Он провел руками по лицу. Черт возьми, он хотел узнать, какова она на ощупь, какова на вкус, а когда узнал, утратил способность думать о чем-либо другом с тех пор, как она ушла из его спальни. И во время турнира лучников допускал ошибки, потому что его отвлекали мысли о ней. Такая одержимость женщиной, которая была полной противоположностью тем, кто обычно привлекал его внимание, совершенно ошеломила его. Он всегда предпочитал скромных классических красавиц с тихими голосами, миниатюрных голубоглазых блондинок, вроде леди Джулианы. Однако по какой-то причине леди Джулиана, которая весьма кстати оказалась искомой богатой наследницей, не привлекала его внимания.

Вместо этого его совершенно заворожила прямолинейная, кареглазая, темноволосая старая дева в очках, которая классической красотой отнюдь не отличалась. Но было в ней что-то такое, что влекло его. Такого чувства он никогда прежде не испытывал. И, судя по поведению и словам Дженсена, влекло к ней не одного Мэтью. Проклятие!

Однако в отличие от него Дженсен – вольная птица – мог ухаживать за кем пожелает. Нельзя сказать, что Мэтью хотел бы начать ухаживать за мисс Мурхаус. Даже если не принимать во внимание фактор богатой наследницы, она вовсе не была его типом женщины. Тем более его приводило в смятение и раздражало то, что она теперь занимала все мысли. Он не в состоянии был думать ни о ком другом.

Вздохнув, Мэтью хотел было вновь вернуться к ненавистным счетам, но услышал знакомое «гав!». Он взглянул в сторону раздвижной застекленной двери, сквозь которую в комнату падали лучи солнца. Очевидно, проснулся Дэнфорт, отдыхавший под теплыми солнечными лучами где-нибудь на террасе. Счастливчик.

Послышалось еще одно «гав!», потом тихий женский смех. Смех, который он немедленно узнал. Смех, услышав который он насторожился и застыл в кресле.

– Сиди спокойно, глупый пес, – донеслось до него сквозь открытую дверь с дальнего конца террасы.

Он поднялся, словно в трансе, и едва успел дойти до половины комнаты, направляясь к открытой двери, как в нее вбежал Дэнфорт. Высунув язык и помахивая хвостом, пес направился прямиком к нему и, поприветствовав Мэтью оглушительным троекратным гавканьем, сел. Прямо на его сапог.

Несколько секунд спустя в комнату вбежала мисс Мурхаус.

– Вернись, озорное создание, я еще не закончила…

Увидев Мэтью, она замолчала, не договорив фразу, и остановилась как вкопанная.

Сердце Мэтью словно перевернулось в груди. Он пристально посмотрел на нее, отметив простенькое серое домашнее платье и прическу, из которой выбилось несколько прядей. На ее спине болталась шляпка, ленточки которой были завязаны свободным узлом под подбородком. Щечки раскраснелись, а упругая грудь вздымалась, как будто она пробежала большое расстояние.

Она облизнула пересохшие губы, и он стиснул зубы, чтобы не повторить следом за ней это движение. Поправив соскользнувшие на кончик носа очки, она довольно неуклюже присела в реверансе:

– Извините, лорд Лэнгстон. Я думала, что все джентльмены отправились на турнир по стрельбе из лука.

– Турнир закончился. А я полагал, что леди отправились в деревню.

– Я осталась, чтобы полюбоваться вашими чудесными цветниками. Надеюсь, вы не возражаете?

«Не возражаю, если вы не будете сыпать латинскими названиями цветов. Или спрашивать о том, как себя чувствуют страфф-уорды и тортлинджеры».

– Ничуть не возражаю.

Она обвела взглядом комнату и нахмурила брови:

– Это не малая гостиная.

– Правильно. Это мой кабинет.

У нее зарделись щеки.

– Ну вот. Все повторяется. Я должна попросить у вас прощения. Не хотела вторгаться.

Но она вторглась. Нарушила его уединение, помешала утомительной, но очень нужной работе над счетами. Надо было так и объяснить ей, а он вместо этого сказал:

– Вы мне не помешали. По правде говоря, я как раз собирался позвонить и приказать принести чаю. Не хотите составить компанию?

Боже милосердный, как у него слетело с языка такое приглашение? Ведь он совсем не собирался звонить, чтобы принесли чай. Для его обычной чашки чая было еще слишком рано. Видно, он сам не знает, что говорит, и собственные губы ему не подчиняются.

При одной мысли о губах его взгляд упал на ее соблазнительный рот. Он попытался отвести глаза от этих полненьких губ, которые, как он знал, были великолепны на вкус, но не смог, потому что и глаза, кажется, перестали ему подчиняться.

Она некоторое время смотрела на него пытливым взглядом, потом сказала:

– С удовольствием выпью с вами чаю. Спасибо.

Дэнфорт одобрительно гавкнул. Вероятнее всего, это хитрющее создание знало, что к чаю подают его любимое лакомство – бисквиты.

Ну что ж, может быть, это даже к лучшему. Разве он не намеревался провести с ней некоторое время, чтобы решить, не сможет ли она, имея столь обширные познания в области цветоводства, помочь ему в решении его головоломки? Да, намеревался. Ему было необходимо побыть в ее обществе для пользы дела. Он с этим справится, если только удастся держаться в разговоре подальше от всяких страфф-уордов и тортлинджеров. Кстати, надо разузнать у Пола об этих растениях, чтобы мисс Мурхаус снова не застала его врасплох.

– Усаживайтесь поудобнее, мисс Мурхаус, – пригласил Мэтью, жестом указывая на кресла, стоявшие возле камина. Освободив сапог из-под зада Дэнфорта, он направился к сонетке и позвонил. Он едва успел убрать в стол гроссбухи, как появился дворецкий Тилдон. Приказав накрыть чай на террасе, Мэтью присоединился к мисс Мурхаус возле камина.

Она не стала садиться, а стояла перед камином, разглядывая портрет, висевший над мраморной каминной полкой. Проследив за ее взглядом, он посмотрел на портрет, при виде которого у него всегда щемило сердце.

– Ваша семья? – спросила она.

– Да, – сказал он, почувствовав, как челюсти невольно сжались.

– Я не знала, что у вас есть брат и сестра.

– У меня их больше нет. Они умерли, – сказал он сухо. Мэтью почти ежедневно вспоминал о Джеймсе и Аннабелле, но говорил о них редко.

– Я глубоко сожалею о вашей утрате, – тихо сказала она.

– Спасибо, – машинально поблагодарил он, потому что за долгие годы научился держать свое горе при себе, не вынося его на всеобщее обозрение. Он научился жить с этим. Однако чувство вины никогда не оставляло его. – Это случилось давно.

– Но боль от потери любимого человека никогда не проходит.

Он удивленно поднял брови, потому что ее слова были отражением его мыслей.

– Вы говорите об этом так, как будто знаете по собственному опыту…

– Так оно и есть. Когда мне было четырнадцать лет, умерла моя самая близкая подруга Делия, которую я знала с детства. Мне ее по-прежнему не хватает и будет не хватать всю оставшуюся жизнь. А еще я любила как родного брата покойного мужа моей сестры, Эдварда.

Он кивнул. Она понимала, что такое горе.

– От чего умерла ваша подруга?

В ее глазах промелькнула глубоко спрятанная боль, и она ответила не сразу:

– Мы… решили прокатиться верхом. Я предложила устроить гонки. – Голос ее упал до шепота, и она смотрела в пол. – Лошадь Делии споткнулась перед самым финишем и сбросила Делию, которая при падении сломала шею.

Он сразу почувствовал сознание вины в ее голосе. Да и как было не почувствовать?

– Я тоже сожалею о вашей утрате.

Она взглянула ему в глаза. Он заметил ее полный горечи взгляд.

– Спасибо, – прошептала она.

– Теперь я, кажется, понял, почему вы боитесь лошадей.

– С тех пор я не ездила верхом. Меня останавливает не страх, а скорее…

– Нежелание ворошить болезненные воспоминания, – договорил за нее он. Это был не вопрос, потому что он знал ответ. Он точно знал, что она чувствует.

– Да, – подтвердила она, пытливо посмотрев на него своими огромными глазами. – А теперь вы говорите так, как будто знаете это по собственному опыту.

Он быстро прикинул, что можно ей сказать и до какой степени открыться. На эту тему он никогда ни с кем не говорил. Но этот исполненный горечи взгляд взял его за душу. Ему захотелось защитить ее. Утешить.