Литмир - Электронная Библиотека
A
A

У художника были гости. Слуга Брюллова Лукьян задержал молодых людей в прихожей и пошел доложить Карлу Павловичу о приходе академистов. Через минуту сам Брюллов вышел к ним в красном парчовом халате. Художник больше всех других цветов любил красный цвет и на картинах и в домашнем обиходе. Карл Павлович радушно встретил молодых людей.

Среди гостей Брюллова были художник Яненко, известный певец Лоди, выступавший под фамилией Нестеров, литератор и издатель петербургской «Художественной газеты» Нестор Кукольник. Брюллов в то время писал его портрет, который и сейчас стоял неоконченный на мольберте.

Брюллов представил гостям академистов и вернулся к прерванной беседе.

Он с глубоким волнением заканчивал рассказ о своем друге, русском художнике Сильвестре Щедрине, умершем в Италии.

Брюллов умолк.

— Россия еще не имела подобного пейзажиста, — тихо заметил художник Яненко.

— Да, — сказал Брюллов, — картины Щедрина до сего времени служат украшением русской школы. Он весьма уважаем не только у нас, но и в Риме. После смерти место его в искусстве осталось пусто.

Брюллов повернулся к Гайвазовскому:

— Я видел ваши картины на выставке и вдруг ощутил на губах соленый вкус моря. Такое со мной случается лишь тогда, когда я гляжу на картины Сильвестра Щедрина. И я начинаю думать, что место Щедрина уже недолго будет пустовать.

Лицо Гайвазовского густо залилось краской. Все теперь глядели на него.

Брюллов продолжал, обращаясь к юноше:

— Мне говорили, что вы рождены в Крыму, на берегах Черного моря. Я видел вашу Феодосию, написанную по памяти. Она — как сон детства. Видно, что вы одарены исключительной памятью, сохраняющей впечатления самой натуры. Это важно для истинного художника.

Слова Брюллова произвели сильное впечатление не только на Гайвазовского, но и на всех гостей. Похвала Брюллова много значила. Кукольник навострил уши. Он как раз собирался писать в своей «Художественной газете» о последней выставке.

Когда гости начали расходиться, Кукольник замешкался. Его занимал академист Гайвазовский, вернее — слова Брюллова о нем. Он обратился к Карлу Павловичу:

— Так ли надо разуметь, маэстро Карл, — Кукольник любил высокопарные выражения, — что отечественное искусство обрело в юноше Гайвазовском нового гения? В его картинах на выставке одни лишь достоинства?

Последний вопрос был задан неспроста. Кукольнику важно было в статье о выставке блеснуть перед петербургскими знатоками.

Нестор Кукольник любил поражать читателей откровениями и пророчествами. Предприимчивый издатель «Художественной газеты» почуял в похвале Брюллова юному художнику возможность создать сенсацию. Меньше всего его заботили интересы молодого художника. Он думал лишь о выгодах газеты, которые были нераздельны с его собственными.

Брюллов ответил, что у Гайвазовского редкое дарование, но что в его картинах есть и существенные недостатки.

— Я же решил ему о них сегодня не говорить. Для этого время и место найдется. Мне известно, как важна в начале художественного поприща щедрая похвала другого художника. Пройдет год, два — и Гайвазовский затмит всех художников морских видов, — закончил разговор Карл Павлович.

Брюллов был не только великим художником — он был великодушным и прозорливым человеком. Он безошибочно угадывал — кому похвала не вскружит голову, а придаст новых сил.

Гайвазовский и Штернберг почти всю ночь бродили по спящему городу. Они не замечали осенней непогоды. Говорили они в ту ночь о Карле Брюллове, о его картинах, о его жизни, о собственных замыслах и надеждах.

Брюллов был прав: от щедрой похвалы могут вырасти крылья. А без них ни один еще птенец не взлетел, не только художник.

1836 год был знаменателен в жизни русского общества. Весною этого года на сцене Александрийского театра был дан «Ревизор» Гоголя. В письмах, в дневниках образованные люди отмечали это событие. Современники потом вспоминали, как много шуму наделала комедия Гоголя, как вся тогдашняя молодежь пришла от нее в восторг.

В том же году Москва и Петербург торжественно чествовали вернувшегося на родину прославленного художника Карла Павловича Брюллова.

В конце года произошли еще два события. В журнале «Современник» была напечатана новая повесть Александра Сергеевича Пушкина «Капитанская дочка». Со страниц журнала вставали грозные события пугачевского восстания. Нужно было обладать бесстрашием Пушкина, чтобы в то время, когда все трепетали перед царским самодержавием, напомнить о грозном крестьянском бунте.

Пушкин изобразил самого Пугачева умным, привлекательным, полным человеческого достоинства.

Царь, придворная знать еще больше возненавидели Пушкина за эту книгу.

Другим событием, совпавшим с появлением «Капитанской дочки», была постановка оперы Глинки «Иван Сусанин». Первое представление оперы состоялось 27 ноября. Театр был переполнен. На премьере присутствовал Пушкин.

Учеников Академии художеств повели в Большой театр на первое представление оперы. Академисты заполнили места в райке.

В опере Глинка воспел подвиг русского крестьянина Ивана Сусанина, который вместо того, чтобы указать полякам дорогу на Москву, заводит их в непроходимый лес. Польские захватчики убивают Сусанина. Он погибает мужественно, с сознанием, что выполнил свой долг перед родиной.

Глинка написал оперу на основе народной музыки. Впервые не только народный сюжет, но и народные напевы появились в русской оперной музыке.

Уже после первого акта стало ясно, что творение Глинки событие важное и исключительное в русской жизни.

Во время антрактов вокруг Пушкина собирались передовые просвещенные люди и горячо обсуждали оперу. Давно уже у поэта не было такого счастливого лица, как в тот вечер. Пушкин и его друзья понимали, что с «Иваном Сусаниным» взошла заря русской музыки.

Гайвазовский слушал оперу с сильно бьющимся сердцем. Он с детства знал и любил народные мелодии, слышанные им еще от Хайдара и бандуристов. Потом в имении Томилова — в селе Успенском — он часто слушал задушевные русские песни и полюбил их всей душой.

Теперь в опере он услышал все эти народные русские мелодии и особенно сильно почувствовал всю их нежность, глубину, раздолье, ни с чем не сравнимую трогательную наивность. Подобного в русской оперной музыке еще не бывало.

Опера вызвала различные толки. Знать, та самая знать, которая так злобно шипела после постановки «Ревизора» и появления в печати «Капитанской дочки», теперь обрушилась на Глинку, называя его оперу мужицкой музыкой, музыкой для кучеров. Передавали, что Глинка ответил:

— Это хорошо и даже верно, ибо кучера дельнее господ. А в это время была напечатана статья Владимира Федоровича Одоевского об опере Глинки. В ней говорилось, что «Сусанин» открывает новый период в музыке; самого Глинку Одоевский назвал гением, а создание им такой оперы — подвигом. Борьба вокруг творения Глинки не утихала. В появлении «мужицкой музыки» увидели опасность.

Гайвазовский знал о всех толках вокруг оперы. Глинка был другом Брюллова. Карл Павлович в присутствии своих близких учеников был откровенен. Он особенно негодовал на продажного журналиста Фаддея Булгарина, грубо и нагло выступившего в газете против оперы. Брюллов долго не мог успокоиться. В такие минуты он любил, чтобы Гайвазовский играл ему на скрипке. Карл Павлович слушал восточные мелодии, которые особенно удавались Гайвазовскому, и говорил:

— Как жаль, что Глинка не слышит этих мелодий. Ему они непременно доставили бы удовольствие. Но Михаилу Ивановичу сейчас не до нас. Задумал новую оперу писать.

В те дни Гайвазовский шел однажды по улице. Недалеко от Летнего сада он увидел Пушкина вместе с Жуковским.

Жуковский шел рядом с Пушкиным и, по-видимому, что-то ему выговаривал.

Гайвазовский успел рассмотреть лица у обоих: у Василия Андреевича лицо выражало суровую важность и непреклонность, у Пушкина лицо нервно подергивалось, а взгляд, какой-то блуждающий, рассеянный, выражал мучительную тоску. Он слушал Жуковского, не поворачивая к нему головы, и нетерпеливо постукивал тростью по тротуару.

28
{"b":"112526","o":1}