Томас Корт следил взглядом за женой, пересекавшей гостиную номера в отеле «Карлейл», с оттиском интервью для «Нью-Йорк таймс». Он приехал совсем недавно и теперь не мог избавиться от неприятного напряжения, которым, казалось, была насыщена сама атмосфера комнаты, хотя никаких причин для того вроде бы не было.

Корт сидел перед экраном видеомагнитофона и говорил по телефону с Колином Ласселом, звонившим из Лондона. Он слушал, говорил и нажимал кнопки на пульте, глядя, как на экране, постепенно заполняя его, вырастает Уайльдфелл-Холл. Корт рассматривал угрюмые проемы дверей и окон, облупившийся фасад, потом на экране появились вересковая пустошь, пустынный берег, бухта в форме подковы. В трубке звучал очень английский голос Лассела, объяснявшего, что делают его помощники для обеспечения безопасности съемочной группы в отелях, и звучал он на фоне загадочного шума, похожего на гром или грохот взрывов. Корт прикрыл трубку рукой.

– Ты прочла эту статью?

Наташа кивнула и, когда он требовательно щелкнул пальцами, протянула ему лист.

– Томас, ты же все равно не можешь смотреть, слушать и читать одновременно, – мягко сказала она.

– Ошибаешься, дорогая, могу.

Она повела плечом и направилась к сыну, который уже стоял в дверях рядом с Анжеликой. Наташа поправила ему шарф и застегнула на «молнию» куртку. Джонатан и Анжелика в сопровождении нового телохранителя, которого звали Текс, собирались в Центральный парк кормить зверей.

Очевидно, они делали это каждый вторник, очевидно, новый телохранитель был всеобщим любимцем, очевидно, они думали, что Томас Корт приедет позже, а теперь экспедицию уже нельзя было отменить, иначе мальчик мог расстроиться. Очевидно, за тот месяц, что Джонатан не виделся с отцом, он успел помешаться на млекопитающих, птицах, рептилиях и насекомых – везде, куда ни глянь, лежали книги по зоологии. Корт смотрел на эти книги, равно как и на статью для «Нью-Йорк таймс» с довольно кислой миной. Ему было совершенно очевидно, что мать и прочие женщины, заправляющие в этом доме, портят ребенка.

– Наташа, ради Бога, – раздраженно обратился он к жене, – оставь мальчика в покое. Он собирается в Центральный парк, а не на Северный полюс.

Как он и предполагал, в ответ женщины лишь теснее сплотили ряды, за шушуканьем и сюсюканьем последовало страстное материнское объятие, Анжелика повернулась спиной к Томасу, Джонатана увели, дверь закрылась.

Томас переключил внимание на телефон и с насмешливым удовлетворением отметил, что сейчас Колин Лассел говорит гораздо более уверенно, чем все последнее время. Игра, в которую сыграл с ним Корт, оказалась действенной. Корт собирался посмотреть, как поведет себя Лассел, если на него надавить, и если бы тот отступил, он, скорее всего, от него бы избавился. Но Лассел не отступал и в конце концов нашел дом, полностью отвечавший требованиям Корта, тот Уайльдфелл-Холл, который рисовало ему воображение, убежище изгнанницы, почти два года занимавшее его мысли, снившееся ему ночами.

Он думал, что когда-нибудь скажет Колину Ласселу, почему взял его на работу. Он принял это решение во время их первой встречи в Праге, когда Лассел так наивно рассказал историю о женщине в самолете, историю, показавшуюся Томасу трогательной и замечательно абсурдной.

Слушая его, Лассел, вероятно, воображал, что его берут за профессиональные способности, действительно незаурядные, и, разумеется, это обстоятельство тоже сыграло определенную роль. Перед разговором с Ласселом Корт просмотрел все самые значительные фильмы, в которых тот работал, и поговорил со многими знавшими его режиссерами. Он также собрал самые подробные сведения о Колине – происхождение, привилегированная школа, Оксфорд.

Он узнал, что после смерти старшего брата Лассел стал наследником огромного поместья в Англии. Он узнал также, что в восьмилетнем возрасте, когда умерла его мать-американка, Колин получил в наследство все состояние могущественного клана Ланкастеров, так что в двадцать один год он стал очень богатым человеком и ничто не вынуждало его работать. Но он работал, и работал много. Это обстоятельство чрезвычайно интересовало Томаса, выросшего в бедности.

В первый раз встретившись с Колином Ласселом, Корт обнаружил, что тот решительно избегает каких-либо упоминаний о своем происхождении, состоянии, воспитании, старинном доме «Шют-Корт», принадлежавшем его семье уже четыре века. Корт понял также, что этот немного наивный и обаятельный человек ему нравится. Он заметил, что Лассел старается говорить на международном жаргоне киношников и что это ему не всегда удается. Он отметил также чисто английскую манеру Колина одеваться – вещи на нем выглядели элегантными и поношенными одновременно. Лассел мог носить джинсы и рубашку с обтрепанными обшлагами, но из-под обтрепанного обшлага иногда выглядывали часы от «Патек Филип», а ботинки при ближайшем рассмотрении оказывались ручной работы.

– В первый раз я увидел ее на регистрации, – говорил Лассел. – Я был не в очень-то хорошей форме. Перепил накануне, была годовщина… годовщина смерти брата. Мне удалось занять место рядом с ней, но потом я увидел у нее на руке обручальное кольцо. Вот почему я так с ней и не заговорил. Все эти двенадцать тысяч миль я просто сидел и смотрел на нее. – После паузы он продолжал: – Поэтому, когда я прочел ваш сценарий, я понял, что идея мне очень близка. Я понимаю эту надежду. Думаю, что каждый человек втайне надеется, что когда-нибудь он кого-нибудь встретит. Только в наше время в этом как-то не принято признаваться.

Именно тогда Томас Корт и принял решение поработать с ним. Не за его профессиональные качества, а потому что этот англичанин оказался способен понять, что значит одержимость. Это открытие поразило Корта, который привык считать англичан холодными и рассудочными, особенно англичан круга Лассела.

Корт искоса взглянул на жену.

– Проверить противопожарные системы, – говорил теперь Колин на другом конце провода. Корт снова прикрыл трубку рукой. Он бегло просмотрел присланную по факсу статью, написанную какой-то женщиной по имени Женевьева Хантер, о которой он никогда не слышал.

– Почему ты решила, что это пойдет? Ты даже не прочла ее как следует. – Наташа неуверенно взглянула на него.

– Она короткая, Томас. И неплохо написана. Там нет ничего лишнего. Я была очень внимательна, когда говорила с ней. Она, по-видимому, что-то слышала, потому что упомянула о «Конраде».

– Здесь она о нем не упоминает. – Он с раздражением помахал статьей. – А даже если бы и упомянула, это не имело бы никакого значения. Ты же не собираешься там жить.

– Том, это ты так решил. Я могу думать по-другому. И я не собираюсь снова затевать этот спор.

– Ладно, оставим это.

– Я забеспокоилась, когда она заговорила о «Конраде». Ты же знаешь, пойдут слухи, сплетни. А мне надо быть очень осторожной. – Наташа замялась. Ее голос, в котором на мгновение послышалось упрямство, чего Корт терпеть не мог, к концу фразы снова стал мягким и зазвучал примирительно.

– Томас, если бы ты меня тогда слышал, ты был бы доволен. Я сказала ей, что покупаю дом в окрестностях Голливуда. Я ее немного заболтала, и она все съела. Она написала об этом в статье, и я была уверена, что так и будет. Журналистам очень нравится, когда думают, что им удалось извлечь из тебя какую-то новую информацию. – Она слегка улыбнулась. – Видишь, Томас, когда надо, я могу очень неплохо лгать.

По-видимому, этот ответ доставил мало удовольствия ее мужу, о котором она никогда не могла думать как о бывшем муже. Он снова просмотрел текст и отбросил лист в сторону. – Может быть. Но у тебя это получается лучше, когда тобой руковожу я.

– Ты серьезно так считаешь?

– Да, но ты права, статья действительно хорошая. Обо всем и ни о чем. Смотри. – Он снова нажал кнопку на пульте. – Это твой Уайльдфелл-Холл.

Его жена, о которой он никогда не мог думать как о бывшей жене, медленно подошла и посмотрела на экран. Она внимательно изучала угрюмый фасад, потом пустошь, дорогу и наконец бухту в форме подковы.