человека, а не крота, роющего удивительные и весьма длинные норы в земле? А ведь человек

полагает своим правом убивать животных и использовать деревья для постройки домов своих.

Сказал мальчик, подумав:

— Человек — совершеннее и выше всех животных.

Спросил Эмерхад:

—  Значит,   существо,   которое   совершеннее   и   выше   человека   так   же,   как   человек

совершеннее и выше животного, будет обладать полным правом использовать человека по своему

усмотрению и отнимать у него жизнь по желанию своему? Теперь давай рассмотрим, в чем же

заключается совершенство человека по отношению к животным и в чем состоит его право. В

одном лишь состоит его право — в праве сильного. Ибо нельзя представить себе, что человек

станет учитывать желания животных — есть их ему или не есть, или начнет обсуждать — имеет

ли вообще он, человек, право есть их? И совершенство его заключается в том, что он сильнее всех

остальных животных, и куда лучше приспособлен убивать, чем они. Ведь хотя мышцы многих

животных сильнее мышц человека, и зубы их острее, однако разум — куда лучшее оружие, чем

мышцы и зубы. Итак, если мы установили, что право и совершенство человека — это право и

совершенство силы человека над другими живыми существами, то не будет ли тот, кто сильнее

человека, уже вследствие своей силы иметь право на жизнь его?

Сказал Келлаиш:

— Мне трудно представить такое существо.

Сказал Эмерхад:

— Взгляни на меня.

Сказал Келлаиш:

— Ты полагаешь себя совершеннее и выше человека? Чем же ты выше и совершеннее?

Сказал Эмерхад:

—  Я обладаю способностями, которые отличают меня от человека так же, как человека

способности его разума отличают от животных. И как человек не способен объяснить суть разума

животному, так же и я — пока еще — не способен объяснить тебе суть этих способностей. Я могу

лишь продемонстрировать тебе внешнее действие их, показать какое-нибудь чудо, сотворить что-

нибудь необычное или ужасающее. Но главное — не само чудо, а то, что способно произвести его.

Не кажется ли тебе, что и для животных многие действия человека — например, стрельба из лука

— чудесны и необъяснимы? Но ведь дело не в руках, сжимающих лук и стрелы, а в разуме,

придумавшем их. Потому вновь говорю тебе — суть не в чуде, но в том, что таится за ним.

Сказал Келлаиш:

— Ты не кажешься мне кем-то, сильно отличающимся от человека. Ты и разговариваешь, и

ведешь себя как человек.

Сказал Эмерхад:

— Я, как и мои собратья, ваны, с одинаковой легкостью способен говорить также с огнем,

ветром   и   деревом.   Где   же   я-подлинный   —   я,   говорящий   с   тобой,   я,   говорящий   с   огнем,   я,

говорящий с ветром или я, говорящий с деревом? И не думаешь ли ты, что и с тобой, и с огнем, и с

ветром, и с деревом я говорю одинаково?

Сказал Келлаиш:

— Если я для тебя то же, что для человека — животное, зачем ты пришел?

Сказал Эмерхад:

— Я желаю взять тебя с собой и помочь стать больше, чем ты есть. Я желаю, чтобы ты мог

понимать этот мир полнее, чем понимаешь сейчас, и научился необходимым способам для этого

понимания.

Сказал Келлаиш:

— В чем же состоит твое понимание? Если в том, что ты только что рассказал мне, то я не

пойду   с   тобой,   ибо   мне   не   по   нраву   мир,   где   господствует   один   лишь   закон:   закон   силы,   и

сильнейший пожирает слабого, а более нет ничего.

Сказал Эмерхад:

—  Я   показал   тебе   этот   мир   лишь   чуточку   иначе,   чем   ты   привык   видеть,   а   ты   уже

торопишься   возвести   услышанное   в   единственный   закон   Сущего.   Но   чтобы   уничтожить   твой

страх, покажу я тебе Сущее с иной, противоположной стороны.

Знай, Келлаиш, что человек не ценнее животного, и ангел не ценнее муравья. Не в том

различие   их.   Однако   лишь   глупец   станет   утверждать,   что   нет   никакой   иерархии   среди

населяющих Сущее. Одно из различий — сила, но это — не единственное различие. Есть и другое:

я называю его  способностью понимания.

Что это за способность и как определить ее? Это — способность признать за существами и

другого, и собственного вида самостоятельную ценность, безотносительную к выгоде или вреду,

которые эти существа могут доставить тебе. Это — умение ощутить себя на время кем-то иным,

нежели ты есть. Это — способность к сопереживанию. Некоторые называют эту способностью

«любовью»,   но   «понимание»   мне   представляется   куда   лучшим   словом.   Насекомые   и   низшие

животные ее лишены почти совершенно. У более развитых животных эта способность есть, хотя и

в   зачатке.   Она   бывает   сильна,   но   она   очень   узка   и   почти   всегда   утилитарна.   Разум   и   иные

духовные органы человека уже достаточно развиты, чтобы он мог принимать в этот круг не только

одних ближних своих, но и тех живых существ, которых видит впервые. Какие иные духовные

органы, спросишь ты? Я отвечу: способность видеть в чем-либо красоту — один из них. Любишь

ли ты себя и признаешь ли свою жизнь и свою душу великими ценностями? Без сомнения — да, и

это — нечто, общее для всех живущих. Но, кроме себя, собака распространяет это чувство еще и

на хозяина. Человек же способен полюбить не только другого человека и не только свое животное,

но и дикого зверя, сказать «это — красиво» о скале, дереве, облаке. Однако понимание человека

ограничено, ибо сопереживание его вызывается разумом и собственными эмоциями. Это не есть

совершенное сопереживание. Но те, кто превосходят человека, умеют сопереживать совершенно.

Ибо они способны полностью отождествить себя с тем, что видят. Для этого они принимают иную

телесную форму, или же не меняют формы, но проникают своим естеством в то, что видят, и

становятся этим, и воспринимают мир так, как воспринимает то, на чем они сосредотачивают свои

усилия. Собака видит ценность лишь в хозяине, человек видит ценность в том, что близко ему, что

выгодно ему и что кажется ему красивым, ангел или ван способны увидеть величайшую ценность

даже и в муравье, которого ты ненароком раздавил.

Выслушав   все   это,   оглянулся   Келлаиш   кругом   и   еще   раз   посмотрел   на   тела   мертвых

монахов. Сказал он:

— Красивые слова. Если ты способен разглядеть ценность даже в муравье — почему же в

этих людях ты не нашел ее?

Сказал Эмерхад:

— Глупец! Я говорю о способностях, а не об образе действий. Люди воюют между собой,

хотя каждый из них, в общем-то, способен признать, что все люди — братья. Я хочу научить тебя

волшебству и пониманию, но что ты будешь делать с этим пониманием — разрушать или созидать

— выбирай сам. Я научу тебя, как проникать, как отождествлять свою суть с сутью чужой — но

тому, что делать с этим знанием, я не стану учить тебя, ибо мой выбор — это мой выбор, и мне

ценна твоя собственная воля, а не отражение моей. Любить людей и бескорыстно отдавать себя

им,   или   делать   из   них   слуг   и   рабов   —   для   себя   самого   решать   будешь   ты,   а   не   я.   Ибо   и

обладающий пониманием способен на время как бы ограждать себя и действовать жестоко. Я

ничем не лучше и не хуже этих людей, — он показал на монахов, — и моя жизнь — не ценнее, чем

их. Однако они мертвы, а я жив, ибо я сильнее их и я пожелал так. Что выбрал бы ты на моем

месте? Я не знаю.

И  Келлаиш  ушел с  ним  в его замок,  выстроенный Эмерхадом  в Рассветных  Землях,  и

учился там искусству волшебства у отца своего. Впрочем, недолгим было его учение — всего

лишь   через   два   года   Эмерхад   пал   от   руки   своего   брата.   Замок   Эмерхада   вскоре   рухнул,   ибо