Нашли Джастину в кустах, истерично рыдающую, с опухшим от слез лицом. Лион попытался поднять ее.

– Джастина, что с тобой? – растерянно бормотал он. – Успокойся, пожалуйста… Да что же это…

Гордость его вмиг улетучилась. Теперь он видел, что жене очень и очень плохо. Он гладил ее по голове, крепко держа в объятиях. Служанка стояла рядом, с ужасом наблюдая эту грустную картину. Все было очень серьезно: она видела, что в семье происходило что-то страшное и болезненное. Она только молча кивала головой, она понимала все и предчувствовала недоброе.

Джастина очнулась уже в больнице. Она помнила только, как приехала машина «Скорой помощи», ей сделали укол и положили на носилки. Джастине дали большую дозу успокоительного, которое сразу же подействовало на ее обессиленный, истощенный организм. После этого у нее было такое чувство, будто она провалилась в бездонный темный колодец.

Джастина открыла глаза. Белый потолок, белые стены, белая кровать. Все остальное тоже было белого цвета… Даже жалюзи на окне были белыми. Джастина давно уж не видела палат такого стерильного вида. Она сразу же поняла, что больница эта не совсем обычная. Джастина чувствовала слабость и головокружение, она не понимала зачем находится здесь, но думать об этом была не в состоянии.

К ней вошла медсестра – молоденькая девушка в белом.

– Вы уже очнулись, миссис Хартгейм? – спросила она ласковым, мелодичным голосом.

Джастина только моргнула ей в ответ.

– Сейчас вы должны успокоиться и ни о чем не волноваться. Скоро придет ваш муж, – добавила она.

– Нет… – Джастина шевелила губами, но не слышала своего голоса. Она никого не хотела видеть. Ей уже никто не в силах помочь. – Так больше не может продолжаться, – с невероятным усилием произнесла она.

Медсестра ласково улыбнулась.

– Конечно не может, но сначала вам обязательно надо поесть. Вы очень похудели…

Она не помнила, когда ела в последний раз, но при упоминании о еде она почувствовала отвращение и тошноту.

– Я хочу умереть, – прошептала она. – Я – дрянь, я хочу умереть…

Слезы катились по ее щекам. Она вспомнила о своем несчастье. Нет, уже никто не сможет спасти ее. Она не может измениться. Никогда ей не станет лучше: она безнадежна. Врачи не в силах сделать ее счастливой, а значит, все бесполезно и не имеет смысла. «Боже мой… Как мне плохо…»

Медсестра наклонилась над ней.

– Вы увидите мужа и вам станет легче, – успокаивающе произнесла она.

Голос медсестры был мягкий и тихий, а Джастина продолжала плакать: у нее даже не было сил, чтобы вытереть слезы. «Нет… Что же со мной… О, Боже…»

Медсестра совсем растерялась: она была очень молода, совсем недавно закончила учебу и работала в клинике только месяц. У нее не было опыта и той душевной твердости, граничащей с черствостью, свойственной профессиональным медикам, особенно тем, кто работает в психиатрических больницах. Она еще не видела в жизни горя, и окружающий мир рисовался в ее воображении лишь в розовых тонах. Ей было очень жаль свою пациентку: она не знала, что произошло на самом деле с этой изможденной женщиной, не знала истинной причины ее страданий. Девушка от всего сердца сочувствовала ей, переживая в душе ее боль. Девушка уговорила Джастину выпить лекарство. Это было все, чем она могла помочь страдающей женщине. Джастина послушно приняла таблетки и вскоре снова закрыла глаза.

Лион сидел в просторном светлом кабинете, заставленном комнатными растениями. Доктор, сидевший напротив, закурил сигарету.

– Вопреки широко распространенному мнению, депрессия – очень тяжелая болезнь, – выпустив кольцо дыма, произнес он. – Ее очень трудно лечить. Особенно…

Он встал, прошелся по кабинету и открыл окно.

– Вы не договорили, доктор, – напомнил ему Лион.

– Я хотел сказать: особенно в тех случаях, когда этому противится сам больной.

Лион молчал.

– Я буду откровенен с вами, мистер Хартгейм, – объяснил доктор. – Если бы ваша жена хотела выздороветь – она бы выздоровела давно, но она не хочет этого.

– Что же тогда делать? – озабоченно спросил Лион.

Слова доктора отнюдь не успокоили его. Ведь в последнее время он все больше и больше осознавал, что часть вины за случившееся с Джастиной лежит на нем.

Доктор продолжал стоять у окна.

– Прежде всего я хочу убедить ее в том, что выздоровление во многом зависит от нее, – сказал он. – А раньше, до этого случая, у вашей жены были странности?

Лион задумался, пожал плечами. Он знал Джастину очень давно, как ему казалось – всю жизнь. За эти десятилетия, проведенные вместе, она представала в разных обликах: она бывала и грустной, иногда страдала, но иногда наоборот была веселой и вносила оживление и радость в их дом, иногда она считала, что ее жизнь не удалась, и это мучило ее. Но бывало, она приходила в восторг от того, что делает, и казалась самым счастливым человеком на свете. Лион вновь пожал плечами. Никаких странностей он у Джастины не замечал. Как всякая женщина, она переживала неудачи в жизни, но потом все шло к лучшему. Она успокаивалась, постепенно приходила в себя. Лион никогда не сомневался в прочности их брака.

– Нет, не замечал, – ответил он после короткой паузы. – Она сломалась как-то вдруг, почти мгновенно.

Лион закрыл руками лицо, он был в отчаянии. Он не знал, что же ему теперь делать и как жить.

Доктор сел за стол.

– Не стоит так волноваться, мистер Хартгейм. Сейчас мы даем вашей жене успокоительное – это очень хорошее лекарство. Как только она почувствует себя лучше, мы проведем с ней серию бесед. Я думаю, что нам удастся найти причину ее депрессии, и тогда мы сможем помочь ей прийти в себя.

Лион рассеянно поднялся.

– Да-да, конечно.

– Мы сделаем все возможное, мистер Хартгейм, – доверительно сказал доктор. – Это не первая наша пациентка такого рода, поверьте мне. Я не хочу вас излишне обнадеживать, что-то обещать… – тут он встал из-за стола, чтобы проводить посетителя. – Повторяю, – сказал он, – все зависит от нее самой.

– Да, спасибо, доктор.

– Всего доброго, мистер Хартгейм.

Лион вышел в коридор. Доктор казался человеком неглупым, но это отнюдь не облегчало положения. Как и полагалось врачу-психоаналитику, он задавал обычные вопросы, явно не придавая им особенного значения. Но если бы это был бронхит или воспаление легких! В таком случае Лион ни на минуту не позволил бы себе усомниться в успехе, но эта болезнь – специфическая…

Когда-то он читал о нервной депрессии, но всегда думал, что это больше каприз, чем болезнь. Поскольку он сам был человеком уравновешенным, ему были чужды истерики и стрессы. Для него это было не более чем слабостью характера, слюнтяйством, свойственным некоторым слабовольным людям. Человек всегда в состоянии держать себя в руках, что бы ни происходило – считал он. И он просто не мог предположить, что когда-нибудь столкнется с этой проблемой лицом к лицу.

Успокаивающий тон доктора указывал лишь на его бессилие в деле исцеления пациента. От этих мыслей Лион чувствовал себя подавлено. И все же слабая надежда теплилась в его душе. «А вдруг на самом деле существует какая-то методика, которая позволит вылечить человека, питающего отвращение к жизни и находящегося в растерянности и апатии. Возможно, доктору удастся внушить Джастине, что все ее мысли насчет несвободы, несчастной любви – только выдумки. Если она сможет понять это, тогда…»

Ольвия и Питер уединились в деревне и вели настоящую жизнь отшельников, стараясь отвлечься от всего, что они оставили Оксфорде, от чего сбежали в сельскую глушь. Ольвия работала не щадя себя. Мастерскую она оборудовала на просторной и светлой веранде. Но так как дни уже стояли прохладные, а по ночам случались и заморозки, в мастерской было довольно прохладно. Ольвии приходилось работать в теплой безрукавке из овчины, в берете и с толстым шарфом на шее.

Питеру страшно нравился ее экзотический наряд. Каждый раз, когда он видел ее в таком виде, он подолгу рассматривал жену, умиленно улыбался и романтично произносил: