И вот Томпсон принялся сперва очень осторожно, под видом намеков и дружеских советов, а потом все настойчивей и даже грубее торопить своего подопечного.

Тот, однако, нашел в себе силы возразить тренеру, заявив:

– Надо еще немного подождать. Теперь я в состоянии выдержать полтора часа игры. Но мне надо еще немного отдохнуть, чтобы быть окончательно уверенным в победе.

Но Томпсон, подстегиваемый жадностью и нетерпением, с каждым днем становился все настойчивей.

И вот однажды в своей настойчивости он дошел до того, что недвусмысленно намекнул Брайену, что его содержание становится слишком дорогим.

Конечно, над ирландцем можно производить любые психологические опыты, но только не подобные – никто из нас не потерпит, когда начинают попрекать куском хлеба, когда начинают говорить, что мы сидим у кого-то на шее и объедаем этого человека.

Брайен ответил коротко:

– Хорошо. Я готов встретиться с Гарольдом Бамстедом в любой удобный для вас и для него день.

Вскоре было назначено время проведения матча, определены условия – было решено по обоюдному согласию сторон, что Шоу и Бамстед будут драться по профессиональным правилам, притом в случае если никто из них не добьется чистой победы, то есть через нокаут, через несколько дней будет назначен повторный матч, чтобы определить победителя.

Гарольд, усмехнувшись, только и сказал в ответ на предложенные условия:

– Я согласен. Мои друзья увидят, с каким удовольствием я отправлю душу этого грязного ирландца в ее католический рай.

Брайен, однако, высказался куда более весомо и не без юмора:

– У Гарольда кулаки где-то в полтора раза больше моих, а это значит, что при одинаковом весе перчаток каждый удар его кулака сильнее и жестче в полтора раза. Но, если бы можно было, я бы предпочел драться с ним и вовсе без перчаток.

Эта шутка, если хорошенько подумать, имела характер самого что ни на есть смелого вызова. Конечно, поединки без перчаток были строжайше запрещены, но наверное, если бы Гарольд согласился, то Шоу не раздумывая пошел бы и на это…

И вот, специально для данного поединка был арендован зал в одном из лучших спортивных дворцов, расклеены афиши, а билетов продано куда больше, чем предполагалось – не стоит и говорить, какой живейший интерес вызвала эта встреча, и при том – не только среди любителей бокса.

Многие ирландцы, живущие в Лондоне, видели в ней какой-то скрытый, не только спортивный смысл.

Еще до начала боя Томпсон заметил одну неприятную для себя вещь.

Вопреки всем его предварительным подсчетам, вопреки здравому смыслу, игроки в тотализатор ставилась не на Бамстеда, а на малоизвестного ирландца, где-то пять против четырех.

После первого раунда разница ставок возросла до восьми против трех, после четвертого за Шоу было подано где-то одиннадцать, за его соперника – не более трех с половиной…

Томпсон, хорошо известный всем завсегдатаям боксерских поединков, был немного бледнее обычного, но ничем не обнаруживал своего беспокойства.

После пятой схватки он подозвал к себе букмекера, отдал ему какое-то распоряжение и с невозмутимым видом продолжал следить за поединком, сидя в первом ряду, у самого каната.

Держа на коленях связку бананов, Томпсон ел их по одному и медленно, немигающим взглядом глядел то на ринг, то на беснующуюся публику.

После восьмого раунда ставки на Бамстеда неожиданно для всех возросли, через некоторое время они сровнялись со ставками на Шоу.

Никто, и, наверное, даже сами букмекеры, не могли объяснить смысла этого нелепого явления.

Все видели, что Гарольд вышел на ринг немного пошатываясь – наверное, он не восстановил сил за время короткого перерыва. Если его нападения в первых схватках были необычайно свирепыми, то вскоре он уже заметно сдал.

Он весь лоснился, тяжело дышал и спотыкался – не столько от ударов соперника, сколько от собственной неловкости. Между тем Брайен, который до сих пор только защищался, не переходя в атаку, был свеж, бодр и дышал глубоко и спокойно, как спящий ребенок.

Ставки на англичанина так же быстро упали, как и поднялись – едва только ирландец начал наступление. Давно уже любители и знатоки бокса не видели таких молниеносных выпадов, такой быстроты и точности движений, такого сплава отваги, находчивости и хладнокровия. От боковых хуков англичанин буквально болтался как мешок с тряпками; беспощадные, хладнокровные прямые удары заставляли его отступать к самому канату, а иногда он даже обращался в бегство, сопровождаемый судейскими свистками и ругательствами зрителей, поставившими на него.

Теперь всем было понятно, что Гарольд Бамстед кончен. И даже самые нелепые и безрассудные игроки отказались от него. Один только букмекер продолжал упрямо принимать ставки, предлагая за сто фунтов четыре, затем три, а затем – один фунт.

Собравшиеся смеялись ему прямо в лицо и записывали свои ставки безо всякого азарта и увлечения, а просто ради курьеза. Конец матча был ясен для всех – даже для билетеров и несмышленых мальчиков, продававших прохладительные напитки в зале.

Когда Гарольд Бамстед вышел на последний раунд, на него было жалко смотреть.

Он шатался, еле стоя на ногах, колени у него подгибались, рот был открыт, а окровавленное лицо стало похожим на какую-то жуткую маску.

И наверное только последним усилием воли он заставлял себя держаться на ногах, а вид ненавистного врага будил в нем угасающее сознание.

В самом начале последнего раунда Брайен поймал своего соперника в мышеловку, то есть зажал голову под своей левой рукой, притиснул ее к боку, а правой принялся быстро-быстро наносить удары снизу, превращая его глаза, нос, губы и щеки в кровавое месиво.

Англичанин был весь мокрый от пота.

Ему кое-как удалось, втянув в себя скользкую шею, вырвать голову из этого страшного кольца.

Боксеры мгновенно разъединились, но разрыв этот был так силен и внезапен для обоих, что англичанин, не сумев сохранить равновесия, шлепнулся на ринг в сидячем положении, а Брайен мелкими и частыми шажками пошел в противоположную сторону.

Но вдруг…

Ирландец как-то нелепо взмахнул рукой и грузно упал на ринг, на спину.

Несколько раз Шоу делал усилие, чтобы подняться и продолжить бой, поднимая свое туловище и вновь со стоном прилипал к рингу.

– Пять, шесть, семь, – принялся отсчитывать секунды рефери.

Но девятой секунде англичанин наконец-то поднялся, размазывая боксерской перчаткой по своему страшному лицу пот и кровь.

– Восемь…

Брайен делал судорожные движения, чтобы подняться, однако это ему так и не удалось.

– Девять…

– Стоп! – воскликнул рефери, подняв руки вверх. – Перерыв.

И лишь только одна секунда спасла ирландца от поражения.

Его секунданты бросились к нему, желая помочь своему подопечному подняться на ноги.

Но он коротким движением руки остановил их и, тяжело вздохнув, произнес:

– У меня сломана нога…

По залу пронесся вздоху изумления.

– Что? – не понял секундант.

– Нога сломана, – упавшим голосом повторил Брайен. – Но… Что это?

Один из секундантов нагнулся и поднял с ринга маленькую, растоптанную ногой Брайена, скользкую кожуру от банана…

Невольно взгляды зрителей обратились в сторону Томпсона.

Он направлялся к выходу с обычным для себя важным и чуточку надменным видом. В руке у него было несколько желтых бананов – то, что осталось от грозди…»

Когда аббат завершил свой рассказ, ресторан уже закрывался. Последние посетители выходили оттуда, официанты убирали со столов приборы и гасили свечи.

Аббат поднялся.

– Ну что – может быть, немного прогуляемся? – предложил он Лиону.

Тот, подумав, согласился.

– Хорошо…

И они, выйдя из двери ресторана, неспешно пошли по улицам ночного Лондона.

Перед ними, позади них и сбоку плыло великое множество огней – проезжавшие автомобили и автобусы слепили их фарами, Неоновые огни рекламы, казалось, взбесились – от их пестроты и постоянной переменчивости рябило в глазах.