— Я наверное должен бы тебя прикончить, — сказал Кай сипло. — Может, скинуть со стены… под ноги Соледаго.

Лорд Гертран приподнялся на локтях, лицо его исказилось от непомерного усилия. В темных глазах полыхнула ярость, словно угли раздули.

Кай отнял руку от оружия, кивнул.

— Потом…поговорим.

Через мгновение его уже не было в комнате. Ласточка не успела заметить, как он вышел — только тень мелькнула.

Она так и осталась стоять, с тяжелым черпаком в одной руке и пачкой смятого пергамента — в другой.

Ланка, тяжело поворачивавшаяся на своей подстилке с боку на бок, снова охнула и вдруг взвыла в голос.

— Ой, теть Ласточка, кажись началооось! — всхлипнула она, хватаясь за поясницу. — Тянет то как! Ой, боженьки мои, помру теперь, чертово отродье у меня в животе, как есть чертово…

— Началось…! Лучше времени не нашла.

Ласточка со всей силы саданула черпаком о стену.

Раздался треск и в стороны полетели щепки.

***

— Не прогневайтесь, добрый господин, но в Чарусь я больше не ходок. Зарекся уж два года как. И не упрашивайте, и не грозите, сам не пойду, и девку с вами не пущу.

— А ты мне не батька, дядь Зарен, чтобы указывать, куда ходить. — Котя упрямо зыркнула исподлобья. — Я, небось, не хуже тебя болота знаю, господа рыцари меня в проводники себе взяли. Я через Дальний брод войско королевское провела!

— Носом крышу не проткни, — окоротил ее мужик. — Ишь, задрала до небес. Дальний брод это тебе не Чарусь. Ты бы им еще до овина путь указала.

Котя ощутила, как сапог рыцаря легонько постукивает ее по щиколотке под столом. Глянула на Тальена недовольно — "Помолчи" выразительно сказали черные глаза.

Она вздохнула, сложила руки и принялась рассматривать миску с квашеными яблоками. Пусть господин рыцарь сам дядьку уговаривает.

— Зарен, — мягко сказал рыцарь. — Знаешь, сколько платит проводникам Соледаго? Две кольдеры в день. Я плачу две архенты.

— Ага. — Зарен выглотал кружку ягодной бормотухи (рыцарь поостерегся это пить), крякнул и сунул в рот кусок серого хлеба. — Видали мы ваши архенты. Вон, мужикам из Котлов за битую скотину золотой рыцарь выдал по монете серебряной. Так они по сю пору гундят. А нам так вообще бумажки выдали, мол, когда-нибудь воздастся. — Он почавкал, шмыгнул носом. — Вы того, кушайте, кушайте, добрый господин. Яблочки да капусту, сметаны-то у нас нет, масла тоже. А яблочки удачные получились, крепкие. — Подцепил моченое яблоко и с хрустом отъел половину. — Так нам что монеты, что бумажки, ни сыт, ни согрет с них не будешь.

Что-то мелькнуло у Коти перед глазами, брызнуло, грохнуло, раскатилось. Дядя Зарен шмякнулся лицом в осколки, присыпанные мокрой ржаной соломой. Затылок дяди стиснула крепкая рыцарская рука. Яблоки разбежались со стола как живые.

— Значит, ты покажешь дорогу даром, — не повышая голоса, проговорил Тальен, сжал пальцы и повозил строптивого мужика мордой в расплывшейся луже. — Или я сейчас запихну твои яблочки тебе же в задницу.

На полатях кто-то из мальцов тихонько ойкнул. Стало слышно, как журчит рассол, протекая в трещину стола.

— Да охота вам руки марать, господин, — пробурчал Зарен невнятно. — Вон вентисковы бандиты тоже, чуть что — в рыло сунуть норовят.

— Поговори у меня!

Лоб Зарена глухо стукнулся о столешницу.

— Да я молчу, молчу.

Котя вздохнула. Дядька Зарен был далеко не трус, трусы в Чарусь не ходили. И упрямец он был знатный, и вредности хоть отбавляй. Красивый черноглазый рыцарь мог бы его отлупить, но принудить — вряд ли. А если б рыцарю вступило мальцов с полатей стащить, да пригрозить, упрямец-Зарен мог бы и в топь завести, с него станется. Котя надеялась, что рыцарь таки не разбойник, и на крайности не пойдет.

Но вытрясти дорогу из дядьки надо. Кроме него — некому.

— Поведешь или нет, зараза?

Тальен вздернул дядьку за волосы, развернул лицом к себе, приподняв так, что бедняге пришлось привстать на цыпочки.

— Вот я вам кое-что покажу, господин, — прохрипел мужик. — Мож, раздумаете в Чарусь идти.

Из ноздри у него текло, прям на рыжую бороду, в которой потерялась квашеная солома.

— Ну, покажи. — Тальен отшвырнул строптивца, обтер руку о подол.

Зарен шмыгнул носом, утер рукавом юшку и отошел к лавке. Поставил на нее правую ногу и принялся закатывать широкую штанину из серого кудлатого сукна.

Котя заранее стиснула зубы. Этой раны она не видала уже года два.

С тех пор рана ненамного изменилась. Да трудно назвать раной сплошь изъеденные черными дырами голень и икру. Ниже колена нога дядьки походила на вскопанную грядку. Тогда, два года назад, в ней еще и черви кишели.

Зареново упрямство было сильнее увечья, и дядька почти не хромал. Все и позабыли, как он едва не лишился ноги.

Рыцарь присвистнул.

— Чем это тебя так?

— Змеюка ядовитая тяпнула. — Мужик опустил штанину и сел на лавку. — Свезло, я домой уже шел, марево нес. Им и полечился, а так сдох бы нахрен, и чудики меня б стрескали.

— Что, змей там много, в Чаруси вашей?

— Кишмя кишат. Князь-змея там живет, а то детеныши его. Вот один меня и ужалил.

— Князь-змея? — заинтересовался Тальен. — Это что же за тварь такая?

— Змеючина здоровенная! — Мужик широко раскинул руки. — Толстенная! С тебя, добрый господин, в обхвате будет, а уж длины немеряной! Башка у нее — во! Глазищи — во! Зубищи — во-о!

Котя хмыкнула и заработала от дядьки уничижительный взгляд. За два года "большая черная гадина" превратилась в "князь-змею длины немеряной".

— Интере-есно, — протянул рыцарь, и в глазах у него появилось мечтательное выражение. — Там еще и огромная змея… знаешь что… э-э, как бишь тебя?

— Зарен, — подсказал Зарен.

— Зарен, ага. Давай, Зарен, мириться. Человек ты десятка не робкого, как я погляжу. Идти не хочешь не из трусости.

— Да уж поверьте, господин.

— Верю, верю. — Рыцарь пододвинул табурет и уселся за разгромленный стол. — Давай-ка, Зарен, выпьем. Зла я на тебя не держу, и ты на меня не держи.

— Вот, другой разговор, господин хороший! — оживился мужик. Засуетился, поднял опрокинувшийся жбанчик, зубами выдрал пробку. — Не побрезгуйте, господин, терновую я сам варил, такое дело бабам доверять нельзя.

Котя, не дожидаясь приказа, быстренько прибирала разгром. Занавески на полатях заколыхались, там происходило шевеление. Затаившиеся мальцы выдохнули.

Тальен накрыл свою кружку ладонью.

— Я, Зарен, вино не пью. Я лучше свое, арваранское. — Он отстегнул с пояса флягу. — Угощу тебя, хочешь? Из самой Катандераны приехало. На мне.

Дядька опомниться не успел, как в его кружку с бормотухой набулькали прозрачного, как вода, зелья. Тальен звякнул фляжкой о край.

— Твое здоровье! — и приложился к горлышку.

Зарен выпил, крякнул, отер усы и велел Коте:

— Полезай в подпол, девка, тащи нам сала. Там шмат под плитой захоронен.

Котя взяла с теткиной прялки лучину, запалила ее и полезла в подпол. Когда она, еле отыскав в темнотище "плиту", под которой дядька запрятал припасы, вернулась с завернутым в тряпицу бруском, рыцарь и мужик, сдвинув головы, раскладывали на столе огрызки и объедки замысловатыми узорами.

— Знач, от вдоль Вагина ручья до Жабьей Горки, оттеда держи на полночь, тропа там провешена. Пройдешь до островка малого, круглого, Кулачок называется. Там березу ищи о два ствола, оба наверху обломлены, она одна такая. От нее, значит, опять на полночь и чутка на закат возьми, пока в поперечную косу не упрешься. А с косы уже Чарусь видна, эт как облако на болото легло. По ночи оно зеленым светится. Девка, ты че ворон считаешь? Сало принесла? Режь давай!

Буль-буль-буль! — лилось в подставленную кружку рыцарское зелье.

— Значит, от березы на север?

— Слуш сюда…

— Может, все-таки сам покажешь?

— Неее! Там з-змеюка. И тебя она съест!