом со множеством подписей флорентийских граждан. Газеты помещали о нем хвалебные статьи. Академия изящных искусств избрала его своим почетным членом. Профессора академии предложили Айвазовскому написать автопортрет для галереи дворца Питти. Это была редкая честь.

Айвазовский мысленно перенесся в дни своей юности, когда в обществе Гоголя и Иванова он восхищался в галереях Уффици и Питти бессмертными произведениями искусства.

Айвазовский вспомнил, как перед отъездом из Флоренции Гоголь, Иванов и он провели целый день в зале галереи Питти, где находятся портреты величайших художников мира.

Мог ли он тогда думать, что спустя много лет ему будет предложено написать автопортрет для этой всемирно известной галереи!

Теперь в галерее Питти были автопортреты двух русских художников Ореста Адамовича Кипренского и Ивана Константиновича Айвазовского.

Прошло еще несколько лет. Айвазовский проездом опять посетил Флоренцию. На этот раз его путь лежал в Геную.

Художник давно задумал написать несколько картин из жизни Христофора Колумба. В связи с этим замыслом он и отправился на родину великого мореплавателя в Геную.

Айвазовский помнил рассказы своего учителя и друга Карла Павловича Брюллова. Брюллов говорил, как он тщательно изучал для своей картины развалины Помпеи, чтобы твердо запечатлеть в памяти каждый камешек мостовой, каждый завиток карниза древнего города. В музеях Брюллов знакомился с одеждой и утварью той эпохи.

Готовясь к большому труду — изображению Колу лба и открытия им Америки — Айвазовский с такой же тщательностью, как Брюллов, собирал мельчайшие подробности о великом мореплавателе и его времени.

В Генуе Айвазовский часто посещал дом, где родился Христофор Колумб, работал в музеях и библиотеках, где сохранились старинные гравюры, географические карты, описания морских путешествий, оружие, костюмы.

Из Генуи Айвазовский вывез массу эскизов и набросков для своих будущих картин о Колумбе.

В Феодосии были написаны четыре больших картины, посвященные великому мореплавателю: «Корабль „Санта-Мария“ при переезде через океан», «Колумб на палубе, окруженный недовольным экипажем», «Колумб спасается на мачте по случаю пожара на португальском судне, сожженном венецианскими галерами у берегов Португалии», «Торжественное вступление Христофора Колумба со свитой 12 октября 1492 года при восходе солнца на американский остров, названный им Сан-Сальвадор».

Картины эти грандиозны по размерам, замыслу и исполнению.