– Да. Вы знаете что-нибудь о них?

– Дело в том, – ответил адвокат, – дело в том, мистер О'Хара, что разглашение тайны усыновления – серьезное преступление, и тайна эта ревниво охраняется государством… Но, – он поднял вверх палец, словно желая указать собеседнику на нечто невидимое обычному взгляду но, тем не менее, очень важное, – но нам удалось преодолеть бюрократические препоны… Когда вы выберетесь на свободу, мы поможем вам…

У Патрика все так и оборвалось внутри.

– То есть?

– Мы поможем вам найти ваших детей… Но сперва – поможем вам и еще некоторым нашим друзьям выбраться отсюда.

Растерянно пожав плечами, О'Хара спросил:

– Что – меня вновь досрочно освободят?

– Нет.

– Тогда – что же?

Оглянувшись в сторону охранника – тот стоял в конце комнаты, равнодушно взирая на заключенных, адвокат прошептал:

– Мы организуем вам побег…

– Побег?

– Ну да… А почему это вас так удивляет? – спросил адвокат.

– Но зачем?

– Разве вы не хотите воссоединиться со своей семьей?

– Хочу. А что, неужели нет никаких шансов на законное освобождение? Ведь следствие располагает только видеозаписью и свидетельскими показаниями полуторагодичной давности, а этого, как вы мне сами говорили, явно недостаточно… По закону меня вполне могут освободить под залог…

– Однако, этих показаний более чем достаточно, чтобы продержать вас тут неопределенное время – всегда можно найти причину.

Патрик удивленно поднял брови.

– Это почему?

– Потому что общественное мнение относительно ИРА и всего, что касается североирландского вопроса, накалено в Великобритании до последнего градуса. В последнее время обстановка в Ольстере значительно осложнилась, и не в интересах многих, – адвокат снова многозначительно поднял указательный палец вверх, намекая на какие-то высшие сферы, – не в их интересах выпускать вас… Это может вызвать нежелательные кривотолки.

После недолгой паузы О'Хара, пожевав губами, поинтересовался:

– Даже если мою вину никому не удастся доказать? А ее и не удастся доказать, вы мне сами об этом говорили… Да и я сам это знаю не хуже вас.

– Даже если ни по одному пункту обвинения не будет вынесено положительного решения. – Друг Уистена О'Рурка немного помолчал, а затем вновь повернул беседу в первоначальное русло:

– Так что, мистер О'Хара, разве вы не хотите вновь обнять Уолтера и Молли? Разве вы не воспользуетесь возможностью бежать? Неужели вы не хотите попасть на свободу?

– Хочу конечно…

– По вашему виду можно решить, что вам это безразлично, – возразил адвокат.

– Нет, теперь, – О'Хара сделал сознательное ударение на этом слове, – теперь мне это уже небезразлично… Но я никак не могу поверить, – продолжил Патрик пересохшими от волнения губами, – никак не могу поверить, что это действительно возможно…

Он имел в виду не предстоящий побег, а возможную встречу с детьми.

Как, он увидит Уолтера и Молли? После всего?

Адвокат, однако, понял последнюю реплику собеседника по-своему.

– Организовать побег куда трудней… Кстати, не только вам, но и многим другим. Это будет групповой побег, наверное, самый крупный за всю историю английской пенитиционарной системы. – Адвокат еще раз обернулся в сторону охранника и свистящим полушепотом добавил:

– Ваши дети находятся в Оксфорде, в одной очень богатой, почтенной семье… Кстати, женщина, их приемная мать – ирландка. Я думаю, что вам удастся с ней договориться, – пообещал адвокат на прощание. – Когда вы окажетесь на свободе, то позвоните вот по этому телефону, – он протянул собеседнику вырванную из записной книжки страничку с номером телефона, – и там вам все объяснят все более подробно…

Сложив листок вчетверо, О'Хара положил его в нагрудный карман.

– Что это за телефон? – с надеждой в голосе спросил он.

– Это – новый телефон мистера О'Рурка. А теперь послушайте…

После разговора с адвокатом Патрик словно бы помолодел лет на десять – плечи его распрямились, походка приобрела пружинистость, уверенность, и сам Патрик стал будто бы даже немного выше ростом.

Да, теперь в его жизни появился смысл – дети, его дети.

Уолтер и Молли.

Как – неужели он скоро увидит Уолтера и Молли, неужели он действительно обнимет их, поцелует, неужели это реально?

Патрик и верил, и не верил в это.

Он твердо знал одно: сейчас, когда ему уже не на что надеяться, надо воспользоваться такой возможностью, надо попытаться бежать.

Во всяком случае, ему нечего было терять…

Побег из исправительного лагеря был назначен на субботу восемнадцатого октября – в этот день Патрику О'Харе исполнялось тридцать пять лет.

Заключенные, по плану, составленному и разработанному на воле, решили воспользоваться предстоящим футбольным матчем с охранниками лагеря, столь кстати придуманным начальником, капитаном Брэфордом.

И оба моторных баркаса со сменой охранников (многие лишь приезжали на службу, предпочитая жить в поселке, а не в казарме), кстати, должны были быть у побережья к четырем часам, не позднее.

Об этом стало известно от рыжеволосого Оливера – того самого солдата из охраны, которого друзья Уистена и Кристофера вроде бы успели обработать, точнее говоря – подкупить. В этой операции он обещал оказать заключенным помощь.

И вот уже больше суток узники не смыкали глаз – ожидание всегда так мучительно и невыносимо.

К тому же начальник лагеря, капитан Брэфорд, самый гадкий, самый сволочной человек из всей администрации, настоящий садист, мелочный и злобный, словно заподозрив что-то недоброе, приказал охране устроить повальный обыск во всех бараках.

Не найдя ничего подозрительного Брэфорд в конце концов распорядился отобрать четырех заключенных и наказать их авансом.

Этот Брэфорд, законченный алкоголик, скрытый честолюбец, не находил своим силам никакого иного применения, как затевать разборки и впадать в беспробудное пьянство; он всегда поступал подобным образом, когда напивался до полусмерти. Он постоянно стращал узников, говоря, что делает так, «чтобы неповадно было и впредь», а потом мрачно шутил, что таким образом «пресекает зло в самом его зародыше».

В ледяной ночи до самого рассвета разносились по всему лагерю ругательства наказуемых.

Нет, люди капитана не били заключенных, если бы факт хотя бы одного избиения выплыл наружу, и сам Брэфорд, и его подчиненные попали бы под суд, скандал на всю страну был бы неминуем, и капитан после этого не только бы распрощался с погонами, но, чего доброго, и сам бы угодил за тюремную решетку…

Но разве мало способов сделать человеку больно, не избивая его?

Разве нельзя заставить заключенных болтаться на продуваемом всеми ветрами турнике почти всю ночь, выдавая это за «оздоровительные процедуры»?

Разве трудно было заставить убирать их плац «до последней пылинки», как любил выражаться капитан, утверждая, что таким образом лагерная администрация борется с антисанитарией, которую развели сами же заключенные?

И теперь, в преддверии побега, нервы у заговорщиков были напряжены до последнего, крайнего, мучительного предела…

Потом неожиданно наступила тягостная, зловещая тишина – кое-кому из заключенных даже удалось немножко подремать, пока всех не разбудили и не погнали чистить бараки и готовить завтрак.

Оливер видимо, чтобы оправдать аванс, полученный от людей Уистена, сжав кулаки, рванулся было к полковнику и с ненавистью прошептал:

– Кишки из тебя выпущу! Ах ты, мерзавец, издеваться над такими хорошими людьми!

Однако его остановили:

– Обожди. Не все сразу.

Охранник удивленно вытаращился.

– Почему?

– Брэфорда мы захватим в заложники. Днем заключенные, посвященные в план (около пятой части от общего числа узников) занимались своей обычной работой, каждый из них собирался с силами, сосредотачивался на предстоящем побеге.

А время будто бы остановилось – оно едва двигалось, совсем как те моторные баркасы, которых так ожидали решившиеся на побег…