Нет, теперь уже никогда она не сможет любить Рауена. Никогда, потому что этот мужчина прикасался к ней. Она, может быть, и презирала его, но одно только его прикосновение вызывало у нее трепет, трепет и непривычное пламя в крови…

Она судорожно сглотнула, потому что она больше не могла смотреть на его широкую спину и загорелые плечи. Мало-помалу успокоившись, она встала и пошла к сундуку у изголовья кровати, где стояли горящие лампы. Она наклонилась, чтобы загасить пламя, и, когда она остановилась, ее взгляд упал на меч.

Она может поднять его и вонзить ему прямо в сердце. Больше он не сможет ее унижать и причинять ей боль, и больше он никогда не сможет назвать ее своей.

Нет… Она горько и презрительно улыбнулась, она никогда не сможет этого сделать. Она не сможет поднять оружие на спящего человека, даже если ненавидит его.

— Лисица!

Он сказал это слово грубо, угрожающе, в пугающем порыве ярости. Она не слышала, как он встал, она даже не слышала его дыхания! Но неожиданно он оказался рядом с ней и стоял, прижав ее к себе. Он был горячий и сильный, и охвачен бешенством, и она вздохнула от страха, потому что он крепко держал ее, так, что ее голова откинулась назад, а ее тело слилось с его крепким телом.

— Ты хотела убить меня! Твои стрелы не попали в цель, и теперь ты хочешь убить мужчину, за которого только что вышла замуж!

— Я не хотела! — закричала она. Ей не легче оттого, что она оказалась неспособной на предательство. Она затрепетала, но все же принудила себя высоко и гордо поднять подбородок.

Он схватил ее на руки и швырнул обратно на кровать, но на сей раз не повернулся к ней спиной. Он сильно прижимал ее к себе. Его грудь, бедра и чресла тесно прильнули к ее спине, так что он мог чувствовать малейшее ее движение.

И она тоже ощущала его всем телом. Пульсирующего, трепещущего, живого…

— Спи! — огрызнулся он. — Еще раз устроишь что-нибудь подобное, и я разорву тебя на кусочки сегодняшней ночью, и ты узнаешь, что я могу быть очень диким — и мучительно жестоким.

Слезы навернулись ей на глаза, но она лежала, не двигаясь. Она лежала, едва дыша, всей душой ненавидя его близость.

Она не спала. Следующие несколько часов она провела с широко раскрытыми глазами. Она не повернулась, не пошевелилась, и вообще не двигалась — она только моргала глазами. Когда, наконец, ее глаза закрылись и сон одолел, она бессознательно прижалась к нему еще теснее, привлеченная исходящим от него теплом.

И он тоже лежал с открытыми глазами и даже намного дольше, чем она.

Это не над ней он насмехался, а над собой.

Она была прекрасна. Ее обнаженное тело восхищало его. Ее груди, возбуждающие чувственность, были тугими и полными и заканчивались соблазнительными розовыми пиками сосков, твердевшими при каждом его прикосновении. Ее спина была стройной, бедра нежными и гладкими, талия не правдоподобно тонкой. Несмотря на свой гнев, он обращался с ней бережно. Он вызывал огонь в ее глазах и в ее теле, он знал, что она получила удовольствие от их близости, и тем не менее, она вела себя так, словно он избил ее. Она все еще сопротивлялась ему, все еще бросала ему вызов.

Она все еще мечтала о другом мужчине.

Ярость вспыхнула в нем с новой силой. Они были врагами, лютыми и беспощадными, и она всегда будет бороться и презирать его. Это было жестоко и смешно, потому что, когда они занимались любовью, он вспоминал ту нежность, тот ласковый смех, которого ему так не хватало.

Он испытывал страстное желание победить дикое и жесткое животное внутри себя, волка, который рычал и жаждал обладать этой женщиной. Ему не нужно ее нежности, он просто хотел овладеть ею, а потом отбросить, как ненужную вещь, так, чтобы сохранить в памяти чистоту своей прежней любви.

Он сжал зубы. Кажется, она не признает в нем ирландской крови. Она видит в нем только дикаря. Пропади она пропадом, — решил он. Он утолит эту лихорадку и будет тем, кем она его считает.

Он закрыл глаза. Он чувствовал полноту и тяжесть ее грудей, и снова в нем запылал огонь. Он еще крепче стиснул зубы. Он велел ей спать, но он не даст ей уснуть.

Его губы коснулись ее губ. Его руки ласкали ее грудь, и он понял, что воспоминание о ее красоте будет следовать за ним в сраженье, одолевать его в ночи одиночества. Он прижался губами к ее телу. Она зашевелилась, но не проснулась. Ее тело инстинктивно подавалось навстречу его ласкам.

Тогда он снова поцеловал ее губы, устраиваясь между ее бедер. Ее глаза широко раскрылись, в них отразился неожиданный испуг в тот момент, когда он вонзил в нее свой напряженный член. Сопротивляться было поздно.

С ее губ слетел протестующий звук, она стала бить кулаками по его груди, а потом ее ногти вцепились в его плечи.

Его губы оторвались от нее, и он пристально посмотрел на нее. Ее глаза были закрыты, а через приоткрытые губы вырывалось частое дыхание. Пусть она бросает ему вызов. Пусть бросает вызов самой себе. Но она была божественна в своей красоте и чувственности, и если бы она не позволила ему застать себя врасплох, она бы все равно принадлежала ему.

— Ты моя, — прошептал он ей ласково. — Моя жена. Помни это. Никогда не забывай.

Тогда он начал двигаться.

Его чувства бушевали, он вовлек ее в свое ритмическое движение. Может быть, и было что-то первобытное в настойчивом зове плоти, но, когда он заставил ее получить наслаждение и сам ощутил его, казалось, что вся злость и напряжение покинули его вместе с извержением его семени. Она принадлежала ему, и теперь она это знала.

Он почувствовал, как она вздрогнула и расслабилась. Он лежал на ней, пока она не крикнула, толкнув его, чтобы он освободил ее от тяжести своего тела.

Он скатился с нее, и она отвернулась. Через некоторое время он увидел, что ее плечи перестали дрожать. Она снова спала.

Во сне она выглядела невинной, как младенец. Темные ресницы отбрасывали тени на щеки, волосы огненными прядями покрывали тело, подобно какой-то причудливо сотканной ткани. Она была очень юной. Увидев ее такой, он еле сдержал себя. Он стал вспоминать, как она сбросила свои одежды перед возлюбленным. Он помнил только линии ее спины и прекрасные очертания ее бедер, и снова удивился, что она оказалась чиста, как первый снег, и столь ранима и сладостна.

Он лег на спину, закрыл глаза и припомнил, как сам встретил эту неопытную любовницу на восходе, и как решил, что не станет убивать молодого человека. Ему еще пригодится его смекалка. Потом они отправятся в поход и нападут на Гутрума у Рочестера. Ему нужно рано проснуться и быть готовым к предстоящему поединку, но его руке, держащей меч, требовался отдых. И он погрузился в спокойный сон.

Наконец раздался первый крик петуха, а небо заалело.

Настало время их встречи с Рауеном.

Эрик встал и быстро оделся, пристегнув к поясу меч.

Он постоял, глядя на Рианон. При утреннем свете она выглядела еще более невинной, еще красивее. Безумно красива, — подумал он, чувствуя как злость на нее снова закипает в нем. Из-за нее этот глупый мальчишка может запросто лишиться жизни, потому что они теперь должны помериться силами, а подобные состязания всегда стоят жизни одному из участников.

Ролло поджидал у двери их свадебного жилища. Он привел гигантского белого коня и принес доспехи и шлем Эрика. Они не разговаривали, даже не обменялись непристойными шутками. Эрик надел свою кольчугу, напялил на голову шлем с забралом. Он оседлал Александра.

— Король готов?

— Король и этот парень, Рауен, вместе с несколькими англичанами поджидают нас на поле.

Эрик кивнул.

— Как ты поступишь?

— Убью его, раз так надо.

Ролло улыбнулся.

— Тебе никогда не приходит в голову, что ты можешь быть убит сам?

— Нет, никогда, потому что думать о смерти, это все равно, что навлечь ее на себя. А так я чувствую свое превосходство, ведь этому мальчишке не пришлось воевать столько, сколько мне.

— Плохо, что это сражение между саксонцами и нами, — пробурчал Ролло.