– Покажем им, как следует танцевать? – Чувства, которые она испытывала к тому Виктору, казалось, снова вернулись.
Он сказал: – Почему мы не можем пожениться теперь же? Особое разрешение? Его можно получить в два дня, даже скорее. Нет? Я знаю, о чем ты думаешь.
– Нет, не знаешь.
– О нет, знаю. О чем может думать женщина? О приданом. Мы закажем его вместе в Париже, дорогая.
– Виктор, я совершенно не думала о приданом. Я только думала о том, что не могу венчаться в середине сезона – балетного сезона.
– Это еще лучше, еще лучше! Нет никакой необходимости венчаться в середине сезона; обвенчаемся до его начала.
Риппл широко раскрыла глаза. Затем она засмеялась:
– О, Виктор, ты шутишь.
– Шучу? Такими вещами я не шучу. По-моему, это были бы шутки очень дурного тона. Нет, я именно так и думаю, Риппл; думаю, моя дорогая, мы поженимся до начала этого проклятого сезона.
– Но, дорогой мой Виктор, ты не понимаешь. Мадам начинает сезон в субботу.
– Да? Но моей девочке нет никакого смысла там оставаться.
– Есть смысл, ты не понимаешь? Я занята во всех балетах, кроме «Духа огня», где замещала Мадам. Я танцую вместе с Кини и Дороти в «Греческой вазе». А в «Русалочке» танцую сестру русалки.
– Посмотрим, посмотрим. – Голос его звучал глубоко и ласково. – Эта тяжелая работа тебе не нужна. Оставь ее. Вместо нее повенчаемся теперь, Позволь мне сделать все для тебя! Я дам тебе все, чего может желать женщина, – клянусь, я сделаю это! Я сделаю тебя счастливой. Ты думаешь, женщины не были счастливее в те времена, когда предоставляли мужьям прокладывать себе дорогу вместо того, чтобы заниматься всем этим вздором – профессией и карьерой, зарабатывать деньги и тому подобное? Конечно, они были счастливее. Посмотри на мою мать!
– Да, конечно, миссис Барр очень счастлива, но она никогда не хотела ничем заниматься, кроме…
– Посмотри на свою мать!
– Моя тоже, – нерешительно сказала Риппл. Ей показалось, что она видит, как ее мать по-девичьи порывисто подняла голову над корзинкой с рукоделием. Ей почудилось, что она слышит страстный крик матери: – Ты думаешь, что, по-моему, ты не должна воспользоваться счастливым случаем? – Разве не может быть, что в душе матери Риппл жили мечты, ничего общего не имевшие с домом, мальчиками и всем остальным?
Но капитан Барр, видимо, не сомневался в своей правоте. Очевидно, он полагал, что все матери одинаковы.
– Да, посмотри на мою мать и на свою. Ты думаешь, они получили бы столько от жизни, если бы стали заботиться о своей карьере? Они лучше знали, в чем состоит счастье женщины. А ты этого не знаешь, Риппл.
Риппл открыла рот, чтобы ему возразить. Виктор закрыл его властным поцелуем. Он крепко обнял девушку и снова стал тем Виктором, каким был в первые недели знакомства, во время ее турне, когда он окружил Риппл неведомой ей прежде атмосферой влюбленности.
«О, – смущенно думала Риппл. – Не ошибалась ли я все это время? Может быть, я несправедливо считала его «торжествующим самцом»? Не должна ли я быть благодарна, как говорит тетушка Бэтлшип, что есть человек, который так трогательно обо мне заботится?»
А в это время глубокий голос Виктора продолжал ласково нашептывать ей на ухо. Она едва понимала, что он говорил то же самое, что так часто повторял раньше: «о великолепных летних днях, когда ничего не надо делать, а только наслаждаться ими», о зимних вечерах, когда огонь ярко пылает в камине, а Риппл сидит в глубоком кресле, и ей не нужно никуда уходить после обеда; она мирно сидит со своим мужем, «который обожает ее и готов ради нее в огонь и в воду». Риппл забыла сделать про себя обычное критическое замечание, что ей ни к чему, чтобы кто-то бросался ради нее в огонь, а из воды она выберется сама, так как хорошо плавает.
– Уютный дом, семейная жизнь, – нашептывал Виктор. – Это лучше, чем вечная погоня за успехом! Лучше, чем эта разношерстная толпа, которая к нему стремится!
Риппл мягко вставила: – Дело не только в успехе…
– И не в деньгах. Теперь дело не может быть и в деньгах! – ликующе воскликнул он. – Они у меня будут. У меня их будет достаточно.
– Дело не в деньгах и не в успехе, – неуверенно настаивала она. – Есть нечто большее, чем то и другое…
– Но, дорогая! Если я дам тебе взамен то, что в тысячу раз лучше.
– Я не знаю. О, Виктор, я не знаю, не знаю, что сказать…
– Скажи только одно слово!
– Но не сейчас! Не сейчас! Пожалуйста…
Их страстный спор был прерван звуком призывавшего к завтраку гонга.
II
Риппл хотела освободиться из его объятий. – Пусти! Нехорошо заставлять твою мать ждать. Мы не должны так поступать.
– Она поймет, если мы опоздаем. Она была в таком же положении!
Но Риппл отстранилась от него.
– Один поцелуй, сначала один поцелуй!
Он наклонил к ней свою блестящую темноволосую голову, свое решительное, смуглое, пылающее теперь лицо, которое Риппл впервые увидела в один из ноябрьских вечеров. Тогда оно показалось ей воплощением мужской красоты и обаяния, символом всемогущего влечения и самой любви…
На мгновение, когда Риппл уклонилась от его ласк, она снова увидела его прежним. Это было в последний раз: таким она его больше никогда не видела.
III
Они возобновили этот разговор в начале недели, когда капитан Виктор Барр приехал к Риппл и пригласил ее позавтракать. Здесь тоже дало себя знать его новое положение. Он пригласил ее в ресторан «Биркли». До того они завтракали в различных местах, на Пикадилли или на Джермин-стрит. Однажды, шутки ради, она повела его в тот славный оригинальный ресторанчик за «Колизеумом», где как-то вечером официант, бледный итальянец с болезненным лицом, спросил ее: – Что вы будете пить, мисс? – и Риппл ответила: – Молока, пожалуйста. – Нельзя сказать, чтобы Виктор проникся прелестью этого места. Он сдержанно заметил: – О, это очень забавно, дорогая, но не то… Это не такое место, куда можно пригласить женщину.
Восторг Виктора Барра от того, что он наконец в состоянии позволить себе пойти в более дорогой ресторан, мог показаться трогательным, если бы не был столь очевиден. Он занял столик заранее и, чтобы не привлекать внимания официантов, дал им на чай вперед, Риппл запоздала, так как с девяти утра была на репетиции. Она безукоризненно исполнила роль самой Мадам в «Русалочке» и была еще полна этим успехом.
– Вот и ты, наконец, – сказал Виктор, направляясь к ней. – Идем! Вот наш столик. Что мы будем есть сегодня?
К ним подлетели официанты. Капитан Барр заказывал самые дорогие блюда. Ему хотелось побаловать свою Риппл в этот день, когда она так отличилась.
Но она выбрала себе какое-то молочное блюдо с яйцами, замороженный виноград и фруктовый салат без сливок. От клубники из оранжереи она отказалась, хотя был очень жаркий день.
– Возьми клубнику, дорогая, – сказал капитан Барр, которого ее отказ, видимо, забавлял. Он взглянул на нее, как бы говоря: «Клубника в семь шиллингов шесть пенсов ничего теперь для меня не значит». Вслух же он добавил: – Не каждый же день у нас праздник, как говорит твой отец!
Риппл подумала: «Я скажу Виктору, – да, мне надо сказать ему, чтобы он не повторял слова папы, если не хочет оттолкнуть меня от них обоих. Со мной всегда так бывает. Я сама виновата, но у меня ужасное чувство, что этот завтрак не доставит мне удовольствия».
– Подайте клубнику, – заказал Виктор Барр так решительно, что она не отважилась сказать то, что действительно думала:
– Я просто не люблю оранжерейную клубнику – не люблю ничего искусственного. Я люблю только фрукты, которые вырастают вовремя, так что их можно рвать самой.
– Теперь выпьем шампанского.
– Нет, благодарю, Виктор, я лучше не буду. – Она собиралась сказать: – Я не смогу после этого танцевать как следует. Так говорит Мадам. Она говорит, что любит шампанское, но оно вредит ее работе, и за завтраком она не пьет ничего, кроме стакана холодного лимонада.
