— Ладно, — сказал он, остывая. — Приведи себя в порядок. Завяжи штаны. Умойся. И ложись спать. Нам завтра выезжать.

Парень поднял голову и уставился на Вира сквозь спутанные пряди. Кривая ухмылка перекосила лицо.

— Ты мне не брат, не отец — чтобы указывать!

— Я твой дядя и опекун, этого довольно. Чего ты добиваешься?

Ветер налетел с удвоенной силой и затряс деревянные створки, грохая задвижкой.

— Я позор своей матери, ты сам сказал.

— Твоя мать умерла, спасая тебе жизнь.

— Ублюдок. Снежное отродье, — еще одна кривая улыбочка.

— Вины твоей в том нет. Вставай. Умывайся. Ложись спать.

Вир воспитывал мальчишку, как мог, а мог он плохо. Плохая нянька из бродяги рыцаря. Молчал почти до последнего. И только недавно, в пьяной ссоре, выложил ему всю правду.

До того Кай еще носился со своими мечтами. Выдумывал себе родителя лорда, может быть даже короля. Это уже после того, как перестал считать, что его отец — Вир.

Правда была неприглядной. Страшной.

Не стоило ее рассказывать.

Не стоило.

— Не встану! Не хочу! Не буду!

— Сейчас получишь по первое число! Ремнем по жопе! Хватит с тобой цацкаться!

— Только тронь! Пожалеешь!

— Ну все, ты меня достал! — взревел Вир, кидаясь вперед. Глаза его побелели от ярости.

Бдзынь! Щелк! Глиняный кувшин на столе разлетелся вдребезги, и на лбу рыцаря набухла алая полоса. Осколок прорвал кожу, едва не воткнувшись в глаз.

Молчание. Долгое, как ночь…

— Год назад он погиб, — Кай переглотнул, помолчал. — Это было на юге, в Альта Марее. Я остался один.

— Продолжал мыкаться по постоялым дворам?

— Да.

— И чем же ты зарабатывал?

— Гречку перебирал.

— Ты ведь куда-то едешь, — проницательно сказала Ласточка. — Упорно стремишься. Проделал такой путь, зимой, без денег, по бездорожью. Один.

Знала бы она…

— Еду. Мне надо на север. К отцу.

***

— Все силы бросить на починку дороги, — чеканил Мэлвир. — Все, что есть. Если солдаты не справляются, будете валить лес сами.

Он внушительно помолчал, ожидая возражений. Возражений не было.

— И запомните — еще одно упоминание о демонах и болотной нечисти закончится плохо.

Мэлвир оглядел собравшихся людей, сжал руку в кулак и резко распрямил пальцы.

— Все ясно? В королевском войске нет места суевериям. Усилить посты. Используйте собак. И никаких россказней о злых духах.

Десятники хинетов, наемники с Ока Гор и раделевские рыцари, командиры копий, мрачно внимали. Даже прибывшие из Катандераны молодые рыцари переглядывались и выглядели встревоженными.

— Сэн Соледаго, — решительно высказался сэн Эверарт, марискаль лорда Раделя. — Всем рты не позатыкаешь. Среди солдат много местных, а проводники мутят воду и…

— … сеют панику, — заключил Мэлвир тихим голосом. Он всегда понижал голос, когда злился. Что толку орать. — Проводников я буду вешать. Или вы хотите застрять в этих болотах навсегда? Я — нет. Свободны.

Приглушенные голоса, бряцанье железа — воины разошлись. Потемневшие глаза, угрюмые лица, на которых паутиной лежал страх.

Кто-то справлялся с ним лучше, кто-то — хуже. Но все они боялись.

— Болотные испарения лишают этих людей воли, — сказал Радо Тальен, королевский рыцарь, покачав головой. — А хинеты всегда были суеверны.

— Они и своих баек с Ока Гор привезли, — согласился Мэлвир.

— Местные байки ложатся на их собственные как масло на хлеб.

Мэлвир вырос в Катандеране, среди ясной, точной стройности столичного фахверка, и не мог понять, как можно страшиться леса. Болотных огней. Тумана.

Немыслимо.

— Ты не перегнул палку, а?

Лорд Радель стоял за его спиной, скрестив руки на груди.

— Нет.

— Видишь ли… — Радель погладил волнистую бородку, словно подбирая слова подоходчивее. — Мы с Марком пытались тебе объяснить…

— Да, я понял, — Мэлвир решил сохранять спокойствие во чтобы то ни стало. — По владениям Кавена скачет демон на белой кобыле и наводит на людей мор, чуму, холеру и недержание. Я только не могу понять, как именно это соотносится с дисциплиной. Нашли часовых?

Радель вздохнул.

— Нашли. Собаки нашли. Идем, Соледаго.

— Всех четверых?

Герт дернул ртом.

— Двоих. И не целиком.

Тела погибших отыскали урсино. Они были спрятаны под кустами ольхи, в самой трясине, шагах в пятидесяти от дороги. Страшную находку с трудом выволокли из липкой жижи и уложили около лекарской палатки, за которой еще сохранилось чуток деревьев. Двое марковых людей сгинули бесследно.

Невысокая лекарка на пару с монахом-вильдонитом в некрашеной холщовой рясе, осматривали тела. Рядом толклись пара мрачных, как полночь, солдат и проводник — усталые и грязные.

— Вот, изволь взглянуть, — бросил Герт. — А потом, может, что-нибудь добавишь к приказу о повешеньи за распространение слухов. Подправишь, так сказать.

— Пусть меня лучше сейчас повесят, — буркнул один из солдат, смерив обоих рыцарей не слишком почтительным взглядом. — Лучше в петле болтаться, чем так вот сгинуть без покаяния.

Мэлвир кивнул лекарке, та отвернула промокшее грязными пятнами полотно, которым были прикрыты головы мертвецов.

— Вот… благородный сэн, — голос ее отчего-то звучал виновато. — Это сделали не рыбы и не ящерицы.

Мэлвир подавил подступивший к горлу ком. Лица погибших изувечены, страшно и жестоко. Запах тины и застывшей крови вызывал тошноту.

— Силен, — заметил Герт. — Лично я блеванул, когда увидел.

Лекарка смотрела на них прозрачными глазами, ждала, когда позволят прикрыть покойников. Вильдонит шептал молитву, время от времени прикасаясь к кожаному монашескому ошейнику, захлестывающему тощее горло.

— Какова причина смерти? — спросил Мэлвир, когда желудок перестал бунтовать. На Герта он старался не смотреть.

И какого черта ты спрашиваешь, Соледаго, подумал он. Что, не видно? Причина смерти в том, что кто-то изгрыз этим двоим лица. И руки. В том, что у них больше нет губ и части щек, а на месте глаз — залепленные тиной ямы. Спроси еще что-нибудь, столь же умное.

— В них стреляли, благородный сэн. Вот этим.

Лекарка протянула Мэлвиру что-то буро-зеленое, вроде палочки.

— Не уколитесь, — подал голос вильдонит. — Вот, смотрите, на острие…

Мэлвир воспользовался возможностью отвести глаза от жуткого зрелища и послушно уставился на стрелку.

Она была свернута из плотного листа в конус, обмазанный чем-то вроде древесного лака или смолы. Легкая, маленькая — с ладонь. С острым кончиком, покрытым черными потеками.

— С убитых сняли пряжки, застежки. Шнурки вытащили, растащили чешую. Кольчуги не тронули, — докладывал монах слегка дрожащим голосом. — Так и волокли… тяжесть такую…

— Как это понимать?

Герт кивнул проводнику. Тот неохотно подошел, старательно глядя под ноги. Лекарка наконец прикрыла обезображеные тела, тихо сказала что-то монаху и отошла.

— Я слушаю, — Мэл сдвинул брови.

— Я так полагаю, благородный сэн… — бедняга смешался и умолк. — Я слышал, что…

Наступила тягостная пауза.

— Я бы не хотел оказаться тем, кто сеет панику… с вашего позволения… — заключил он, не отрывая взгляда от видавших виды сапог.

Мэлвир с трудом подавил желание осушить чертовы болота голыми руками и замостить их диким камнем. Засыпав сверху солью для верности.

— Он просто хочет тебе рассказать кое-что, — хмыкнул Радель. Подошел к покореженной елке, отодрал смоляную слезу и размял в пальцах, вдыхая. Запах донимал и его. — Одной из распространенных местных историй является байка о дурачке, который нашел чудово гнездо. Жаль, ты мало интересуешься этими россказнями.

— Сейчас самое время послушать сказки, — Мэлвир призвал на помощь все свое столичное воспитание. Проклятый Радель нюхал живицу и едва ли не ухмылялся. Но глаза были злые. — Я готов. Если они разъяснят смерть четверых человек и вот это.