– А я всегда хотел быть Клинтом Иствудом… Пистолет послушно крутанулся на полусогнутом указательном пальце. За время боя из вагона успели сбежать все пассажиры.

«Узбек» молча смел с сиденья осколки разбитой бутылки, подстелил пакет и уселся. Купленная на перроне газета интересовала его куда больше бормотания попутчика. «Менагер» примостился рядом, потянулся и начал разбирать трофейный ПМ.

– Ничего привыкнем… – он выглянул в окно на проплывающие стены анонимного пригородного полустанка, подмигнул своему отражению и повернулся к соседу. – Добро пожаловать в двадцать первый век, Улугбек Карлович, – юноша вытер окровавленную губу. – Добро пожаловать…

– Сержант Коробов. Ваши документы?

Костя недовольно поморщился. Сам виноват – затеял свару с малолетками, а мог бы ограничиться демонстрацией «ствола». Теперь каждому встреченному служителю правопорядка объясняй, откуда на лице синяки и отчего кулаки сбиты.

…Первым сюрпризом был визит милицейского патруля в их вагон электрички. Появились втроем, руки на расстегнутых кобурах, морды – злые. Толи «детвора» им отстегивала и теперь наябедничала, толи кто-то из сбежавших пассажиров успел донести. В любом случае – ничего хорошего.

Сержант при свете фонарика долго изучал паспорт Малышева, указал, что действие заканчивается, сверил с правами. Рук с пистолетов патруль не убирал.

– Нам сообщили, что здесь видели оружие… Так что, давайте-ка к стеночке.

Костя молча протянул разрешение на револьвер и повернулся к стене. Хорошо, что трофейный ПМ по частям выкинули в окно.

Сержант обхлопал карманы, сверил номер револьвера со вписанным в удостоверение, проверил и убедился, что оружие незаряжено. Патруль расслабился.

– А у товарища документики бы? Малышев вздохнул и снова протянул паспорт.

– Вы внимательно посмотрите, товарищ сержант.

Милиционер снова заглянул в книжечку с двуглавым орлом, скривился… Неуловимым движением две сторублевые купюры исчезли в лопатообразной ладони.

– Счастливой дороги.

– Угу… Честь имеем. …Нынешний сержант – уже третий.

– Да, Улугбек Карлович, с такими темпами и с моим запасом местных дензнаков нам проще взять такси.

– Привет, Сергей.

– Блин, Костик, здорово! Сколько лет, сколько зим! – голос в трубке был в меру взволнован. – Ты откуда объявился?! Мы ж тебя искали! Малышев подвинулся так, чтобы голос из сотового не разлетался далеко.

– Да я в командировке был… длинной… В Африке.

– А чё трубку не брал?

– Да не берут там сотовые, Серега… Глушь, срань – одни туземцы с копьями, да животные из Красной книги.

– Оба-на… Да… Африка… – пауза была непродолжительной, но емкой. – А мы того… За тебя и выпить уже успели… Мне ж из твоей районки звонили. Про тебя… Типа, когда видел… Мол, родственники беспокоятся, что пропал… Ну, ты знаешь…

– Ерунда… Бывает… Собеседник кашлянул.

– Ты прав…Бывает… Малышев первым нарушил молчание:

– Слушай, Серега, тут такое дело… Ты еще служишь?

– Ну да! Недавно, вот, капитана дали.

– Ух ты! Поздравляю!

– Спасибо.

Малышев постарался вернуться к делу, ради которого он и вытянул своего одноклассника из теплой семейной кровати:

– Тут такое дело… Встретиться нам надо. Обсудить кое-что.

Сомохов переключал каналы на маленьком телевизоре. Глаза ученого разгорелись, губы пробовали повторять незнакомые слова, из числа тех, что неостанавливающимся потоком лились из уст дикторов и комментаторов. Археолог был бы смешон, если бы не выглядел так одухотворенно.

Один из приятелей Малышева согласился впустить их в свою квартиру на то время, пока он не вернется из командировки. Дни Костя проводил в поисках более постоянного жилища, но оказалось, что снять недорого квартиру в Москве стало почти нереально. А денег катастрофически не хватало. Малышев осмотрел комнатку.

Шкаф, диван, письменный стол, потертый шифоньер, пара продавленных кресел восьмидесятых годов, телевизор и полки с цветами. Слева от дивана, на котором примостился ученый, громоздился журнальный столик с книгами. История, карты, учебники и сборники по физике и химии.

– Не увлекайтесь, Улугбек Карлович.

– А?

Вместо треснутых круглых очков переносицу Сомохова украшала новая пара. Малышев выбрал вариант с широкими стеклами, затонированными легкой дымкой. Очки скрывали восточный разрез глаз и прикрывали выдающиеся скулы – так легче было избежать допросов на улицах.

– Говорю, чтобы вы не увлекались этим зомбиящиком. Лицо ученого вспыхнуло. Он смутился:

– Зря вы так…За один только канал «Цивилизация» этот, как вы выразились, «зомбиящик» можно отнести к восьмому чуду света. Не отрываясь от софы я переношусь во времени и пространстве, путешествую на тысячи верст и вижу то, что никогда не смог бы увидеть в жизни. Костя сдержал сарказм.

Улугбек Карлович с сожалением выключил телевизор и повернулся к товарищу.

– Как продвигаются наши дела? Вы выглядите взволнованным. Малышев почесал переносицу.

– Я выгляжу взволнованным, потому что я взволнован. Родители на звонки не отвечают – это и беспокоит. Надо бы к ним съездить, разузнать, – он вздохнул, помолчал. – И дела наши не хотят ускорятся. Ружья мне не продают – лицензию надо обновить. На это уйдет несколько недель.

Бывший фотограф подошел к шифоньеру и налил себе сока из пакета. После пустынь и жары тюркских плоскогорий, они всегда старались держать подле себя воду или холодный сок. Улугбек ждал продолжения. Малышев шумно, через нос, выпустил воздух и подошел к главной проблеме:

– И еще нужны деньги. Много денег, – он вынул из кармана серебряный кругляш и катнул его по столу. – Я здорово рассчитывал на то, что мы прихватили из прошлого, но в антикварном мне рассмеялись в лицо. Говорят, что искусная подделка. Улугбек задумался:

– Что будем делать? Пока вас не было, я составил список того, что нам не мешало бы прихватить, – он поднял со стола исписанный листок бумаги. – Это будет стоить немало, даже по меркам 1906 года. Костя почесал голову:

– Есть у меня одна задумка. Но об этом позже. Сначала, съезжу к родителям и… попробую вас легализовать.

Бывший фотограф отошел к окну. Под письменным столом спрятался блок компьютера. Новомодный плоский монитор призывно чернел.

– Кстати, Улугбек Карлович, вы до Интернета еще не добрались? Лоб ученого перечеркнула морщина.

– Как вы сказали? Костя улыбнулся.

– Тогда, я думаю, вам будет, чем заняться на время моей отлучки.

Долгий звонок в дверь не помогал. Пришлось стучать. Если бы он сам со двора не видел тень в окне кухни, решил бы, что никого нет. Но тень была. Минуте на пятой бастион пал.

– Кто-о-о?! – голос был похож на рев. Костя надавил на звонок и двинул ногой в потертую фанеру.

Дверь распахнулась. На пороге стоял, почесывая волосатую грудь, здоровенный детина. Плечи и руки – в застарелых наколках, короткая стрижка, должная скрыть раннюю лысину, живот, нависающий над резинкой трусов, единственной его одежды, золотая цепь явно турецкого происхождения.

– Какого, бля?! Костя молча отстранил вопрошавшего и прошел внутрь.

Мамин шифоньер весь усыпан пеплом, на отцовском кресле разводы и след от затушенной сигареты. Везде пыль, в коридоре на кухню бутылки и смятые пивные банки.

В комнате на кровати из кучи смятого белья торчала смутно знакомая женская нога.

– А-а-а… Дядя Костя… – сонное мычание трансформировалось в обрюзгшее лицо.

– Какой, на хер, дядя?! – здоровяк за спиной, пришедший в себя, начал пузом оттирать Малышева от двери. – Откуда ты взялся, родственничек? Набежало, понимаешь… Костя не обращал внимание.

– Давно? Дама потянулась, почесало кудлатую голову, зевнула.